Как понимать зрение духовное

Почему счастливые и успешные люди бросают все и уходят в монастырь? Может ли современный человек идти путем преподобных? Предлагаем вашему вниманию интервью с м онахиней Иулианией (Денисовой), насельницей Свято-Елизаветинского монастыря (г. Минск), вошедшее в книгу Юлии Посашко «Монахи», которая выходит в .

45 сумок, 35 пар обуви, шкаф косметики, собственная отдельная квартира - ешь, пей, веселись! А в душе крик: «Я так больше не могу!» Ирина Денисова, знаменитый на всю Беларусь регент, ушла в монастырь на пике успешности. Вырастила троих детей, добилась признания в мире музыки, добилась всего… О ней даже сняли фильм - «Регент». А через несколько лет вышел уже второй фильм - «Инокиня»…

Наш рассказ о том, как пришла к монашеству женщина, о нем никогда не мечтавшая…

Жизнь по плану

- Матушка Иулиания, в фильме «Инокиня» Вы сказали, что и не думали о монашестве, а решились на него вдруг, за три дня. Что произошло в эти три дня?

Мне приходилось на этот вопрос много раз отвечать: как так - не собиралась, а тут засобиралась? Я до сих пор не знаю, как же это правильно объяснить…

Те три дня были верхушкой айсберга, к этому действительно шла вся жизнь. Сейчас мне, как сквозь прозрачное стекло, стала видна вся моя предыдущая судьба как подготовка к этому окончательному событию.

Были моменты, когда я шла в прямо противоположном от Бога направлении. Знаете, теперь я думаю, что Господь дает возможность выбора, некую вариативность каждому человеку. Человек все время норовит сойти со своего пути и соскальзывает в грех, а Господь его «ловит» там и ищет для него другую дорожку.

- Так с Вами и произошло?

Да. Моя душа всегда была ищущей, еще с юности. «Ловить» промысел Божий я пыталась, даже будучи неверующей, некрещеной. Хотелось какой-то чистоты… Откуда мне было тогда знать, что такие категории не живут в греховном существе, которое Бога не знает, не обращается к Нему, живет только собой: все эти «я, я, я» уже с детства накладывают свой отпечаток…

Дорога через оккультизм

- Что было во внутренней жизни до того, как Вы пришли к вере?

Творчество, загнанное внутрь. Вообще хороший вопрос: чем можно жить, когда не знаешь Бога, какой внутренней жизнью? Какая-то тайная жизнь души и поиск смысла - были. Внутри – трагедия, поиск, неудовлетворенность… Все не удовлетворяло.

- У Вас никогда не было соблазна подменить смысл жизни детьми, работой?

Смысл жизни в детях, в служении, в работе, - это все земное. Душа-то чувствовала, что она не отсюда! Но сформулировать это не могла. Поэтому искала, где только возможно. А в начале 90-х – как всегда на сломе эпох – вдруг становится очень популярным вызывание духов, оккультизм, астрология, всплывают имена Блаватской, Рерихов. Буквально через месяц после того, как я приняла крещение, мне предложили абонемент в школу астрологии Павла Глобы…

Никто не знал толком, что это такое, но интеллигенция покупается на такие «штучки». Дьявол понимает социальное устроение человека и действует в той терминологии, которая тому близка. В моем случае это было такое избранничество: «это для избранных, какой-нибудь рабочий с завода не поймет, а ты же не кто-нибудь, ты высококультурный человек!»

Мы составляли гороскопы, занимались хиромантией, а к тому времени, как у моего младшего сына Игната был обнаружен рак почки в последней стадии, мы проходили медицинскую астрологию - «коррекцию здоровья по гороскопу».

- Какая злая ирония: вроде бы учились лечить людей, а собственные дети заболевали…

Да, мои дети очень страдали от всего этого - они переболели чуть ли не всеми болезнями, какие только есть, все больницы Минска были мне известны. Я почему-то - вот удивительно! - не связывала это со своими занятиями астрологией.

Мне казалось, это временно: еще чуть-чуть, и я найду какой-то «философский камень», и все эти беды пропадут. Самая большая загадка в жизни моей на сегодняшний день - как Господь меня вытащил из этого всего!..

Астрологический этап моей жизни был самым нагнетающим и подводящим к какой-то катастрофе. Я ее чувствовала всем своим существом, знала, что нечто страшное должно произойти.

За три недели до своего обращения к Богу я написала такое стихотворение:

Мое сердце

Сердце спит в оковах скуки –
Видно так ему уютней.
И ничто его не тронет,
Не освободит от плена:
Ни раздумье о печальном,
Ни известие о тайном.
Даже смерти лик ужасный
Ото сна его не будит.
Я от сердца отделилась –
Вот живу, пою, стенаю,
Причитаю, как торговка,
О всеобщем равнодушьи,
Растреклятым спящим сердцем
Ничего не ощущая,
Не мечтая, не страдая,
Зная все уж до могилы.
Как легко мне притворяться,
Что в груди огни и бури!
Это мне труда не стоит –
Все «обманываться рады».
Знаю: с сердцем беспробудным,
С онемевшею душою
Я накличу столько горя,
Сколько прежде не знавала.
Знаю: беды – не ошибки,
Их исправить невозможно.
Где же Тот, Кто не позволит
Злому сердцу умереть?!

Это было в начале декабря 1991 года. А через неделю я узнала диагноз Игната…

К Богу меня привела болезнь сына, это совершенно точно. Это была последняя «кнопочка», на которую Господь нажал.

Призыв

- Когда Вы впервые всерьез задумались о монашестве?

Всерьез - только перед самым уходом в монастырь. А до этого - что вы! Я очень прагматичный человек. Мечтать о монастыре мог Серафим Вырицкий, или отец Иоанн (Крестьянкин), которых в 8 лет благословили на монашество, а монахами они стали после 50-ти. А мне - чего мечтать? Даже когда старшие дети уже подросли, я себе говорила так: «Минуточку! Может о монастыре человек рассуждать, если его младшему ребенку 13 лет? Не может».

Сейчас я понимаю, что не обязательно сразу быть Серафимом Саровским, что человек, приходящий в монастырь, ничем не отличается от мирянина. Только желанием стать когда-нибудь монахом. Мы что, какой-то избранный народ? В монахи берут каких-то особых людей?

- А разве нет?

Конечно, нет. Конечно, нет!

- А зачем тогда идти? Что там есть такого?

- «Тайна сия велика есть». С человеческих позиций такой шаг - абсурд. Молодой девушке, окончившей школу в центре Минска, разве не абсурдно становиться монахиней, а не поступать в БГУ (Белорусский государственный университет – ред.) ? Абсурдно. Современному человеку это еще труднее понять.

И все-таки необходимость выбора – монастырь или семья – сегодня для верующего человека совсем не очевидна. Христиане живут в миру, молятся, ходят в храм и ни о каком выборе не думают. Но ведь что-то заставляет сделать такой решительный шаг. Что это - призыв?

Вот! Вот правильно, вот слава Богу! К этому слову я и подводила. В монастырь нельзя попасть без метафизического вмешательства Бога в твою жизнь. Не получится это просто так, по какому-то плану: воцерковился, ходил в Свято-Елисаветинский монастырь на службы, настоятель такой замечательный, исповедался у него и подумал: «А не пойти ли в монастырь?»

У каждого человека совершенно по-своему складывается жизнь. Сестре, которая пришла в монастырь предпоследней, 75 лет. А последней - 19. Мотивы, жизнь - совершенно разные!

Но у всех схоже одно: мы почувствовали какой-то последний, решительный призыв - хотя каждый в разных словах это объясняет. Но так или иначе в этих объяснениях звучит нечто не аргументированное, не сводящееся к чистой логике.

Другой талант

Мать Иулиания, Вы многие годы работали регентом, Вам удалось создать необыкновенный хор. Чем не прекрасная служба Богу и людям в таком качестве?

Мне было нельзя остаться в миру. Моя внутренняя жизнь перестроилась таким образом, что я каждую секунду ощущала: я так жить больше не могу. Я не понимала, почему! Просила Бога, чтобы Он что-нибудь сделал со мной.

У меня просто накопилась невозможность так больше жить. А потом Господь стал давать «подсказки» - куда идти дальше.

В какой-то момент я пришла к духовнику: «Я так не могу больше, надо что-то со мной делать! Может, мне в монастырь пойти?» Он ответил: «Ну, иди в монастырь!». Это была суббота. Потом он подумал немного и сказал: «Я поговорю с сестрами, помолимся… Приходи в понедельник».

За эти три дня произошел последний этап становления. Когда ракету готовят, сколько лет ее строят, сколько денег вкладывают, потом кто-то на кнопочку нажал, сказал «Поехали», махнул рукой, и… полетел Гагарин в космос. От одного нажатия кнопочки. Три дня - это была вот эта кнопочка. Для меня вдруг все стало ясно, все изменилось.

Я сама стала другая, перестала себя узнавать. Все задавала себе вопрос: «Это что, я? Иду в монастырь?!» И сама себе отвечала: «Да, я сама совершенно точно иду, без всяких колебаний. Другого пути у меня нет».

