Иерархия в мире объективизации. Проблема объективации в экзистенциальной философии Н.А. Бердяева. Интертекстуальные включения в концептосфере художественного текста
Проблема эффективности управления - одна из самых сложных как в теоретическом, так и прикладном отношениях. По многим ее вопросам ученые до сих пор окончательно не определились. Даже терминология, сущностное понимание и методы оценки эффективности управленческого труда представителями различных научных школ и отраслей знаний различны.
Нередко дело доходит до того, что представители одной группы ученых да же не подозревают, какие исследования в этом направлении проводятся учеными других групп. Это, естественно, порождает серьезные противоречия во взаимопонимании между исследователями-юристами, экономистами, социологами, политологами, историками, представителями менеджмента, этики, социальной психологии. Снять такого рода противоречия может создание разнообразных государственных и общественных научных организаций, занимающихся проблематикой эффективности государственного и муниципального управления.
В реальной практике эффективность труда оценивается путем сопоставления полученного результата и тех ресурсов (материально-финансовых, трудовых, интеллектуально-информационных, кадровых, временных и т.д.), которые затрачены на его достижение. Управленческое решение можно считать эффективным лишь при одном условии - если получен наилучший результат в строго установленных временных рамках и при минимальных издержках. Ключевыми в этой схеме являются показатели времени и ресурсного обеспечения.
Эффективность - это результирующая целого комплекса взаимодействующих факторов, среди которых доминирующее положение занимает субъективный (человеческий) фактор. В этом как раз и заключается самая большая сложность определения эффективности управления: ведь процедура сопоставления результата с затратами далеко не всегда легко выполнима. Результат и его ресурсное обеспечение не всегда поддаются количественному измерению. Чаще всего оценки носят опосредованный социально-политический, нравственный, социально-психологический характер. Поэтому в реальной практике эффективность управления определяется не только экономико-статистическим, а прежде всего экспертно-аналитическим путем, с помощью таких понятий, как объективизация и объективация управления.
Объективизация управления представляет собой процесс наполнения реального управления общественно значимым содержанием, отражающим естественно-природные и общественно-исторические потребности, интересы, устремления и волю людей. Условно этот процесс можно представить как движение от объекта управляющего воздействия к его субъекту.
Объективация же - процесс обратной направленности, т.е. от субъекта к объекту. Это процесс превращения управленческих решений в объективную действительность. Объективация является свидетельством того, насколько управление связано с жизнью людей и их нуждами, помогает (или мешает) их удовлетворению. Объективация раскрывает конструктивно созидательный (или, наоборот, деструктивный) потенциал управления, его конкретную результативность. Она сигнализирует о качественном состоянии управляющей системы, говорит о возможных перспективах ее развития и путях совершенствования.
Объективация отвечает на вопрос: «Насколько субъективные замыслы управляющей системы превратились в нечто объективное, какие успехи и достижения обеспечены, какие ошибки допущены в процессе реализации принятых управленческих решений?». Она органически включает два важных момента:
во-первых, реализацию того, что закреплено в управленческих решениях в виде конкретных программ, планов, мероприятий и поручений, т.е. всего того, что предназначено для претворения в реальные дела, поступки, производственно-созидающую деятельность людей. Иными словами - в новое состояние управляемого объекта;
во-вторых, измерения и оценки того, что получилось на выходе, в каких объемах и как реализованы поставленные задачи, какого качества результаты (конечные и промежуточные) достигнуты.
Проблема заключается лишь в том, что понимать «под конечными и промежуточными итогами объективации управления, где, кем и в какой форме они фиксируются». Ведь итог управленческой деятельности можно искать и в самом субъекте управления, оценивать качество управления, скажем, по формальной эффективности усилий нижестоящих управленческих структур, проще говоря, по количеству проведенных совещаний и заслушанных вопросов в порядке контроля, по наличию директив и инструкций, по объемам израсходованных финансово-материальных, временных и других ресурсов.
Совсем другой итог будет, если посмотреть на качественные изменения в самих управляемых объектах, т.е. на то, ради чего и существует управление. Например, если оценивать управляющее воздействие не по наличию койко-мест в больницах, количеству закупленных автомобилей «скорой помощи» или произведенных медикаментов, а по снижению заболеваемости и смертности населения.
Обилие природных богатств, трудолюбие и «покладистость» народа далеко не всегда гарантируют его благополучную жизнь. Все зависит от качества управления, обеспечивающего эффективность использования имеющегося национального потенциала. Япония, Финляндия, Швеция и многие другие страны убедительно доказали, что даже при крайне ограниченных природных и трудовых ресурсах можно обеспечить серьезный экономический рост, социально-культурный прогресс и достойный уровень жизни людей. Правильно заметил американский экономист М. Хольцер из Национального центра по изучению производительности в государственном секторе (штат Нью-Джерси), что «производительность общества зависит от производительности правительства, его умения действовать на законных основаниях, правильно сформулировать цели, сделать грамотный выбор ресурсов и правильно сориентировать государственные инвестиции, определить методы управления, наладить информационное сопровождение управленческого процесса.
К сожалению, эффективность государственного управления очень часто оценивается именно по первой, так сказать, «затратной» схеме, когда оценивается процессуальная, а не конкретная созидательно-целенаправленная деятельность людей. Получается как в известной формуле: «движение все - цель ничто», когда за скобкой остается главное - конечный результат управления.
На протяжении многих десятилетий наша страна больше других производила стали, нефти, цемента, станков и т.д. В строгом соответствии с уставами проводились съезды, пленумы, сессии, заседания и совещания, своевременно писались протоколы и решения об ускорении социально-экономического развития страны. Реальная же жизнь людей оставалась нищенской. Страна уверенно сначала вошла в застой, а затем и вовсе развалилась. Вот это и есть реальный результат объективации управления по-советски.
Понятно, что объективация никогда не может быть абсолютной. Реализация управленческих решений всегда наталкивается на множество препятствий объективного и субъективного характера: несовершенство правового поля, недостаток ресурсов, отсутствие политической воли, профессионализма органов управления и настойчивости их руководителей, слабость контроля и надзора, другие обстоятельства, которые даже трудно спрогнозировать. Поэтому в подавляющем большинстве случаев объективация управления является относительной, хотя и несет в себе значительную долю абсолютного, т.е. того, ради чего это управление и осуществляется. Важно только видеть и реально оценивать меру соотношения относительного и абсолютного.
Объективация управления представляет собой довольно сложный процесс. Ее подлинная общественная ценность заключена в качестве управляемых объектов. Управление тогда и только тогда имеет какой-то смысл, когда управляемые экономические, политические, социальные и духовные процессы в той или иной мере удовлетворяют общественные, коллективные и личные потребности, характеризуются должной динамикой и устойчивостью. Только в этом управление не формально-декларативное, а действительно выступает ведущей организующей и регулирующей силой реальных общественных процессов.
Объективация государственного управления имеет свои специфические черты:
а) осуществляется в масштабах всего общества и во всех его сферах. Причем должна она быть равномерной, протекать ритмично, согласованно и скоординированно в разрезе всех сфер, подсистем и уровней общественного организма. Опережающее развитие какой-либо отдельной социальной подсистемы рано или поздно приведет к тому, что отставшие подсистемы уже никогда не смогут достичь уровня передовой. А значит, воспользоваться результатами, аналогичными тем, которые достигнуты ушедшими вперед. Передовые же, в свою очередь, потеряют интерес к развитию, постепенно войдут в застой, станут общественно бесполезными;
б) результаты объективации носят не сиюминутный ограниченный характер, а обладают достаточно прочной устойчивостью во времени и максимальной масштабностью в пространстве. Более того, они обладают способностью к расширенному воспроизводству. Историзм объективации убедительно демонстрирует отличие государственного управления от других видов управления, скажем, хозяйственного (менеджмента). Достижение локальных хозяйственных результатов (прибыль, выгодная сделка, крупный престижный проект) - достаточно серьезный фактор объективации управленческих решений хозяйствующего субъекта. Но для государственного управления этого мало. Для него характерны, как когда-то говорили, «судьбоносные для общества масштабы», т.е. результаты, которые ощущаются миллионами людей, причем не только сейчас, но и в исторической перспективе на десятки, а то и сотни лет вперед;
в) характеризуется высокой значимостью не только прямых, но и косвенных результатов. В процессе объективации управления большое значение имеет соотношение между его прямыми, побочными и косвенными результатами, т.е. тем, что планировалось и теми результатами, которые не прогнозировались и не предполагались, но стали объективной реальностью. Прямые результаты свидетельствуют, насколько полно воплотились поставленные задачи в общественные дела, что полезного они принесли людям. Побочные также имеют не менее глубокий смысл и раскрывают саму обоснованность целей управления, их связанность с другими общественными явлениями;
г) носят четко выраженную социальную направленность. При ее оценке во внимание принимаются не только глобальные политические и экономические результаты, но и социально-культурные и духовно-нравственные последствия. При этом учитываются не отдельные производственно-экономические показатели, а буквально все социально значимые результаты: с одной стороны, уровень обеспеченности потребностей общества, поддержания его целостности и запланированной динамики развития на уровне мировых достижений, а с другой - уровень удовлетворения конкретных запросов конкретных людей;
д) объективация - это комплексный результат. Он может быть положительно конструктивным или отрицательно-разрушительным. Но всегда он носит обобщающий, интегрирующий характер. Что и понятно, ведь в государственном управлении задействовано множество различных органов, организаций и учреждений, перед ними стоят различные задачи политического, социально-экономического и организационного характера. Для их реализации привлекаются многообразные ресурсы и т.д. Поэтому, оценивая общий результат, целесообразно выявить, чья это заслуга, где его истоки, кого следует считать действительным автором полученного результата: государственный орган или лично его руководителя, профессионализм аппарата или волю политического лидера, самоотверженность людей, стечение обстоятельств или чрезмерные материально-финансовые затраты? Итоговая информация по всем этим вопросам является важнейшей предпосылкой дальнейшей организации управления, надежным базисом анализа достигнутого, оценки понесенных издержек и формулировки правильных выводов на будущее.
Результаты управления можно объективно оценить, только получив всестороннюю комплексную их характеристику с точки зрения политических, производственно-экономических, социально-духовных и других эффектов. А значит и общего (совокупного) социального эффекта, т.е. того общего результата, который получило общество как в процессе производства того или иного продукта (услуги) или выполнения определенного рода работ, так и при потреблении соответствующих материальных, социальных и духовных ценностей.
Обществу важно знать не только содержание принятых решений, но и то, что получилось в результате их реализации. Нельзя изучать историю страны, как это мы делали в недавнем прошлом, по докладам на пленумах и резолюциям правящей партии, не вдаваясь при этом в то, что же на самом деле происходило в реальной жизни. Опираясь на «бумажные эффекты», мы в свое время окончательно и бесповоротно построили социализм, затем получили развитой социализм, сделали «научный» вывод о том, что социально-национальные конфликты в условиях социализма невозможны в принципе. Или другое: исходя из конституционных принципов, стремимся доказать, что Россия с 1993 года является демократическим правовым социальным государством.
В данном случае речь идет не о реальной, а иллюзорной политике, чисто бюрократическом управлении. Политики всегда много обещают, инициируют хорошие политические программы и решения. В реальности же многое из всего этого оказывается лишь благим пожеланием. Планы оказываются несбывшимися, ресурсы бессмысленно растраченными, важные общественные задачи не решенными. Поэтому вопрос об эффектах управления имеет огромный практический смысл.
Эффекты - это не что-то субъективно-надуманное. Это конкретный результат реального процесса объективации государственного управления.
Получить искомый эффект - задача достаточно сложная. Нередко социальная эффективность (социальные эффекты) измеряется чисто экономическими результатами - объемами и номенклатурой произведенных материальных ценностей, соотношением финансовых и трудовых затрат в процессе получения искомого результата, доходами, прибыльностью и т.д.
Спору нет, это тоже эффекты управления, причем важнейшие. Но для получения полной картины их недостаточно.
Эффект - это сумма диалектическое единство двух моментов:
во-первых, разницы между результатами и затратами, свидетельствующей о положительном или отрицательном «сальдо», т.е. о полученной пользе или нанесенном вреде;
во-вторых, способности этой разницы удовлетворять реальные жизненные потребности общества и конкретных людей. Эффект отсутствует, если на выходе нет прироста материального и духовного продукта, нет реального улучшения социальных условий жизни. Нет его и тогда, когда прирост имеется, но он не способен сколь-нибудь существенно удовлетворить какие-либо конкретные нужды людей.