- Как Ваше неожиданное решение далось Вашей семье, друзьям, коллегам?

Все недоумевали: не хотели люди принимать этого, отпускать не хотели. Кто-то плакал, кто-то возмущался. Одни говорили: «Ты зарываешь талант в землю!», не понимая, что это слова из евангельской притчи, а я иду как раз туда, где учатся жить по Евангелию! Монастырь - как раз то самое место, где талант (другой, не музыкальный) и раскроется в нужную сторону.

- Вам самой не было страшно так резко менять свою жизнь?

Было. Я подозревала, что не знаю того мира, который мне откроется, и боялась: а что, если он будет для меня невыносим? Я же максималистка: если ухожу - значит ухожу, без всяких «но», с концами. На это надо было решиться.

А я ведь только достигла благосостояния и какого-то максимального успеха в миру: было уважение, были какие-то достижения, и вдруг - бросать все это и идти в другую социальную среду… Ведь это же все равно, что родиться! Ребёнку во время родов тоже очень страшно и больно, он не знает, куда его толкают. Здесь точно так же: была «накатанная» жизнь, где ты знаешь каждый закоулок. А тут ты должен все поменять. Всё! Человек может переехать в другой город, может из генералов оказаться разжалованным в солдаты, может развестись, поменять свой социальный статус. А здесь - все одновременно, в один момент. Ты совершенно перестаёшь быть тем, кем ты был, неизменным остается только твой внутренний мир. Ты только его и приносишь с собой в монастырь. Это все очень непросто. Есть только одно, что все уравновешивает - Христос, ради Которого ты все это делаешь.

Документальный фильм «Инокиня» был снят в 2011 году киностудией во имя св. мч. Иоанна воина.

3 октября в 19:00 в культурном центре «Покровские ворота» по адресу (ул. Покровка, 27, стр. 1) состоится презентация книги Юлии Посашко «Монахи» (Никея, 2014). О пути к Богу, о сомнениях и решимости, о слабости человеческой и силе Божией, которая невозможное делает возможным, рассказывают люди, идущие этим путём.

Гости вечера:

• инокиня Иулиания (Денисова), выпускница Ленинградской Государственной консерватории, одна из самых заметных людей в современной церковной музыке, руководитель известного хора и автор более 150 песнопений и гармонизаций - ныне насельница и старший регент Минской Свято-Елисаветинской обители
• игумен Нектарий (Морозов), постриженник московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой лавры, в настоящее время несущий служение в Саратовской епархии, в прошлом - журналист, выпускник факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, сотрудник газеты «Аргументы и факты».

монахиня Иулиания (М.Н. Соколова)

Зрение духовное само по себе необъяснимо. Мир духовный не имеет ничего общего с нашей действительностью. Обычному пониманию и восприятию плотского или душевного человека он не поддается.

Видеть может только живой человек. Плотский же человек, у которого все мысли, чувства и стремления направлены лишь на устроение земного благополучия и угождение плоти, мертв в духовной области; она ему чужда, и он в ней слеп. У душевного человека очи ума (духа) затуманены мятущимися чувствами сердца и чрезвычайной образностью мысли. Почти все мы, а особенно художники, мыслим образами земного мира, перемешанными с фантазией, и все увлекаемся кружением чувств и сердечных влечений, а это все, как дымовой завесой, застилает от нас невещественность инобытия. Духовный мир если и видится, то видится тускло, слабо и искаженно. Поэтому ни плотской, ни душевный человек не может проникать в эту таинственную область, тем более не может черпать из нее какие-либо образы для своего творчества.

Между тем, изобразительное искусство основывается на зрении. И если обычному художнику, чтобы что-то изображать, необходимо прежде научиться видеть, то и касающемуся искусства церковного, возвышенно-духовного, необходимо прозреть в этой области. А чтобы прозреть, надо в ней ожить, ощутить ее реальность, задышать ее воздухом (молитвой), почувствовать ее умиренность и бесстрастие, плениться красотой ее чистоты, радостью благоговейного предстояния пред Лицом Божиим.

Евангелие говорит: «Чистии сердцем Бога узрят» (). Чистое сердце - это смиренное сердце. Высочайший образец смирения и чистоты нам дан Самим Господом Иисусом Христом, и к следованию Ему призваны все. Достижение же этой чистоты сердца есть дело жизни и духовного опыта. Ни из слов, ни из книг этому научиться нельзя. Поэтому нельзя научить и видению духовному. Оно дается не только живущему жизнью духовной, но и достигшему уже чистоты сердца; дается как дар Божий и не всем в равной степени.

История Святой Церкви от самых первых дней Христовой Церкви до настоящего времени изобилует примерами дивного просветления духовного зрения. Преподобная Мария Египетская, никогда не видавшая преподобного Зосиму, назвала его по имени, объявила его священный сан, а потом повелела передать игумену его монастыря, чтобы он внимательнее смотрел за собою и за братией, ибо им надо во многом исправиться. Они тоже были подвижниками, но, по-видимому, многого за собою не замечали.

Преподобный Андрей, Христа ради юродивый, видевший Покров Божией Матери во Влахернском храме, встретил на городском рынке инока, которого все восхваляли за добродетельную жизнь, которому исповедовали свои грехи и давали много золота для раздачи нищим. Проходя мимо него, преподобный Андрей увидел, что его обвивает страшный змей, а вверху, в воздухе, он прочел надпись черными буквами: «Корень всякому беззаконию - змий сребролюбия». Инок же не видел и не чувствовал своей беды.

Преподобный Сергий, сидя за трапезой с братией, вдруг встал и молча поклонился до земли святителю Стефану Пермскому, направлявшемуся в то время в Москву, не имевшему времени заехать в обитель Сергиеву и издалека благословившему Преподобного и его братию. Ученики же только потом узнали от своего святого игумена причину такого его поступка. Старец задержал на три дня гостившего у него купца, хотя тот очень торопился по делам домой, а после, отпуская его, заповедал ему со временем поблагодарить Бога за Его к нему милость. И только через несколько лет, уже после смерти старца, открылось, что тогда купца на дороге три дня подстерегали убийцы.

Дети, не испорченные дурным воспитанием или товариществом, за чистоту своих сердец также иногда способны бывают видеть сокровенное. Старец иеросхимонах Гавриил рассказывал, что в детстве он видел то, что делается далеко, и то, что другим не видно. Рассказы его пугали мать, простую, но глубоковерующую крестьянку. Она его предостерегала и просила не вдаваться в это. С годами эта способность у него пропала и снова возникла, когда он стал уже иеросхимонахом. Он воспринимал мысли человеческие, как явный разговор, видел совершающееся на расстоянии, удостаивался видеть усопших и угодников Божиих. Старец понял, что способность зреть сокровенное является у человека только при чистоте его сердца. Рассказывая кое-что об этом, он с умилением говорил: «Воистину справедливо слово Христово: чистии сердцем Бога узрят и не только Бога, но в Боге и все сокровенное мира сего узрят».

Такого просветления духовного зрения сподобляются ревнующие о чистоте сердца в конце борьбы с самим собою и с врагом рода человеческого.

Но духовное прозрение имеет множество степеней.

Через деятельное следование за Христом, через молитву, при сосредоточенном внимании ко всему тому, что человек делает, говорит и мыслит, изо дня в день, из года в год по крупинке, незаметно накапливается у него духовный опыт. Без такого личного опыта духовный мир непостижим. О нем можно философствовать, читать, рассуждать и быть в нем мертвым и слепым. И если направление пути взято правильное, то человек, прежде всего, начнет видеть свои недостатки, ошибки, свое подлинное лицо без прикрас. Увидит и путь, по которому идет, где опасности и как их избегать и т. д. Это и есть начало просветления духовного зрения. О нем мы и молимся постоянно и на утренних и вечерних молитвах, и в богослужениях, и в Псалтири, и в акафистах, и в других молитвословиях. «Молим Твою безмерную благость: просвети наша мысли, очеса и ум наш от тяжкаго сна лености восстави» (Утренние молитвы). «Свет невечерний Рождшая, душу мою ослепшую просвети» (Утренние молитвы). «Просвети очи мои, Христе Боже, да не когда усну в смерть» (Вечерние молитвы). «Иисусе, Свете мой, просвети мя» (Акафист Спасителю). «Христе, Свете истинный, просвещаяй и освящаяй всякаго человека…» и т. д. (Молитва 1-го часа).

Все случающееся в жизни нашей: скорби, болезни, страсти душевные и телесные, самые грехопадения - попускается нам для того, чтобы не в теории, а из опыта каждый познал свою глубокую немощь. Познавая же себя, мы смиряемся, по мере преуспеяния в смирении очищаемся, покаянием привлекаем благодать Божию, которая врачует духовную слепоту и дает прозрение духовным очам. Без такого, хотя бы начального, прозрения в области духовной что может дать в своем искусстве человек, чуждый этой жизни? Образ, создаваемый им, не будет соответствовать тому, что он дерзнет выразить в красках.