Управление, результатом которого стал такой эффект, - бессмысленно.
Разве не таким оно частенько было в условиях централизованного планового хозяйствования, когда ради хороших валовых показателей пренебрегалось многим разумным и жизненно необходимым для общества? Магазины были завалены товарами, а одеть было нечего, заводы работали, а холодильник и стиральную машину не достанешь. Нормальная мебель была редкостью и «выдавалась» по спискам, составленным в очередях.
Советская экономика не была рассчитана на рентабельность и прибыльность, она была сориентирована не на конкурентное достижение лучшего, а на формально-плановое удовлетворение определяемых сверху потребностей общества. Главным для нее была не финансово-экономическая и реальная социальная эффективность, а задача а) обеспечить страну материальными ресурсами, гарантирующими политическую и экономическую независимость, государственный суверенитет и надежную обороноспособность; б) обеспечить граждан минимумом необходимых и дешевых средств существования; в) не допустить безработицу, обеспечить всех трудоспособных рабочими местами; г) вовлечь каждого в трудовую деятельность в рамках соответствующих трудовых коллективов.
Главный признак такой экономики - преобладание социально-политических соображений над экономическими и социальными. Именно поэтому валовой производственный эффект (даже без учета качества и затрат на его производство) считался главным в партийно-государственном управлении. На него работали все властные и хозяйственно-управленческие структуры. Успешно справившиеся с плановыми заданиями поощрялись, премировались, награждались. А вот судьба произведенного продукта и их потребителей мало кого интересовала. Итог известен: устаревшие образцы товаров, морально устаревшие технологии, затоваренность складов и дефицит качественной продукции, низкие зарплаты. И социальный результат соответствующий - пренебрежительное отношение к работе, тотальная бедность, отсталость в быту и культуре, раздраженность сложившимися порядками.
Переход к рыночной экономике в значительной степени ломает такую практику. Тем не менее, управленческие звенья и в условиях рынка сохраняют ориентацию на валовой производственный эффект. Но важнейшим показателем становится прибыльность. В рыночных условиях по-иному и быть не должно. Главное, чтобы не допускались бюрократический диктат со стороны власти, застой и перекосы в организации производства. Необходимо постоянное освоение новых видов продукции и сырья, внедрение все более совершенных технологических решений, обновление критериев и показателей оценки достигнутого, т.е. всего того, что обеспечивает рост производительности и качества труда, придает продукции высокую конкурентную способность, а управлению - четкую социально-ценностную ориентацию.
Производственный эффект государственного управления никогда не утратит своей важности. Никто не отменял и никогда не сможет его отменить. Производство - это основа жизни. Единственно, что следует помнить, так это то, что производство не существует ради производства и даже не для обогащения узкой прослойки общества. Производственный цикл завершается не складом готовой продукции, а на рынке. Только на этапе купли-продажи завершается производство продукта (услуги) и его доведение до потребителя. Если товар реализован, причем реализован выгодно для дальнейшего развития экономики, можно считать, что обществом получен необходимый производственный эффект, а если не реализован - усилия и средства затрачены напрасно, результат однозначен - убыток. Причем не только экономический, но и социально-политический.
На рынке формируется также не менее важный вид управленческого эффекта - экономический. Этот эффект имеет свой глубокий смысл. Производитель получает реальную плату за произведенный продукт (услугу) - возврат затраченных ресурсов и плюс доход. Теперь он может начинать новое, расширенное производство. Благодаря таким прямым и обратным связям экономика приобретает необходимую динамику и самоуправляемость. Получение экономического эффекта является основной целью всех производителей в рыночной экономике, и вполне логично, что на это направлены усилия всех субъектов управления, в том числе и государства на макроэкономическом уровне.
Причем для общества практический интерес представляет не только производство, распределение и обмен, но и потребление, которое также характеризуется своими экономическими, социальными и нравственными показателями. Мало произвести, продать и приобрести (присвоить) продукт (услугу), надо, чтобы он был еще и пригоден для использования и удовлетворения соответствующих потребностей. Необходимо знание того, как ведет себя продукт (услуга) на стадии потребления, какую приносит пользу людям. В данном случае речь идет о третьем виде эффекта управления - социальном.
Социальный эффект - это тот совокупный результат, который получает общество в процессе потребления соответствующих материальных и духовных ценностей. Если «снять» сырьевые, энергетические материально-финансовые и иные затраты, то именно в социальном эффекте получают концентрированное выражение интересы, талант, знания, опыт и совесть как производителей (конструкторов, инженеров, технологов, рабочих, крестьян), так управленцев. Оценивается этот эффект и с точки зрения социальной справедливости. Вот почему очень трудно признать социально эффективным управление, основанное на неправовой приватизации, хищнической эксплуатации природных богатств и людских ресурсов, нарушении демографического баланса, нанесении непоправимого ущерба здоровью и спокойствию людей. Трудно признать социально эффективными решения, порождающие социальную нетерпимость, межнациональную и межконфессиональную напряженность. Вряд ли можно считать социально эффективными успехи, достигнутые при благоприятном стечении обстоятельств - хороших климатических условий, неожиданно изменившейся конъюнктуры спроса и предложения, высоким мировым ценам на нефть и др.
Сущность социального эффекта видится в том, что он устойчив и прогрессирующий, содержит в себе не только «снятый» результат, но и мощный источник последующего общественного развития. Обеспечивается такого рода эффект только правовым социальным государством, его социально ориентированными управленческими решениями, последовательной ориентацией бизнеса на социальные цели, государственным стимулированием тех производителей, которые стремятся работать на уровне современных технико-технологических, эргономических и духовно-нравственных стандартов.
Важнейшими составляющими социального эффекта являются его политическая и нравственная составляющие.
Политический эффект - совокупный положительный результат, который получает общество в процессе осуществления государством своей внутренней и внешней политики. Речь идет об эффекте, который оценивается степенью доверия народа к власти, динамикой продвижения страны по пути укрепления политической стабильности и социальной консолидации общества, обеспечения законности и должного правопорядка, расширения демократических свобод. А значит, умения государства подтверждать свои обязательства (программы, обещания) конкретными конструктивными делами, действовать адекватно политическим ожиданиям граждан, решительным противодействием политическому терроризму, коррупции и бюрократизму.
Нравственный эффект - совокупный духовно-нравственный заряд, который получает общество по итогам реализации государственных управленческих решений. Одними заверениями о конструктивности и справедливости курса государства, привлекательными лозунгами и призывами быть честными, справедливыми и добросовестными здесь не обойтись. Их надо наполнять конкретным содержанием и подкреплять соответствующими организационными усилиями. Если законы, указы, постановления, приказы, решения и служебные инструкции разумны и справедливы, то они однозначно служат укреплению нравственных устоев общества. А значит, обеспечивают защиту человеческого достоинства, способствуют восстановлению в обществе доброжелательности, взаимопомощи, подлинной благотворительности, бескорыстной заботы о жертвах стихийных бедствий, военных конфликтов и преступных проявлений.
А если нет? То будет продолжаться то, что мы наблюдаем в современной действительности - аппарат «замыкает» управление на себя, интерпретирует принимаемые государственные решения в своих интересах и выстраивает под эти интересы всю систему ценностей и мотиваций. Жертвой же становится общество, в котором начинают господствовать социальная апатия, правовой нигилизм, безынициативность, нежелание честно трудиться, стяжательство. Это и есть те факторы, которые формируют негативное отношение к власти. Сегодня лишь незначительная часть россиян оценивает деятельность правительства позитивно, только 13% опрошенных считает, что эффективность государственного управления растет. Подавляющее же большинство придерживается прямо противоположного мнения.
Профессор Г. В. Атаманчук предлагает выделять три уровня социальной эффективности управления:
общая социальная эффективность, характеризующая общий результат функционирования какой-либо системы управления - совокупный вклад субъектов и объектов управления в общественную жизнедеятельность;
специальная социальная эффективность, раскрывающая уровень организации и функционирования собственно субъектов управления - совокупную управленческую деятельность соответствующих подсистем и органов;
конкретная социальная эффективность, показывающая, каким образом и с какими результатами осуществляют свою деятельность отдельные управленцы, подразделения и органы в определенной системе управления.
Общий социальный эффект - базовый показатель эффективности государственного управления. Он дает хорошее представление о рациональности и научной обоснованности и социальной ориентированности управления, позволяет измерить его эффективность полученным социальным эффектом с учетом использованных ресурсов. Именно в этом эффекте сосредоточены все достижения и сложности управленческого процесса в условиях объективно существующих противоречий между частной собственностью, предпринимательством и интересами трудящихся, между трудом и капиталом, между обществом и государством.
Государство не может абстрагироваться от частных интересов и личных проблем граждан. Но при этом оно должно быть выше единичных и локальных интересов, должно быть ориентировано на такие общезначимые ценности, как государственный суверенитет; разумная правовая упорядоченность общественных отношений; гармоничность общественного развития; экономическая обоснованность использования природных, финансово-экономических, информационных и интеллектуально-трудовых ресурсов.
Нельзя не учитывать и такое совершенно новое для современного мира явление, как глобализация - процесс преодоления физических расстояний и государственных границ, снижения значимости национальных, экономических, социальных и политических аспектов и замены их новыми, базирующимися на самых передовых научных знаниях, мировой значимости технологиях и организационных принципах. В основе глобализации лежит интернационализация хозяйственной и культурной жизни различных стран и регионов Земного шара. Она характеризуется специфическими политическими, экономическими и социальными тенденциями превращения мирового сообщества из рыхлой совокупности относительно слабо взаимосвязанных между собой экономик различных стран в целостную экономическую систему всемирного масштаба.
В процессе глобализации многие социально-экономические и даже политические процессы выходят из-под жесткого контроля национальных государств, обретают высокую степень самостоятельности. Быстрыми темпами развивается межстрановая инфраструктура, ослабевает влияние национальных традиций и обычаев, растет мобильность людей и капиталов. Нормой стали массовые перемещения производств из одних стран в другие, в том числе страны «третьего мира». Развитые страны стали крупнейшими кредиторами и центрами базирования транснациональных корпораций и ведущими научными центрами мира. Мировая кредитно-финансовая система, по сути, превратилась в систему сообщающихся сосудов.
Правда, при этом наблюдается и противоположная тенденция - усиление конкуренции национальных технико-экономических потенциалов, углубление неравенства между наиболее развитыми регионами, странами-лидерами и странами «мировой периферии». То есть параллельно с глобализацией не менее интенсивно развиваются процессы регионализации и суверенизации, стремления народов к национальной самостоятельности.
Не учитывать в государственном управлении особенности регионализации и локализации, многоуровневый, разнонаправленный и противоречивый характер мировой глобализации невозможно. Глобализация с ее интеграционными проявлениями самым непосредственным образом влияет на процессы объективации государственно-управленческих решений, требует максимально интенсивного компьютерно-коммуникационного обмена информацией, внедрения более совершенных систем дистанционного управления, ускорения движения капиталов, товаров и человеческих ресурсов, интенсификации международного сотрудничества. Особенно в энергетике, финансовой и сырьевой сферах, страховании, в области формирования новых рынков сбыта, регулирования миграционных потоков.
Эти процессы - объективны и интегрироваться в них необходимо. Это однозначно. Именно поэтому в последние годы Россия существенно активизировала свое международное сотрудничество. Тем не менее, следует признать, что извлечь много пользы из этого пока не удалось. Страна с большим трудом вырывается из периферии мирового хозяйства, все более настойчиво стремится стать полноправным членом ВТО, с большим трудом переходит к системе универсальных организационно-правовых и хозяйственных стандартов, определяемых современным пониманием рынка и социальной справедливости.
Многие отрасли отечественного производства остаются невосприимчивыми к инновациям, ждут своего кадрового обновления и технического переоснащения. Актуальной остается задача формирования конкурентной среды, как на общенациональном, так и региональном уровнях, стимулирования деловой активности населения.
Нам еще предстоит выработать механизмы, которые позволят более эффективно сотрудничать на всех направлениях международных отношений, при этом с гарантией того, что наши национальные интересы будут надежно защищены.
18.1. Смысл объективации государственного управления. 18.2. Комплексный характер результатов государственного управления. 18.3 Виды эффектов управления. 18.4. Актуальные аспекты объективации государственного управления.