«Когда кто хочет, - говорит преподобный , - рассказать о доме каком, или о поле, или о царском дворце… надо наперед видеть и хорошо рассмотреть все такое и потом уже со знанием дела рассказывать о том. Кто может что сказать сам от себя о каком-либо предмете, который прежде не видел? Если таким образом о видимом и земном никто не может сказать что-либо верное, не видев то своими глазами, то как можно сказывать и извещать что-либо о Боге, о Божественных вещах и святых Божиих, то есть какого общения с Богом сподобляются святые, что это за ведение Бога, которое бывает внутри их и которое производит в сердцах их неизъяснимые воздействия; как можно сказать о сем что-либо тому, кто не просвещен наперед светом ведения?»

Поэтому VII Вселенский Собор, деяния которого посвящены были утверждению иконописания, признает истинными иконописцами святых отцов Церкви. Они творят художества, ибо они опытно последовали Евангелию, имеют просветленные духовные очи и могут созерцать то, что и как надлежит изобразить на иконе. Те же, кто только владеет кистью, относятся или к исполнителям, мастерам этого дела, ремесленникам, или иконникам, как их называли у нас на Руси.

«Иконописание совсем не живописцами выдумано. Живописцу принадлежит техническая сторона дела. Иконописание есть изобретение и предание святых отцов, а не живописцев. Сами оные божественные отцы наши, учительски… объявшие таинство нашего спасения, изобразили его в честных храмах, пользуясь искусством живописцев» (VII Вселенский Собор, деяние 6-е).

Итак, повторяю, видение духовное есть дар Божий, и само по себе оно необъяснимо. Здесь «мрак», как говорят святые отцы. Есть такое выражение: «Он вошел во мрак видений». В первом ирмосе канона на День Святой Троицы поется: «Божественным покровен медленноязычный мраком, извитийствова богописанный закон, тину бо оттряс очесе умнаго, видит Сущаго…» Ум - это дух. Тина - здесь скорее не грех, ибо грех заваливает духовные (умные) очи, подобно непроницаемой глыбе камня, тиною же здесь может быть наша мечтательность, образность мысли, заволакивающая умные, духовные очи. Ум должен быть покрыт «темновидным» («Лествица»), то есть необъяснимым даже на языке святых отцов смирением, должен очиститься от образов мира вещественного, и тогда его духовные очи могут прозреть, но опять не сами собою, а через прикосновение Божественных перстов.

Однако не следует думать, что сподобившийся этого дара способен бывает видеть тайны сокровенные так же свободно, как мы, например, видим окружающий нас мир внешним зрением. Под духовным просветлением зрения надо понимать особую чуткость, способность сокрушенного и смиренного сердца к восприятию того, что Богу угодно будет открыть человеку. «В душах смиренных - небесные видения», - говорит «Лествица». Это подтверждается примерами из Священного Писания и Житий святых. Когда скорбящая о смерти сына сонамитянка бросилась к ногам пророка Елисея, а его ученик хотел отстранить ее, пророк удержал его, сказав: «Оставь ее, душа у нее огорчена, а Господь скрыл от меня и не объявил мне…» ее горе ().

К такому духовному зрению приложимо наименование созерцания того, что открывается по воле Божией. Одним из таких видений и откровений является древняя икона, одиноко стоящая в изобразительном искусстве всех времен и всех народов.

Итак, задачу развить видение внешнее и научить изображать увиденное берут на себя художественные школы и научают. Умение изображать то, что постигается душевным зрением и другими нашими чувствами, является достижением художника при наличии его трудолюбия и талантливости.

Видению духовному, проникающему в мир божественный, ни самому научиться произвольно, ни научить невозможно. Его можно наблюдать через соприкосновение с древней иконой, если подходить к ней не поверхностно, а глубоко, внимательно и пристально, с должной (церковной) точки зрения; можно ему удивляться и убеждаться в его правдивости и истинности, но восхитить произвольно дар Божий невозможно.

Богоматерь. Фрагмент Благовещения. Икона из царских врат XX в. Трапезный храм во имя прп. Сергия Радонежского, придел во имя свт. Иоасафа, епископа Белгородского Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Работа мон. Иулиании.

Мои воспоминания о Марии Николаевне Соколовой (монахини Иулиании), конечно, не являются биографией или житием, хотя думаю, что рано или поздно ее житие будет написано, - Православная Церковь воздаст ей должное за возрождение древнего иконописного искусства в один из сложнейших периодов истории нашей страны. Сегодня почти во всех иконописных школах и богословских институтах иконопись преподают ученики Марии или ученики ее учеников.

С Марией я познакомился в конце 1921 года, когда впервые пришел на исповедь в храм святителя Николая в Кленниках на Маросейке к отцу Алексию Мечеву, старцу Московскому, ныне причисленному к лику святых. Однако прежде чем продолжить рассказ, я должен вкратце напомнить, какое время мы тогда переживали, - время жестоких гонений на верующих. Аресты, допросы, лагеря и «великие стройки» постоянно, словно дамоклов меч, довлели над нами. Приведу только один эпизод, свидетелем которому я был, из периода так называемого изъятия церковных ценностей.

Шел я из школы домой на Арбат и у церкви Спаса в Царицынском переулке на Пречистенке увидел большую толпу народа. Я протиснулся вперед. На паперти стояла табуретка, возле нее - человек в черной кожаной куртке, кожаных брюках и кожаной кепке, с огромным маузером в желтой кобуре на поясе. Видимо, комиссар. В руках он держал то ли отвертку, то ли стамеску. Паперть окружали несколько красноармейцев с винтовками. Из раскрытых дверей храма выносили иконы в ризах. Комиссар внимательно рассматривал их, и если видел пробу - стамеской (или отверткой) отдирал ризу, укладывал ее на табуретку и пытался согнуть. Когда это ему удавалось, бросал ризу на пол и принимался топтать ногами. Согнув же, укладывал серебряные ризы в большой, а золотые - в маленький ящик. Плакал у входа старый иерей, диакон поднимал оставшиеся без риз иконы и уносил в церковь. Народ волновался, слышались женский плач, возмущенные возгласы. В толпе сновали люди в штатском, уводившие тех, кто возмущался особенно громко…

Долгие годы Мария Николаевна дружила с моей женой Еленой Александровной Лебедевой-Быковой и одиннадцать лет занималась с ней иконописью. Обе с 1924 года были духовными дочерьми протоиерея Сергия Мечева (также в 2000 году причисленного к лику святых), что еще более сближало их. Со временем возникла дружба между Марией и мной. Мы довольно часто встречались, так как занятия иконописного кружка (группы), организованного Марией Николаевной, проходили в нашей квартире в Малом Козихинском переулке. Собираясь вместе, читали вечерню и утреню, а иногда по воскресеньям скрывавшиеся от властей священники тайно служили у нас литургию, на которой присутствовало восемь-десять сестер и братьев маро- сейской общины.

Биография Марии Николаевны Соколовой довольно подробно изложена ее внучатыми племянницами Наталией и Анной Алдошиными в книге «Труд иконописца», изданной в 1995 году. Я же хочу рассказать о Марии, какой видел ее в домашней обстановке, в храме, на занятиях в иконописном кружке, как с годами под руководством старца Алексия и протоиерея Сергия Мечевых взрастал ее дух.

В 1917-1918 годах семнадцатилетней девушкой, только что окончившей гимназию, находившуюся рядом с церковью Успения Пресвятой Богородицы (теперь Болгарское подворье), в которой служил иерей Николай, ее отец, пришла Мария в храм Николо-Кленники на Маросейке. Увидев ее, настоятель протоиерей Алексий Мечев сказал: «Эти глаза пришли ко мне». С этого момента Мария навсегда связала себя с маросей- ской общиной. Святой старец Алексий научил ее молиться, благословил на иконописание.

Мало кто сейчас знает, что в 1930-е годы отец Сергий благословил Марию, будущую мать Иулианию, на путь старчества. Большинство церквей тогда было закрыто, иереи находились в лагерях или ссылках. И тем, кто нуждался в совете и духовной помощи, отец Сергий говорил: «Идите к Марии Николаевне». Жила она около Таганской площади, на Большой Коммунистической улице, на втором этаже двухэтажного дома. Поднимались в коммунальную квартиру по деревянной лестнице. Ступени отчаянно скрипели. На скрип выходил сосед, подозрительно оглядывал пришедшего. Родные Марии нервничали, нередко у посетителей возникали с ними неприятности. По-своему они были, конечно, правы. Однако маросейцы все шли и шли…

Мария обычно сидела за небольшим столиком у окна (свет падал слева) - выполняла графическую работу для издательства или писала очередную икону. Склонив голову немного набок, она внимательно слушала, и ты понимал: она сейчас вся в тебе. Выслушав и положив на себя крестное знамение, она несколько мгновений молчала, потом, подняв голову и глядя тебе в глаза, ясно и четко отвечала.
Внешне Мария была привлекательна, но неброской красотой: что-то строгое, сдерживающее жило в ней; так же сдержанно обходилась она с окружающими людьми. Временами легкая
улыбка освещала лицо, однако никогда я не видел ее громко смеющейся или тем более хохочущей. Доброта переполняла Марию, при этом помощь людям она всегда оказывала так, чтобы никто ничего не знал. Одевалась скромно, тем не менее одежда сидела на ней словно влитая. Опрятность и чистота были доведены до предела. Голову неизменно покрывала шелковой косынкой. Прическу носила простую - укладывала волосы на затылке в пучок.