18.1. Смысл объективации государственного управления
С первых тем курса лекций (1.3 и 4) и практически через все последующие ставился и отслеживался вопрос о том, как субъективность управления "сблизить" с объективными тенденциями, закономерностями и формами общественной жизнедеятельности, придать ему свойства обусловленности и обоснованности и, таким образом, обеспечить рациональность его влияния на сознание, поведение и деятельность людей. Данный процесс (1.3.2.) именовался объективизацией государственного управления и раскрывался как набор действий по наполнению (насыщению) элементов управления и сознания управляющих компонентов общественно актуальными запросами, естественно-природными и общественно-историческими закономерностями, реальными потребностями, интересами, устремлениями и волей людей.
Было показано, что существует много трудностей на пути должной объективизации государственного управления, а между должным и сущим всегда можно обнаружить определенную дистанцию. Между желаемым и получаемым на деле неизбежна разница, но важно, чтобы она была по возможности незначительной. Этому, в частности, служит процесс объективации, состоящий из двух моментов: во-первых, воплощения того, что представлено в управленческом решении в виде идеи, замысла, модели, проекта, программы, плана, задания, поручения и т.д., в реальную жизнь, в сознание, поведение и деятельность людей и, во-вторых, измерения и оценки того, что же получилось в итоге, в каком объеме и качестве достигнуты поставленные цели. Посредством данного процесса удается установить, насколько субъективное преврати-
лось в объективное и какие ошибки и упущения были сделаны при объективизации управления. Объективация является важнейшим и основным свидетельством того, что управление действительно связано с жизнью людей, их нуждами и помогает в их удовлетворении. Она раскрывает конструктивные, созидательные (или наоборот) возможности управления и сигнализирует обществу (по принципу обратной связи) о его состоянии.
Понятно, что объективация никогда не может быть абсолютной, поскольку при реализации управленческих решений почти всегда возникают препятствия или ограничения в виде недостатка знаний и информации, ресурсов и методов, желания и настойчивости, других обстоятельств. Тем самым объективация управления является в большинстве случаев относительной, что следует понимать и рассматривать как неизбежное и естественное. Не стоит забывать и о том, что может быть немало ситуаций, когда и хорошо, что объективация не состоялась или осуществилась условно, формально. Не приведи Господи, если бы все, что возникало часто в голове тех или иных управляющих, да еще высокого ранга (с большой властью), непременно исполнялось!
Вместе с тем существует реальная проблема меры относительности объективации, указывающая, насколько, как и с какими результатами реализуются в жизнь управленческие решения и, логично, как управление выполняет в обществе свою социальную роль. Надо знать каждую меру, уметь ее измерять и оценивать, поскольку общество на все виды и формы управления выделяет большие средства - материальные, финансовые, информационные и чисто человеческие.
Объективация управления представляет собой объемный и сложный процесс, и необходимо видеть его общие и частные параметры, а также ступени, ведущие от частного (локального) к общему. Конечно, для значительного числа управленческих решений и действий их объективация может наступать как в пределах субъекта государственного управления, так и в рамках даже отдельного органа. Например, назначение на государственную должность, выделение финансовых ресурсов для определенных целей, реорганизация структур, отмена незаконных управленческих актов, другие вопросы. Нередко в этом и видят суть объективации и анализом этих процессов ограничивают ее познание. Но подлинную общественную ценность объективация управления приобретает в управляемых объектах, в области воспроизводства материальных и духовных продуктов и социальных условий жизни. Только тогда, когда экономический, социальный и духовный процессы удовлетворяют общественные, коллективные и личные потребности и интересы, характеризуются должной динамикой и устойчивостью, способствуют общественному прогрессу, можно полагать, что управление на самом деле имеется, его направляю-
щий, организующий и регулирующий потенциал практически проявляется, а управленческие решения и действия реализуются в жизни.
Объективация государственного управления (в отличие от других видов управления) имеет специфические проявления. Прежде всего она происходит в масштабах всего общества, осуществляется во всех его сферах. И принципиально важно иметь равномерную, согласованную объективацию, способствующую тому, чтобы все области общественной жизни развивались взаимосвязанно, скоординированно и в едином ритме. Ускоренное ("опережающее") развитие какой-либо одной или двух областей общественной жизни при отставании или замедлении других рано или поздно приводит в тому, что отставшие области не могут пользоваться результатами ушедших вперед, а передовые, в свою очередь, теряют резервы, взаимосвязи, и их рывок в целом дает незначительную пользу обществу, хотя затрат на него понесено порой довольно много. Взаимозависимости между всеми сферами общества, взаимозависимости внутри сфер, взаимозависимости между всеми общественными ячейками представляют собой основной фактор целостности общества, ведущий источник его развития и определяющую парадигму государственного управления. Об этом не стоит никогда забывать, даже если управление осуществляется в маленьком городе или поселке, ибо допускаемые здесь ошибки очень дорого обходятся обществу и конкретным людям. Возможно, что и предыдущие исторические рывки, начиная с Петра I, не приносили искомых результатов как раз по причине того, что они были узконаправленными, ограниченными, не вели к устойчивым и воспроизводимым изменениям во всех сферах общества.
Из сущности государства, выступающего структурой, которая олицетворяет единство, суверенность общества, вытекает следующий важный момент, раскрывающий объективацию государственного управления. Имеются в виду исторический смысл и значение объективации, при которой получаемые результаты и последствия не носят скоротечный, сиюминутный характер, а обладают устойчивостью во времени и пространстве, способностью к нарастающему воспроизводству и обеспечению (гарантированию) прогрессивного общественного развития. Дело в том, что по многим управленческим решениям и действиям может наступать неоднозначная, противоречивая объективация, напоминающая кривую с подъемами и спадами. Есть соблазн выдавать за результаты управления только участки подъемов, относя спады к объективным причинам, якобы не зависимым от управления. При таком выборочном подходе складывается для государственного управления благоприятная картина (достаточно послушать бодрые заявления различных руководителей), в то время как общественные процессы вызывают тревогу у людей, специалистов и не соответ-
12 Теория государственного управления
ствуют их запросам. Кстати, по этому проявлению объективации отчетливо просматривается отличие государственного управления от других видов управления. В последних успех в достижении локальных целей (прибыль, получение ресурсов, проделывание выгодной операции и т.д.) может считаться достаточным в объективации их решений и действий. Для государственного же управления подобного слишком мало: ему необходимо видеть, что будет в результате данных решений и действий минимум через пятьдесят лет, всегда иметь в виду историческую перспективу. Опыта здесь у нас предостаточно, когда успехи либо победы доставались такой ценой, что через некоторое время от них не оставалось ничего, разве что памятная дата, да ностальгия по свершенному.
При объективации государственного управления большое значение имеет также соотношение между прямыми результатами управления и побочными, косвенными, которые бы вроде не прогнозировались, не предполагались, но объективно возникают. Прямые результаты связаны обычно с целями управления и свидетельствуют о том, насколько полно и разумно эти цели воплотились в общественной жизнедеятельности людей и что они принесли им. Побочные же результаты имеют более глубокий смысл и раскрывают саму обусловленность и обоснованность целей управления, их связанность с другими общественными явлениями. Выявление результатов управления требует серьезной работы. Здесь аналитиков подстерегают две крайности: можно, с одной стороны, все, что произошло или происходит в обществе, выдавать за осуществление управления, хотя многое имеет чисто объективные источники, а с другой - игнорировать управление и считать происходящее в обществе только следствием действия объективных, возможно, и стихийных механизмов.
И еще один момент. Поскольку государственное управление осуществляется в пределах субъективного фактора и ради него (оно есть воздействие одних людей на других во имя их интересов), то при его объективации во внимание должны приниматься, главным образом, социальные результаты и последствия, не просто производственные, технологические и экономические показатели, а их преломление, в одном аспекте, через обеспечение потребностей общества и поддержание его целостности и динамики, а в другом - через удовлетворение запросов людей, создание им условий для трудовой и благополучной жизни, сохранения здоровья и нравственной чистоты. Значит, объективация государственного управления имеет многоэлементное содержание, воплощается в огромном разнообразии предметов, явлений и процессов, актуальных для жизни общества и отдельных граждан.
Аннотация.
В статье рассматривается философия духа Бердяева, развиваемая им в рамках экзистенциальной метафизики, основной проблемой которой является отношение существования духа к бытию мира, нуминозного к феноменальному. Обозначено, что формой такого отношения, согласно Бердяеву, является объективирующая функция человеческого познания, которая гипостазирует конструкции ума (универсалии, субстанции), затем социализирует их, после чего они приобретают категориальное общеобязательное значение, т.е. собственное бытие. Это приводит к символизации реальности и к сакрализации священного. Показано, что борьба против власти объективации духа представляется Бердяеву эсхатологически, через трансцендентальный выход за пределы феноменального причинно-следственного мира в реальность «добытийственной» свободы, в экзистенцию. Разбираются позитивные аспекты объективации для культурно-исторического развития человеческого духа. Раскрывается структурная эквивалентность эсхатологических и инициатических идей и представлений. Прослеживаются эсхатологические предпосылки утопии, и мессианский смысл веры в прогресс, без которого последний превращается в простую эволюцию.
Ключевые слова: реальность, экзистенциализм, реализация, объективация, символизация, антиномия, эсхатология, утопия, инициация, метафизика
10.7256/2306-1596.2013.2.294
Дата направления в редакцию:
29-04-2019
Дата рецензирования:
29-04-2019
Дата публикации:
1-6-2013
Abstract.
In article the philosophy of spirit of Berdjaev developed within the limits of his existential metaphysics is analyzed. The basic problem of this philosophy is the relation of existence of spirit to world life, numinosum to phenomenal. The form of such relation, according to Berdjaev, is the function of human knowledge which hypostasis mind designs in effect (universals, substances), then socializes them after what they get categorial obligatory character, their own being. Struggle against the objectivation of spirit is represented by Berdjaev eschatologically, through the transcendental exit from the limits of the phenomenal cause and effect world in a reality of the primordial freedom, the existence.
Keywords:
Reality, existentialism, implementation, objectivation, symbolization, antinomy, eschatology, utopia, initiation, metaphysics
1. Апофатическое определение духа
«Центром мира является лишь человек, как нумен, -
человек, как феномен, ничтожная песчинка в мире».
Экзистенциальная философия, занимаясь изучением природы человеческого духа, сталкивается с проблемой того, что сущность духа ускользает от наблюдения, скрываясь за его эпифеноменами. Косвенное определение духа через его качества и проявления (феномены) не позволяет непосредственно прикоснуться к самому духу как нумену, но лишь отчасти к его содержаниям. Для решения проблемы неполноты эмпирических данных, на основании которых возможно было бы дать дескрипцию чистого (вне своих проявлений и содержаний) духа Н.А. Бердяев применяет к философскому познанию духа методы апофатического богословия, т. к. «Бог есть дух и потому не есть объект, Бог есть субъект. <…> Но это нужно сказать и про дух. Дух раскрывается в субъекте, а не в объекте. В объекте можно найти только лишь объективизацию духа» . Говоря о принятом разделении на «субъективный» и «объективный дух» и о том, что субъективный дух обычно понимается психологически, а объективный дух - универсально онтологически, Бердяев утверждает, что дух не только не является объективной или субъективной реальностью, но он вообще не есть бытие как рациональная категория, т. к. его нигде и никогда нет как реального предмета, с которым могла бы иметь дело онтология. Для признания реальности духа недостаточно признать его объективность.
С одной стороны, Бердяев выступает против позиций спиритуализма, который для признания реальности духа объявляет его «объективным духом» и ставит на высшую ступень в иерархии объективного мира. Такой объективный дух есть натурализация духа, его объективация, являющаяся следствием гипостазирования результатов мышления. Философ называет неудовлетворительной онтологию, признающую достоверность лишь объективных вещей. Дух, по его словам, не есть объективная вещь: «В так называемом объективном мире нет такой природы, такой вещи, такой объективной реальности, которую мы могли бы назвать духом. И потому-то так легко отрицать реальность духа» .