Обладая замкнутым характером, Мария редко приоткрывала тайники своей души. Но нам с Еленой на ее откровенность позволяла рассчитывать долгая дружба. Я не вправе здесь рассказывать о ее сокровенном. Скажу только одно: всю жизнь Мария мечтала стать монахиней. Поначалу ей это отсоветовал отец Сергий: «Монастырей сейчас нет, живите в миру монашеской жизнью, и Господь спасет Вас. Время еще не пришло». Только в 1970 году Мария приняла тайное монашество с наречением имени Иулиания.

Внешняя привлекательность и внутренняя красота неотразимо влекли к ней людей. Почти все братья общины просили ее руки - и, конечно, все получили отказ. Но отказывала Мария так, что ни один из них не унес в своем сердце обиду или злость; многие впоследствии стали ее искренними, добрыми друзьями, признав за ней духовное превосходство. Любили Марию и сестры общины.

Иконописный кружок, созданный Марией Николаевной Соколовой из маросейцев в 1930 году, просуществовал до 1941 года. В нем занимались Зина Соловьева, Елена Лебедева (Быкова), Мария Четыркина, моя сестра Елена Апушкина (Быкова), еще несколько человек, имена которых сейчас забылись, и даже я - вовсе не умевший рисовать. Наиболее талантливыми среди нас считались Мария Четыркина и Зина Соловьева.

Жена моя Елена и Мария Николаевна вместе выполнили учебный иконописный альбом в красках объемом в сто страниц и размером 30×42 см (этот альбом в июле 2001 года я передал в дар настоятелю храма святителя Николая в Кленниках протоиерею Александру Куликову). В 1932- 1933 годах они вдвоем ездили в Новгородскую и Псковскую области для изучения древней иконописи в храмах, монастырях и музеях. Поездки были сопряжены с большими трудностями. В закрытые для богослужений церкви сторожа пускали Марию и Елену только за деньги, да и музейные работники особой приветливости к ним не проявляли. Тем не менее в Москву они привезли большую папку зарисовок.

Мария написала огромное количество икон. Каждый образ создавался ею после долгих молитв, подробного изучения жития святого, преданий о его земной жизни. Все эти материалы в те годы достать было трудно, но она доставала.

Помню работу Марии над иконой Всех Святых, в земле Российской просиявших, которую она писала по совету отца Бориса Холчева и по благословению владыки Афанасия (Сахарова) и отца Сергия Мечева. Мария изучила сотни житий, прочитала горы книг и статей, подняла огромный иконографический материал, выполнила десятки, а возможно, и сотни эскизов. Считаю, что этот подготовительный труд сопоставим с трудом по написанию докторской богословской диссертации…

Более полугода икона хранилась у меня - опасались ареста Марии. По указанию отца Сергия я сделал с иконы черно-белый снимок. Было отпечатано около ста фотокопий, которыми батюшка благословлял паству. Создав этот образ, Мария стала иконописцем не только маросейской общины, но и всей Русской Православной Церкви. Заложенный Господом талант полностью расцвел, далее стали появляться все более совершенные иконы.

Иконы, созданные Марией, были у многих братьев и сестер общины - в основном лик ангела, взятый с рублевской Троицы. Для моей первой жены Елены, умершей в 1943 году, и второй - Елизаветы Замятниной-Быковой - она написала двадцать семь икон. Большая их часть экспонировалась в Московской духовной академии 21 ноября 1999 года, когда праздновалось 100-летие со дня рождения Марии Николаевны Соколовой.

Особенно чтились в нашей семье два образа Феодоровской Божией Матери и образ Николая Угодника, написанные на дереве от крышки гроба святого праведного Алексия Мечева. В 1933 году при переносе останков старца с Лазаревского кладбища на Введенское обнаружилось, что одна из досок подгнила. Ее заменили, а из остатков подгнившей выпилили небольшие квадратики…
Мария Николаевна была не только иконописцем, но и глубоким исследователем в области истории иконописи. Она оставила нам сочинения «Церковь - тело Христово», «Православная икона», «Икона есть богословие в образах» и другие. Говоря об иконописном искусстве конца XIX - начала XX века, она с неизменной горечью констатировала его совершенное падение. В Палехе и Холуе - центрах массового иконописания «для народа» - иконы «изготавливались» (я специально употребляю именно это слово) поточным методом, как автомобили на конвейере: один писал только пальцы ног святого, второй - ступни, третий - руки, четвертый - одежды… На одну икону приходилось двадцать пять — тридцать «мастеров». При этом широко использовались трафареты, шаблоны. Конечно, никакой молитвы в процессе работы не творилось. Иконы же, созданные Марией Николаевной, есть великое духовное богатство. Ныне они находятся в Троице-Сергиевой лавре, в храмах Москвы, Ташкента, Ферганы, Владимира, Старого Оскола, Орла, Рыбинска, в Прибалтике.

К 1930 году в России не осталось иконописцев - работали лишь немногочисленные реставраторы. Мария Николаевна, организовав иконописную мастерскую в Троице-Сергиевой лавре, совершила, не побоюсь сказать, духовный подвиг, положив начало возрождению иконописи в нашей стране…

Но вернемся в 1920-1930-е годы. В результате постоянных арестов в Москве почти не осталось священников. Чтобы утолить стремление братьев и сестер маросейской общины к молитвенному общению, отец Сергий разделил их на группы по десять-двенадцать человек, поставив во главе каждой наиболее опытных людей, имена которых не разглашались. В числе руководителей оказались моя жена Елена и, конечно, Мария Николаевна. Со сбором нашей группы сложностей не возникало: мы с Еленой жили в отдельной двухкомнатной квартире. Сойдясь, читали вечерню и утреню; по воскресным дням иногда тайно приезжал сосланный за 101-й километр иерей и служил литургию. Что же касается группы Марии Николаевны, собираться в ее коммуналке было опасно, и она обращалась к нам. В назначенный день я встречал ее подопечных на улице и провожал в квартиру.

Помню, на одной из таких встреч Мария Николаевна читала и разбирала письмо отца Сергия «На закрытие Маросейского храма». Ранее письмо разбиралось Еленой в ее группе. Когда все разошлись, жена сказала мне: «Ты знаешь, мой разбор и разбор Марии - это небо и земля. Насколько же выше меня она стоит!»

«Органы» постоянно следили за Марией, дважды пытались ее арестовать. Первый раз за ней явились под вечер. Но случилось так, что в тот день утром Марию охватило непреодолимое стремление уехать за город, и она отправилась на две недели на дачу к Чертковым. Никто не мог понять этой внезапной спешки… Через год вновь нагрянули сотрудники ОГПУ. Пока соседи открывали дверь, Мария накинула на плечи платок и ушла черным ходом. Господь хранил ее для нас…

Заканчивая воспоминания о дорогом и любимом человеке, приведу заповеди Господни: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим» и «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22; 37, 39). Духовная дочь праведного старца Московского Алексия и священномученика Сергия Мечевых эти заповеди исполнила, оставив нам в наследство бесценный дар - созданные ею иконы. Память о ней благоговейно чтится в общине храма святителя Николая в Кленниках. Академическая иконописная мастерская Троице-Сергиевой лавры каждый год 21 ноября, в день рождения монахини Иулиании, совместно с прихожанами Маросейки устраивает памятный вечер…

«Московский журнал» №3, 2002 г.

Николай Головкин

В этом году Московские духовные школы в Троице-Сергиевой лавре отметили 25-летнюю годовщину со дня кончины приснопамятной монахини Иулиании (в миру - Марии Николаевны Соколовой) – выдающегося иконописца, реставратора, педагога.

Был организован вечер, посвященный дню памяти, на котором выступали те, кто знал монахиню Иулианию, учился у нее. Они подчеркивали, что Мария Николаевна неоценимо много сделала для сохранения и развития иконописной традиции в XX веке, вернула иконе то высокое значение, которое она имела во времена расцвета церковной жизни.

Рискуя оказаться в ГУЛАГе, эта подвижница ездила по всей стране, копировала и сохраняла старые иконы, создавала новые.

«В иконе образно выражена единая, незыблемая, общецерковная истина, – писала Мария Николаевна, – и ее важно сохранить незамутненной».

Очень точно сказано о М.Н. Соколовой в предисловии к ее книге «Труд иконописца», выпущенной уже после смерти Марии Николаевны, в 1995 году (эта книга, которая стала учебником для начинающих иконописцев, предваряется жизнеописанием матушки, преисполненным огромной к ней любви):

Мария Николаевна родилась 8 ноября 1899 года (в день святого Архистратига Михаила) в семье священника Николая Александровича Соколова, настоятеля московского храма в честь Успения Пресвятой Богородицы в Гончарах близ Таганки.