С другой стороны, Бердяев выступает и против противников реальности духа, которые, отказывая духу в объективном онтологическом статусе, сводят его к совокупности душевных проявлений, которые признаются «всего лишь»психическими, т. е. «чисто» субъективными. Вопрос о том, соответствуют ли психические состояния человека какой-либо подлинной реальности или это лишь состояния субъекта, Бердяев называет некорректным. Подобная постановка вопроса основана на той предпосылке, что субъект отражает в себе состояния объективной реальности, Бердяев же утверждает, что: «духовные состояния ничему не соответствуют, они есть, они и есть первореальность, они более экзистенциальны, чем всё, что отражает объективный мир» . По этой причине философия духа должна быть не философией бытия - онтологией, а философией существования - экзистенциализмом. Основным вопросом экзистенциализма является проблема духа, и проблема различения бытия и существования. Так, Кьеркегор говорил, что «у существования не может быть сущности»; Сартр, что «существование предшествует сущности»; Хайдеггер писал о присутствии (Dasein) как выдвинутости в ничто. Бердяев приводил по этому поводу рассуждение Владимира Соловьева: «Вл. Соловьев делал интересное различие между бытием и сущим. Бытие - эта мысль есть. Сущее - я есмь. Происходит гипостазирование предикатов. Бытие есть предикат. Но сущее не может быть предикатом, в этом смысле оно не есть бытие. Вл. Соловьев как будто бы хотел прорваться к Конкретному существованию за абстрактным бытием» .
2. Проблема объективации
Бердяев оговаривает, что понятие «субъект» в отношении человеческого (и божественного) духа используется им условно и по необходимости, следуя философской традиции, при том что в метафизическом плане категория «субъект» является такой же объективацией, как и сама категория «объект»: «Субъект есть продукт мысли лишь в своей противоположности объекту, который мыслится коррелятивно, а не в своем внутреннем существовании. Но чистая духовность находится вне мысленного противоположения субъекта и объекта. Поэтому, хотя дух лишь в субъекте, а не в объекте, но он совсем не субъективен. В противоположность объективности, он совсем не субъективен в психологическом смысле слова» . При этом Бердяев не стремится разложить реальность в ощущениях и понятиях человеческого субъекта, он утверждает дух в качестве единого основания бытия мира и человеческого существования. Разделение на субъект и объект Бердяев называет основной трагедией человеческого познания: «Вся безвыходность теории познания <…> в том, что она изымает субъект из бытия и объективирует бытие. Субъект не есть бытие, он не экзистенциален, а бытие есть объект, т. е. объективация этого самого не экзистенциального, не бытийственного субъекта» . Здесь для лучшего понимания идей Бердяева относительно необъектной и несубъектной реальности духа обратимся к схожим в структурном плане положениям индийской метафизики об атмане и Брахмане: «С одной стороны атман выступает в качестве внутреннего “Я”, т.е. индивидуального, субъективного принципа, с другой - совпадает с бытием как таковым, т. е. с высшим Брахманом. Отождествление атмана и Брахмана, в наиболее общем плане выступающее как совпадение субъекта и объекта, воспринимающего сознания и всего сотворенного мира, обычно осуществляется через ряд промежуточных ступеней. Единство микро- и макрокосма достигается благодаря одновременному сочетанию противоположных атрибутов, т. е. в конечном счете благодаря их взаимному снятию. <…> Взаимное напряжение противоположных характеристик создает предпосылки для апофатического определения Абсолюта, которое считается наиболее адекватным приближением к природе высшей реальности. <…> Атман в принципе не может быть адекватно схвачен вербальным знанием, т. к. лежит вне сферы мирских связей и отношений. Единство атмана как вечной и не подверженной изменениям реальности противопоставлено не только разнородности явленного мира, но и многообразию психических свойств личности…» .
Бердяев пытается приблизиться к позитивному определению духа. Дух имеет божественный генезис, а Бог стоит вне субъектно-объектных противопоставлений, являющихся конструкциями человеческой мысли. Дух есть творческий акт человека, трансцендирующий к свободе, которая уходит в добытийстенную глубину, ей принадлежит примат над бытием, которое является уже «остывшей» свободой. Дух динамичен, происходит его непрерывное становление, по этой причине человек не может быть понятым исключительно как природное, детерминированное существо. Дух есть свобода и целостный разум, он конструирует и конституирует являющиеся его частью человеческое сознание и ум, переступающие посредством него границы сознания. Дух идеален в платоновском смысле, он внепространственен и вневременен. Он целостен и сопротивляется дроблению времени и пространства, он всегда есть настоящее, обращенное к вечности: «Дух есть прорыв. Он действует как сила трансцендирующая, переступающая пределы и границы. Трансцендентное есть тайна и бесконечность. И дух приходит из этой тайны и бесконечности. <…> Дух означает постоянное трансцендирование в человеческой жизни. В сущности, не существует статистического трансцендентного, а существует лишь трансцендирование» .
Происходящая объективация духа есть вместе с тем результат творческой активности «субъективного» духа, его реакцией против состояния разорванности мира. Дух волюнтаристичен, он стремится установить сообщение с чуждым ему «другим», но когда результаты объективации начинают восприниматься субъектом как реальные объекты, имеющие самостоятельное существование, возникает иллюзия онтологического статуса объекта. Этот статус закрепляется общественными формами культуры: «Объективация духа есть вместе с тем всегда социализация духа. <…> Объективация связана с проблемой культуры. Культура и социальная жизнь символичны. В объективации можно найти лишь символы, но не первореальности. Объективный дух есть лишь символика духа» .
3. Реальность и ее символы
Объективация есть условная кодификация реальности, ее символизация. Сама человеческая жизнь символична, а не реалистична. Возникает проблема отношения реальности к ее знакам и символам. Из образов как продуктов чувственного опыта человек конструирует объектный объективный мир, являющийся формальной системой, которая признается за первоначальную реальность. Причем мир никогда не дается как целое в опыте чувственного феноменального мира. Феномены частичны и раздроблены, они являются фрагментами объективированной реальности. Мир же как космическое целое есть исключительно умопостигаемый образ: «Философское познание есть акт самоосвобождения духа от исключительных претензий на реальность со стороны мира феноменов. <…> Власть мира над познающим человеком не есть власть космического целого, а есть власть феноменов, сцепленных необходимостью и закономерностью» .