Ее мать - Лидия Петровна - была дочерью священника Петра Терентьевича Некрасова, служившего в одном из храмов Новодевичьего монастыря.

У Марии Николаевны были две младшие сестры - Лидия и Серафима. Родители сумели привить детям любовь к Богу и Церкви. Лидия Петровна почти каждую неделю ездила по четвергам в часовню великомученика Пантелеймона на молебен и брала с собой дочерей. Она рано научила детей читать по-славянски, и перед сном они читали на выбор один из акафистов.

Уже с четырехлетнего возраста Мария с большим желанием много рисовала.

В 9 лет она поступила в V Московскую женскую гимназию ведомства императрицы Марии Федоровны.

В двенадцатилетнем возрасте Мария лишилась отца, который был для нее во многом примером и учителем. Она скоро почувствовала необходимость духовного руководства, молилась, просила Святителя Николая указать ей ее путь. Кто-то из друзей семьи посоветовал пойти в храм на Маросейке к отцу Алексию Мечеву. Батюшка встретил ее словами: «Давно я ждал эти глаза».

Отец Алексий стал духовным отцом Марии Николаевны. С первой же исповеди у батюшки она начала записывать в дневнике его слова, сказанные ей. Эти записи она вела в течение почти 10 лет – до смерти батюшки. Его духовное окормление определило весь дальнейший духовный, творческий и жизненный путь Марии Николаевны.

Помимо своего великого труда иконописца, реставратора и педагога она сподобилась сделать еще одно святое дело – составить подробное «Жизнеописание старца о. Алексия Мечева». Этим она ускорила приближение пресветлого события - дня прославления его в лике всероссийских святых на Архиерейском Соборе 2000 года.

«Отец Алексий, – отмечается в «Жизнеописании», всегда возводил руководимых им к подвигу духовному, то есть наиболее трудному и существенному. Но все трудное начинается с легкого. Внешний подвиг необходим, хотя самый малый, он воспитывает силу воли, без которой невозможен никакой, тем более духовный, подвиг. Но надо прежде взвесить силы и возможности. «Семь раз примерь, - говорил батюшка, - один раз отрежь, а на что уж решился, того надо держаться во что бы то ни стало. Иначе цель не достигается. Например, молитвенное правило пусть будет небольшое, но оно должно выполняться неопустительно, несмотря на усталость, занятость и другие помехи».

Время духовного становления Марии Николаевны совпало с особенно тяжелыми и бурными событиями в России.

«Общее настроение, – говорится в «Жизнеописании старца о. Алексия Мечева», – было тревожно-выжидательное. Отец Алексий имел обыкновение каждую субботу после всенощной выходить на краткий молебен перед чудотворной иконой Феодоровской Божией Матери. Однажды во время такого молебна на виду у всех из глаз Царицы Небесной покатились слезы.

Наступил 1917 год, которому суждено было стать роковым для всего прежнего строя России. Обычный круговорот жизни начал ломаться с каждым днем все более и более и самым коренным образом».

В 1917 году Мария Николаевна окончила гимназию. Ей было предложено занять место учителя рисования уже в советской школе. Она согласилась, но вскоре же ей было велено прочитать детям атеистическую лекцию. Мария Николаевна решительно отказалась, ушла из школы и устроилась в частную студию Ф. И. Рерберга и А. П. Хотулева в Москве, где углубленно занималась рисунком.

Вскоре, благодаря своим знакомым, она изучила графическую работу и поступила художником-графиком в издательство «Энергия». Исполнение сложных графических работ дома давало ей возможность свободно располагать своим временем.

В 1923 году отец Алексий окончил свой земной путь. Все попечение о пастве и церкви он передал своему сыну, иерею Сергию. Отец Сергий благословил Марию Николаевну обучаться иконописи у Василия Осиповича Кирикова. Мария Николаевна написала в это время копию с чудотворного образа Заступницы Земли Русской - Владимирской иконы Божией Матери.

Желая изучить древние фрески, в 1928 и 1929 годах Соколова одна ездит в закрытые храмы и монастыри северных русских городов. Она делала копии с фресок в Ферапонтовом монастыре, зарисовывала их в Новгороде и Пскове, сознавая необходимость сохранения и развития древних традиций иконописи, твердо веря в то, что все это не должно умереть.

В период воинствующего атеизма чтобы иметь такое убеждение нужно было обладать твердостью духа и мужеством.

В 1934 году храм Николы в Кленниках был закрыт. Незадолго до этого Мария Николаевна выполнила тринадцать высокохудожественных акварелей с детальной проработкой интерьера всего храма. Вскоре начались преследования всех прихожан и духовенства Маросейского храма. Многие из них подверглись репрессиям. Отец Сергий, также причисленный ныне к лику святых, был отправлен в ссылку, где его неоднократно посещала Мария Николаевна.

Она помогала членам общины, которые шли и шли к ней, всем, чем только могла, всегда была спокойна и лишь предупреждала приходящих: «Только не наступайте на четвертую, седьмую и десятую ступени», – они сильно скрипели и могли выдать гостей подглядывающему за матушкой соседу.

По воспоминаниям близких ей людей, «на собрании прихожане никогда не впадали в осуждение кого бы то или чего бы то ни было, никогда не было пустых разговоров. Мария Николаевна всегда задавала тему и тон беседы, духовно питала, утешала и советовала; уезжали от нее радостные и обновленные душой». После собрания матушка выходила «подмести» крыльцо, и, если все было спокойно, то гости по 2-3 человека быстро расходились.

Она говорила: «Все в руках Божиих. Я молюсь, и Господь по милости своей хранит меня. Конечно, боюсь, но полагаюсь на волю Божию».

Несколько раз Мария Николаевна была близка к аресту, но ангел-хранитель отводил от нее преследователей, ей удавалось уйти или уехать перед самым их носом.

В 1938 году умерла мама Марии Николаевны - Лидия Петровна. Она всю свою жизнь окружала дочь особенной заботой, бережно относилась к ее внутреннему миру. Таким же близким человеком для нее, особенно после смерти матери, стала ее сестра - Лидия Николаевна. В это время Лидия Николаевна с семьей собиралась уехать из Москвы в Сергиев Посад. Мария Николаевна, по благословению отца Сергия, поехала в Рыбинск, где жила слепая матушка Ксения, к которой обращались за советом даже архиереи.

Марии Николаевне она сказала: «Марфа и Мария, Марфа и Мария». И Мария Николаевна поняла это так, что ей не надо оставаться в Москве, а следует соединиться с сестрой. Они поселились в поселке Семхоз, в нескольких километрах от Троице-Сергиевой Лавры, где их и застала Великая Отечественная война.

Мария Николаевна продолжала неустанно трудиться: писала иконы и работала в издательстве. Досок для икон в то время достать было невозможно. Она писала миниатюрные иконы, удивительные по тонкости исполнения, с изображением двунадесятых праздников и избранных святых, на бумажных, картонных и грунтованных с двух сторон холстиках («таблетках»).

Маленькая комната-келлия Марии Николаевны была напоена духом молитвы и мирной тишины. Все, кто переступал ее порог, ощущали эту благодатную духовную атмосферу. В ней теплилась лампада перед чтимой Феодоровской иконой Божией Матери из храма Николы в Кленниках.

По словам нынешнего настоятеля этого храма протоиерея Александра Куликова в последние годы своей жизни, чтобы спасти святыню, Мария Николаевна «передала ее в ризницу Покровского храма при Московской Духовной академии архимандриту Иоанну (Маслову)».

Когда в 1990 году вновь открывается храм Николы в Кленниках, «святой Феодоровский образ Божией Матери по милости Божией и благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II вернулся в свой храм».

«Теперь, как и прежде, по средам после вечерни совершается молебен с пением канона и водосвятием перед этим чудотворным образом, - рассказывает отец Александр. – Москвичи с благоговением прибегают к святому Феодоровскому образу Божией Матери, не прекращает она являть Свою дивную помощь и в наши дни».

В 1946 году произошло знаменательное событие в жизни Церкви, в жизни всех православных людей: была вновь открыта древняя русская святыня – Троице-Сергиева Лавра, которая находилась в полном запустении. К примеру, в Трапезном и Покровском храмах после закрытия размещались увеселительные заведения.

Мария Николаевна как художник-иконописец получила приглашение участвовать в возрождении обители преподобного Сергия. С этого времени, когда Мария Николаевна деятельно включилась в восстановительные работы возрождаемой святыни, начался основной период в ее творческой жизни: нет в лавре храма, где бы матушка Иулиания ни потрудилась как иконописец или реставратор.

В августе-сентябре 1949 года (всего за два месяца!) ею были выполнены росписи Серапионовой палаты – «Труды Преподобного Сергия», «Видение Преподобному Сергию птиц», «Благословение князя Димитрия Донского», «Беседа Преподобного Сергия со святителем Алексием» и другие, изображающие события из жития преподобного Сергия. В цветовом решении этой первой большой работы в лавре Мария Николаевна опиралась на свои копии Дионисия из Ферапонтова монастыря.

«Надо представить себе то время, – вспоминает об этом одна из учениц-помощниц Ирина Васильевна Ватагина. – Казалось, что нет возможности работать для Церкви. Реставратор икон при музее – вот предел. Мой учитель из Третьяковской галереи И. А. Баранов с тоской говорил: «Если бы мы с тобой работали для храма, как бы горело сердце!». Но это были только несбыточные мечты. И вдруг!.. Конечно, мне все представлялось чудом. Да так оно и было».

В 1950 году, во время реставрации в Троицком соборе, Мария Николаевна сделала копии почти со всех икон праздничного ряда иконостаса, принадлежащих кисти преподобного Андрея Рублева. Тогда же Мария Николаевна написала образ преподобного Сергия с 19-ю житийными изображениями - список с иконы XV века, приписываемый иконописцу Дионисию или мастеру его школы. Эта икона помещена в местном ряду Троицкого собора у раки с мощами преподобного Сергия.

В начале 50-х годов для Серапионовой палаты была написана большая икона «Явление Пресвятой Богородицы преподобному Сергию».

В 1955 году под руководством Марии Николаевны группой молодых художников была расписана лаврская праздничная братская трапезная. Для другой лаврской трапезной Мария Николаевна написала три иконы: «Божия Матерь Одигитрия», «Преподобный Сергий», «Преподобный Никон».

В том же году по ее эскизам и под ее руководством группой тех же молодых художников расписан Покровский академический храм.

Марией Николаевной расписаны абсидная стена и внутренняя алтарная сторона иконостаса, а также написаны на стекле запрестольный образ Воскресения и Покрова Божией Матери. Для иконостаса XVII века в этом храме она написала восемь икон, недостающих в праздничном ряду, три иконы для местного ряда, а также иконы для Царских врат.

Позднее для этого же храма были написаны иконы преподобного Сергия, святителя Николая, преподобного Серафима Саровского, святой равноапостольной Марии Магдалины.

В 1971 году ко Дню интронизации Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Пимена (много лет он был наместником Лавры) монахиня Иулиания по специальному разрешению написала в Третьяковской галерее в размер подлинника копию с чудотворной Владимирской иконы Божией Матери.

Монахиня Иулиания написала иконы для ризниц лавры и Академии, запрестольный образ в главный алтарь Трапезного храма, Плащаницы Спасителя и Божией Матери, кресты с изображением Распятого Спасителя, иконы на митры и панагии, много уникальных пасхальных яиц.

В 1976 году в лавре была создана реставрационно-иконописная мастерская. Бригадой этой мастерской во главе с монахиней Иулианией были реставрированы иконы из Никольского придела Успенского собора, Трапезного храма, притвора Троицкого собора, Предтеченского храма и ризницы лавры. Живописные реставрационные работы, которые проводились во всех храмах лавры до 1980 года, осуществлялись под руководством монахини Иулиании и при ее непосредственном участии.

Особое место в творчестве Марии Николаевны занимала тема «Русских святых». К ней она обращалась на протяжении всей своей жизни. Она собрала о русских святых большой материал: находила подобие каждого лика изображаемого святого по разным источникам, изучила весь житийный материал.

Во многом эта работа была определена общением Марии Николаевны с известным иерархом Церкви – епископом Афанасием (Сахаровым), по просьбе которого она подготовила Лицевые святцы русских святых.

В 1950-е годы ею были написаны четыре большие иконы «Собор русских святых». Две из них находятся в Троице-Сергиевой лавре, одна - в Свято-Даниловом монастыре в Москве и одна - в Воскресенском соборе в городе Тутаеве Ярославской области.

Ею созданы также иконы «Собор святых града Владимира», «Собор ярославских святых», «Собор святых Первосвятителей всея России», «Собор святых святителей, в земле Российской просиявших» и многие другие иконы с избранными святыми.

Многочисленные ученики Марии Николаевны всегда с любовью вспоминали и вспоминают своего Учителя.

По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия I в 1958 году Мария Николаевна организовала иконописный кружок при Московской Духовной академии. Студенты, желающие заниматься в этом кружке, в основном не имели художественной подготовки. Учитывая это, она постепенно опытным путем создала свою программу и метод обучения, сделала наглядные учебные образцы.

Ученик Марии Николаевны епископ Алипий (Погребняк) вспоминал, что в иконописном кружке была особая духовная атмосфера. Мария Николаевна стремилась духовно образовать своих учеников, научить их не только рисунку и цветовому видению, но святому подвижничеству. Монахиня Иулиания считала, что икона не есть некое самостоятельное искусство, она часть жизни Церкви.

Икона воспитывает человека, приводит его к благодатному общению с Богом. Когда мы говорим вслед за Василием Великим и свв. отцами VII Вселенского собора: «Не писаному лику поклоняемся в молитве, а восходим к Первообразу», то предполагается, что это восхождение совершается не силою ума или воображения, а праведной жизнью во Христе. Церковное искусство не украшает и не дополняет богослужение, а является вероисповедным свидетельством о Боге, обличением Невидимого. Оно литургично по своей природе, и в силу этого оказывается также свидетельством состояния Церкви. Упадок или возвышение духовной жизни дают себя знать и в уровне иконописания. Как в духовной жизни человек руководствуется святоотеческим опытом, так и в иконописном деле, считала монахиня Иулиания, «нужно учиться только через копирование древних икон... Копируя икону, человек всесторонне познает ее и невольно приходит в соприкосновение с тем миром, который в ней заключен».

После ее кончины Иконописный кружок в Московских духовных школах продолжал существовать под руководством ее преемников вплоть до 1988 года, когда на его основе была создана первая в нашей стране Иконописная школа.

Когда Церкви вернули храм Николы в Кленниках, в нем, как это было в 1920-е годы, также было восстановлено иконописание. Ученица монахини Иулиании Ирина Васильевна Ватагина стала одной из первых прихожанок маросейского храма и первым педагогом вновь открытой иконописной школы.

Эти две иконописные школы, работающие в тесном сотрудничестве, послужили основной базой для открывшейся в 1992 году кафедры иконописи факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета (ПСТГУ). Первые студенты трудились непосредственно в мастерской маросейского храма, которая остается одной из главных мастерских кафедры и по настоящее время. Впоследствии на кафедру пришли молодые преподаватели – ученики маросейской школы, а также выпускники Иконописной школы при Московской Духовной академии.

Через всю свою жизнь пронесла она как некий священный, питающий ее огонь, желание стать монахиней-иконописцем, вела подвижническую жизнь и в 1970 году приняла тайный постриг с именем святой мученицы Иулиании (день ее памяти – 30 августа – совпадает с празднованием преподобного Алипия Иконописца).

В том же, 1970-м, Марию Николаевну награждают орденом святого равноапостольного великого князя Владимира III степени. А в 1975-м святейший Патриарх Московский и всея Руси Пимен вручил ей орден святого князя Владимира II степени. Этим орденом за всю историю его учреждения награждены только четыре женщины. В 1980-м она удостоена ордена преподобного Сергия Радонежского.

До последних дней жизни она неустанно трудилась.

«...О матушке Иулиании, – писал ее внучатой племяннице и одной из верных учениц Н. Е. Алдошиной в апреле 1983 года недавно почивший отец Иоанн (Крестьянкин), - надо и должно вспоминать не как об иконописце только, но как о человеке-христианине, жившем Богом не только своей специальностью, но всеми своими проявлениями. А это в наше время становится исключительной редкостью, и это блестки Руси уходящей, Святой Руси...».

Символично, что, уже, будучи тяжело больной, монахиня Иулиания написала образ Святой Троицы. Эта работа, которая расположена ныне над входом в Святые врата Троице-Сергиевой лавры, стала для монахини Иулиании последней.

16 февраля 1981 года последовала блаженная кончина монахини Иулиании. За час до кончины она в полном сознании причастилась Святых Христовых Тайн. Господь милостиво избавил ее от мучительных страданий, присущих ее тяжкой болезни.

Первым простился с покойной в Троицком храме Лавры прибывший в обитель Святейший Патриарх Пимен, который благословил ее небольшой Владимирской иконой Божией Матери. Ее погребли на кладбище в поселке Семхоз.

Творчеству Марии Николаевны было присуще послерублевское направление, близкое к Дионисию. Ее иконы, как это было свойственно древнерусской живописи, всегда были узнаваемы по звонкости, прозрачности и чистоте красок. Их художественное совершенство воспринималось как откровение. Они были оценены даже на уровне ЮНЕСКО.

Невозможно с точностью сказать, сколько ею было написано икон, трудно установить, где многие из них находятся. Ведь Мария Николаевна всегда откликалась на бесконечные просьбы желающих иметь их. И сегодня иконы, написанные монахиней Иулианией есть в разных монастырях и храмах, в домах священников и мирян…

Мария Николаевна Соколова родилась 8 ноября 1899 года. Это день святого архистратига Божия Михаила. Отец её был священником, как и дядя со стороны отца, мама - из священнической семьи, ее отец тоже был священником. Родилась в Москве, папа служил в храме в честь Успения Пресвятой Богородицы на Гончарной улице около Таганки. Сам отец Николай был очень музыкальным и художественно одарённым человеком. А его старший брат Александр окончил Петербургскую академию художеств. Этот художественный дар бродил в генах семьи и очень ярко проявился в Марии Николаевне. Мама у неё была женщиной образованной, окончила Филаретовское женское училище, которое было основано митрополитом Филаретом (Дроздовым) специально для дочерей священнослужителей.

Родители Марии Николаевны – священник Николай Соколов и Лидия Петровна

У Маши было 2 сестры – Лидия и Серафима. Про Серафиму известно немного, а с Лидией Мария Николаевна всю жизнь жила вместе. Сама она замуж не выходила, жила с семьёй сестры. Родители не только сами были верующие, но и детям смогли привить любовь к Богу и церкви. Есть фотография Марии Николаевны в возрасте лет пяти, уже на ней она выглядит серьёзным и глубоким человеком. По воспоминаниям всех знавших девочку людей, она действительно была такой. Не любила гулять с подругами, у неё не было обычных девичьих интересов, она всегда была сосредоточена на своём внутреннем мире.

Сестры Мария (стоит) и Лидия Соколовы

Однажды она пришла домой с улицы и сказала маме, что видела в небе большой красивый крест, украшенный драгоценными камнями. Мама попросила изобразить увиденное, и девочка нарисовала крест на бумаге. Это детское видение стал прообразом её крестоносного служения Церкви и людям. Рассмотрев рисунок, мама обнаружила у дочки способности к рисованию и стала их развивать. В 9 лет Мария поступила в Московскую женскую гимназию, которая находилась в ведомстве императрицы Марии Фёдоровны.

Очень важным человеком был для Марии отец. В детстве именно он занимался ее духовным развитием. Когда ей было 12 лет, отец умер, и девочка почувствовала острую потребность в духовном руководстве. Она стала молиться Николаю Чудотворцу, прося послать ей такого наставника. Кто-то из друзей посоветовал пойти в Храм святителя Николая на Маросейке, где тогда служил отец Алексий Мечёв. Когда москвичи приезжали в Оптину пустынь, то старцы Феодосий и Анатолий говорили: «Зачем вы к нам ездите, у вас в Москве свой старец есть», - имея в виду отца Алексея. Он особенно дружил с оптинским старцем Анатолием и говорил: «У нас с ним один дух». Этот дух был духом любви - благодатным, всепрощающим, всеисцеляющим. Когда отец Алексий умер в 1924 г., патриарх Тихон, который между двумя пребываниями в тюрьме в это время оказался на свободе, сам пришёл его хоронить. И вот этот знаменитый старец, ныне канонизированный, стал духовным отцом Марии Николаевны. Когда первый раз Маша пришла к отцу Алексею, он посмотрел на неё и сказал: «Давно я ждал эти глаза». Батюшка сразу понял, с кем имеет дело, будучи прозорливым и мудрым. С первой же исповеди Маша начала записывать все, что говорил ей отец Алексий. Позже она напишет наиболее полное воспоминание о нём.

Храм святителя Николая на Маросейке известен еще как храм Николы в Клёниках. В храме есть икона Алексия Мечёва, которую написала ученица Марии Николаевны – икона с житийными клеймами. И одно житийное клеймо называется: отец Алексий благословляет Марию на написание икон. Перед смертью отец Алексий всех своих духовных детей передал своему сыну – Сергию Мечёву, который был достойным преемником своего отца.

Время духовного становления Марии Николаевны совпало с особенно тяжёлыми и бурными событиями в России. В 1917 году ей было 18 лет. Все мы помним, что такое 17-й год в России! Это были не трудности, ни проблемы, ни война, а катастрофа - русский мир опрокинуло. Все было перевернуто вверх ногами! Когда еще был жив отец Алексий, каждую субботу после службы он проводил краткий молебен перед чудотворной Феодоровской иконой Божией Матери. Однажды во время молебна из глаз Царицы Небесной покатались слёзы. Наступал как раз 17-й год. Пречистая чувствовала, какие испытания готовит Господь России, и плакала о русских людях.

Обычный круговорот жизни начал ломаться всё более коренным образом. Вечером трамвайное движение прекращалось, идти можно было только пешком. Батюшка благословил двух девушек - Машу и её подружку, - чтобы они жили на одной квартире и ходили в храм вместе. Было очень страшно до тех пор, пока батюшка не благословил, а потом сразу стало на душе спокойно - крепкая вера в молитву батюшки делала девушек бесстрашными. А частые исповеди и причащения давали им бодрость и покой. В это время многие уехали из России. Храм располагался в центре Москвы, и среди прихожан было очень много интеллигенции - учёные, художники, писатели. Отец Сергий Мечёв умел обращаться с интеллигентными людьми, умел проповедовать именно в этой среде. Он сам был образованным человеком и для многих интеллигентов его проповеди были откровением. Отец Алексей своих духовных чад не благословлял на отъезд. Он говорил: «Мы виноваты, мы согрешили перед Господом, а не кто-то другой. И никто не должен отказываться пить общерусскую чашу горечи, чашу наказания, которую нам дал Господь»

Семья Марии Николаевны не уехала. И в 17-м году девушка окончила гимназию и стала заниматься в студии художников Рерберга и Хатулёва. С 20-го по 29-й год она преподавала рисование в московской школе. Однажды в этой школе ей предложили провести атеистическую беседу. Марии Николаевне ничего не оставалось, как написать заявление об уходе, потому что такую беседу она провести не могла.

Мария Николаевна в 1918 году

Уйдя из школы, поступила в объединение научно-технических издательств, где работала художником-графиком. Работала там до 1954 г. Эта работа давала ей возможность свободно располагать своим временем. Несмотря на трудности и атеистическую разнузданную пропаганду, которая велась в стране, община храма под руководством Мечёвых постоянно росла. У них были распределены обязанности – послушания, как в монастыре. Марии Николаевне, которая ежедневно посещала храм, была поручена ризница. Это место, где хранятся облачения священников. Она должна была смотреть за порядком в очереди на исповедь, чтобы не было столкновений. Умер отец Алексий, и попечение перешло к отцу Сергию. По благословению отца Сергия в церкви Николы в Клениках был восстановлен нижний храм. Опытные мастера - реставраторы из старообрядцев воссоздали древнюю архитектуру. Отец Сергий был большим почитателем и знатоком старинной иконы. И именно он благословил Марию Николаевну обучаться иконописи у Василия Осиповича Кирикова. Первая работа, сделанная Марией Николаевной, - копия с чудотворного образа Владимирской иконы Божией Матери.

Мария Николаевна на Севере

В 28-29 гг. она совершает поездку по северным городам, чтобы изучать северные фрески. Позже в книге для начинающих иконописцев она напишет: начинать работу над иконой нужно с изучения старых мастеров. Во-первых, надо уважать труд людей, которые 9 веков работали для Церкви, - их знания и умение. И начинать нужно с копирования. В результате изучения их техник, приходит и собственное мастерство. Будучи на Севере, она осознала необходимость сохранения и развития именно древних традиций иконописи. Молодая художница твердо поверила в то, что это не должно умереть. Между тем опасность была вполне реальна. После войны, и в Церкви, и в Лавре осталось очень мало сторонников старинного письма. Появилось живописное направление, когда святых изображали, как на картинах итальянских мастеров. А о древнем русском письме говорили: примитивно, упрощённо, схематично… К тому времени в советской России не осталось практически ни одного иконописца, работали только реставраторы. Мария Николаевна, по сути, целиком воссоздала искусство иконописи на Руси. Заслуга Марии Николаевны и в том, что она отстояла старую школу. Она говорила: ни в коем случае нельзя поддаваться художественности, потому что икона это не картина. У иконы и картины разное назначение. Иногда смотрят на такую картину и говорят: это Нестеров или Коровин? – А между тем на иконах изображён Христос Спаситель. Икона прежде всего создана для молитвы. Не для того, чтобы ею любоваться. Когда мы смотрим на икону и получаем от этого эстетическое удовольствие, это все-таки побочное действие. Основное назначение иконы – помощь нам в молитве. Икона, своей плоскостью, отгораживает нас от страстей и усмиряет их. Мы не разглядываем, как хорошо выписана роса на розочке, а пытаемся прийти в молитвенное состояние. Даже в Лавре Мария Николаевна не встречала понимания и очень долго сражалась за возвращение к старым канонам иконописи. В это время она написала несколько богословских трудов, посвященных в основном иконе.

(mc4.jpg, left, 5, 5)30-40 годы стали для Марии Николаевны временем накопления знаний и материала. Она копировала старых мастеров. Ее копии сохранились в частных собраниях, многие были вывезены за рубеж. В это же время молодая художница решила принять монашество. Отец Сергий Мечёв был в ссылке, и она несколько раз ездила к нему и привозила письма. Сохранилось письмо отца Сергия к Марии Николаевне, вероятно, после того, как она попросила у него благословение на постриг. Он пишет: «Отречение от мира шире пути иноческого. Иночество есть один из видов этого отречения. Заживите по настоящему для Господа и его жизнью, и почувствуете, что идёте тем же путём, что и иноки. Только не забывайте, что сейчас время особенного служения ближним». То есть он сказал ей, что наступило время, когда в миру ближние очень нуждаются в ее заботе и не благословил в данный момент становиться монахиней.

Для того чтобы не прерывалось богослужение, отец Сергий когда уезжал в ссылку, разделил свою паству на пятерки. Батюшка понимал, что, если они будут собираться группой, то это привлечёт внимание и может их погубить. Мария Николаевна была в одной из этих пятерок. Они собирались дома и служили все службы, кроме литургии. И даже пытались в то тяжелейшее время просвещать детей. Они верили, что пройдут времена гонений, Господь смилуется, и готовили будущих жителей России. Хотя в монастырь не благословили, замуж она выходить не хотела. Она поехала к отцу Сергию в ссылку. Там была и одна старица, и Мария Николаевна к ней обратилась: как мне жить? А старица начала твердить: Марфа и Мария, Марфа и Мария… Девушка поняла: Марфа и Мария – сёстры, и она должна соединиться со своей сестрой Лидией Николаевной. Они поселились в поселке Семхоз. Только они туда переехали - началась война. К Москве подступал голод. Мария Николаевна рассказывала, что они не видели хлеба по 2-3 месяца, карточная система на них не распространялась. Даже тот минимум, который давали по карточкам, им не полагался, потому что отец был священником и они лишались всякого социального обеспечения со стороны государства. Работы нет, жить было не на что. Повторялась ситуация времен Гражданской войны. Мария Николаевна вспомнила случай из тех времен. Заболела мама, и она пригласила отца Алексия Мечёва домой, чтобы он причастил заболевшую. И когда батюшка уходил он сказал: «Манюша, я на столике воду пролил, салфетку намочил, ты там убери», - и ушёл. Она пошла убирать, салфетку подняла, а там 100 рублей лежат.

И вот ситуация повторялась. Мария Николаевна пишет в 1942 г. Елизавете Александровне Булгаковой. «Дорогой Лизочек! Наконец -то предоставляется возможность написать тебе всё более подробно. Беспокойство, от которого ты уехала, всё ещё продолжается там (повальные аресты, заточения в тюрьму), все очень голодают – Борис Васильевич и Мария Петровна. Да и все питаются главным образом комбикормом. Я уже не имею того звериного голода, какой был прошлой осенью и зимой, когда я готова была есть с помойки. Могу теперь терпеть голод и спокойно смотрю на хлеб». Но как только отступила угроза голодной смерти, первая пришедшая мысль - о посте. Казалось бы, едят один чёрный хлеб – это уже пост. Но вот, что она вспоминает, в частности, про Успенский: мы должны были отметить как-то этот пост. И от своих положенных 100 г чёрного хлеба начали отрезать кусочки по 20 г, складывать и раздавать нищим. С физической точки зрения это никакого значения не имело: что 100 г хлеба съесть, что 80 – не наешься ни тем ни другим. Но они считали, что это очень полезно для души. Что только одна эта установка, что ты соблюдаешь пост и стараешься ради Христа, важна для духовного развития. Она пишет: «Душа встаёт в какое-то положение трудящейся, бодрствующейся и трудящейся». Это очень трудно, но именно в трудной ситуации мы чаще всего прибегаем к молитве и к просьбам о помощи. И таким образом пост ведёт за собой искреннюю молитву – настоящую.

Мария Николаевна в 1943 году

Одна из женщин вспоминает: «Какое это было счастье, когда мы собирались вместе и молились». Иногда приезжали оставшиеся на свободе священники, и тогда служилась Божественная литургия. Когда закрывали храм на Маросейке, Марии Николаевне дали на сохранение Фёдоровскую чудотворную икону Божией Матери. Она хранилась у неё до самой смерти. Также у нее хранился антиминс с престола храма. Ещё был складень с Царских врат. Она хранила всё это дома. Ещё у неё была большая библиотека - и за одну только эту библиотеку можно было получить лет десять лагерей.

После ареста отца Сергия, начались преследования прихожан, духовных чад и духовенства маросейского храма. Многие подверглись репрессиям. Мария Николаевна неоднократно навещала отца Сергия в ссылке. Как раз тогда отец Сергий благословил нуждающихся в духовной поддержке обращаться к ней с полной откровенностью и доверять так же, как ему самому. Он писал из заключения: «Если около вас нет священника, идите к Марии Николаевне Соколовой, и она даст вам всегда точный и ясный ответ». Было ей в то время 32 года. Все, кто приходили к ней, подтягивались внутренне перед её внутренним благородством и духовной сдержанностью. Марии Николаевне была присуща очень хорошая мера строгости. Манера её вести разговор, держаться, отвечать на вопросы – всегда с настоящим достоинством христианина и человека, который, прежде всего, боится Бога и предстоит перед Ним. Никто не видел, чтобы она хохотала. Всё время работала - когда бы к ней не пришли, она сидела за небольшим столиком, выполняя очередную графическую работу для издательства, или писала икону. Наклонив голову, внимательно слушала она собеседника, потом поднимала голову и всегда давала чёткий и ясный ответ.

В 30 лет она написала большую икону Всех святых, в земле Российской просиявших. А благословил написать эту икону Афанасий Сахаров. Он даже заставил её написать на обороте слова: такой-то по благословению…

Образ Всех святых, в земле Российской просиявших

Наталья Евгеньевна Алдошиной, внучатая племянница Марии Николаевны, вспоминала, что бабушка часто говорила о том, как в жизни очень важно встретить живого святого. «А вы видели святого в жизни?» «Да, это был отец Алексий. Я видела, как он во время какой-то молитвы оторвался от земли». Она присутствовала при перенесении мощей отца Алексея и свидетельствовала о том, что мощи его были нетленными. Она это видела своими глазами.

Следующий большой этап в жизни Марии Николаевны связан с Троице-Сергиевой Лаврой. Тут надо вспомнить случай из детства. Её сестра рассказывает, что, однажды они сидели с мамой и смотрели альбом, посвящённый русским монастырям (дореволюционный) и выбирали себе монастыри. Маша сразу показала на Троице-Сергиеву Лавру и сказала: «Это мой монастырь». Мама говорит: «Это же мужской монастырь, выбери себе какой-нибудь женский». Но девочка настаивает: «Нет, мой вот этот». И всю вторую половину своей жизни половину она проработает в Троице-Сергиевой Лавре. Кроме того, что сама писала иконы, Мария Николаевна организовала кружок для желающих заниматься иконописью. О Среди её учеников были многие заслуженные в будущем люди. Этим занимались и женщины. и мужчины.

Мария Николаевна с ученицами

К ней все ходили за советом. Очень любили и уважали Марию Николаевну патриархи - и Алексий I, и Пимен, Одна из её учениц вспоминает, что когда матушка умерла, то приехал патриарх Пимен, и все отметили такое выражение на его лице: Марья Николаевна, что же вы сделали, на кого же вы меня оставили? Он очень искренне переживал, и было видно, как он её почитает и уважает.

Другая ученица вспоминает: «Мне описали её: маленькая, худенькая женщина с лучистыми глазами… Я вошла в храм, увидела женщину с лучистыми глазами. Но думаю, а вдруг я обозналась. А когда спросила кого-то, мне сказали: да, это она». Все узнавали ее по лучистым глазам, в которых светилась чистая христианская душа; глазам, по которым отец Алексий Мечев сразу определил в юной девушке будущую великую труженицу на благо Православной церкви и во славу нашего Господа!

В 1981 г. Мария Николаевна Соколова отошла ко Господу, но звали ее уже по-другому – матушка Иулиания. За 10 лет до кончины она приняла монашеский постриг, но он был тайным. И многие даже не знали её монашеского имени - узнали только во время отпевания.

Вот чего может достичь женщина в Церкви и какую пользу принести – по милости Божьей, благодаря дару, который дал ей Господь, и в результате постоянной работы ее души над собой.

Матушка Иулиания написала книгу «Труд иконописца», служащую учебником для всех, кто занимается иконописью.

В общей сложности она сама писала иконы 60 лет и привила любовь к старинной иконе многим и многим людям. Последняя работа - образ Святой Троицы, который расположен над входом в Святые врата Троице-Сергиевой Лавры. Ее работы есть в Фергане, в храмах Русского Севера, дома у членов её общины и в храме на Маросейке.

Отец Иоанн Крестьянкин назвал Марию Николаевну Соколову «блестками Руси уходящей, Святой Руси» и благословил в день ее столетия в 1999 году в Духовной академии Лавры провести вечер памяти, чтобы собрать всех тех, кто знал матушку, чтобы вспомнить её едиными устами и единым сердцем, воскресить её яркий духовный облик. На основе этого вечера был сделан цикл радиопередач, который и послужил материалом для этого рассказа.