Бердяев пишет, что в мире объективированной реальности исторического бытия символично все - человек, Бог, религия, свобода, смысл, священное, - т. к. «Дух никогда не может себя вполне выразить в своих исторических продуктах, он себя не столько реализует, сколько символизирует» . Символ духа в историческом бытии есть объективный или абсолютный дух. Символ есть порождение власти родового начала над индивидуальным, вследствие чего возникает иллюзия господства универсалий над личным существованием. Авторитет создается обществом, определяется социальной полезностью, значимость авторитета обусловливается массовостью разделяющих его людей. Авторитет «есть создание массовых человеческих субъектов, есть символизация духовного состояния субъектов, их неосвобожденности, духовной незрелости, их самоотчуждения. Авторитет играет огромную роль в истории социальной обыденности. Но в подлинной реальной духовности Бог совсем не есть авторитет, откровение совсем не есть авторитет, ибо не существует объективности, без которой нет символической иллюзии авторитета» . В определенном смысле весь объективный мир представляет собой символику духовной реальности. Так, например, религия, соприкасающаяся с реальностью через вкорененность в духе, теряет свой экзистенциальный характер в историческом плане бытия. Историческая религия есть объективация, не несущая в себе первореальности, ритаулизм, обрядоверие являются условной символизацией. Символизм вытесняет собой реализм в догматике и таинствах (номинализм в христианстве по В.В. Розанову). Символический характер носит социальная жизнь человека. Символично государство, «война организуется через символы и знаки. Формы, ордена, условные обращения - символичны, а не реалистичны. Царь - символ, генерал - символ, папа, митрополит, епископ - символы, всякий иерархический чин - символ. В отличие от этого реальны святой, пророк, гениальный творец, социальный реформатор, реальна иерархия человеческих качеств» . Предельными формами символизации, по Бердяеву, являются лицемерие, из которого исчезла всякая реальность, и математика. Последняя, является самым совершенным объективированным знанием для мира разобщенного и утерявшего внутреннюю духовность. Ее общеобязательность достигается безотносительно к первореальностям .
С символизацией связана проблема сакрализации, освящения в истории элементов природной и человеческой жизни. Из почитаемого греховным целого выделяются освященные части, в которых объективируется духовность. Священное в мире является не священной реальностью, а ее символизацией. Сакрализация есть не реализация священного, не проявление человеческой духовности, но объективация духа в знаках и символах священного. Бердяев говорит, что процесс символизации в его отличие от реализации должен быть понят и изобличен. Но этот процесс не только отрицательный. Символическое восприятие мира может быть признаком большей духовности по отношению к миру и освобожденности от его власти, если понимать, что все видимое есть символ иного мира, все материальное есть символ духовного. В таком случае сакрализация не будет означать объективации, но, наоборот, - возврат объективного мира к внутреннему существованию, к экзистенции. Восприятие чего-либо как объективности, действующей извне, приводит к замкнутости человека в самом себе, к неспособности трансцендирования. Человек, полностью погруженный в объективированный мир, не видит его символизма, он осознает себя реалистом. Символы реальности, будучи принятыми за реальность, затрудняют возврат к ней, что мешает воплощению духа. Можно сказать, что человек, функционируя в системе конструкций своего ума, живет в ритуальной реальности. С одной стороны, человек как познающий субъект обусловлен и обусловливает объективацию, с другой стороны - человек как манифестация духа (экзистенциальный субъект), который через человека обусловливает свою реальность и вместе с тем направлен против объективирующих сил: «Феномен и нумен определяются процессом объективации. Борьба против власти объективации есть духовное восстание нуменов против феноменов, духовная революция. <…> Нумен есть дух, есть личность, есть свобода, есть творческая энергия, действующая в этом мире». И далее: «Дух противоположен не природе, а ее порабощенному состоянию, внутренно разобщенному, внешне скованному и связанному. Если этот мир есть моя объективация, создающая идолы и иллюзии сознания, то я могу создать иной, лучший мир. Победа над властью объективации есть мессианская надежда» .
4. Экзистенциально-метафизическая проблематика в эсхатологии
Бердяев пишет, что общество, в котором ни к кому и ни к чему не будет объектных отношений, будет царством духа и свободы, чей предельный символ - Царство Божье. Эсхатология является символом угасания объектного мира, его преображения в мир свободы и подлинных реальностей, проявления экзистенции. Эсхатология также, по выражению Бердяева, означает символическую объективацию трагедии сознания, освобождение которого будет значить его просветление, преображение человеческого существования. В этом состоит отличие в понимании эсхатологии Бердяевым от традиционного христианского богословия, рассматривающего эсхатологию как апокалипсические будущие события о последних временах мира и его конце. Свою эсхатологию Бердяев определяет не как историческую, а как метафизическую или экзистенциальную, т. к. трансцендирование человека к подлинному существованию - экзистенции - потенциально доступно человеку в каждое мгновение его существования, а не только в апокалипсических событиях грядущей истории: «Подлинное, глубинное существование человека, нуменальное “я”, не принадлежит к миру объектов. Конец мира будет концом для мира объектного, но придет он от процессов, происходящих не в объектном мире. <…> Парадокс времени ведет к тому, что конец мира всегда близок, всегда есть касание его в акте потрясений. И вместе с тем конец мира проецируется в будущее и говорит о наступлении апокалиптической эпохи» . В связи с этим отметим, что термин «эсхатология» возник вследствие отхода от традиционного «внешнего» понимания Апокалипсиса как событий грядущего, и обращения к внутреннему экзистенциальному миру человека. Термин «эсхатология» появился в богословии сравнительно недавно, одним из самых ранних случаев его употребления считается использование его в конце книги немецкого богослова Фридриха Шлейермахера «Der Christliche Glaube» (1821-1822 гг.). Он мотивирует отказ от традиционного теологического понятия «последние события» в пользу нового термина следующим образом: «Довольно широко принятое словосочетание “последние события” имеет странный вид, который лучше скрыть за словом “эсхатология”, ибо слово “события” угрожает нам тем, что оно может увести нас далеко в сторону от сферы внутренней жизни, которая исключительно и интересует нас» .
Бердяев говорит о невозможности выразить конец времени, выразить его переход к вечности. Время он называет разорванным на прошлое, настоящее и будущее, под вечностью он подразумевает их полноту и единство. Конец времени предполагается в будущем, но конец времени есть снятие перспективы всякого будущего. То будущее, которое будет до наступления конца времени, есть ещё объективированное время, ни в одной точке которого нельзя мыслить срыва времени, перехода к вечности. Конец времени будет уже не в будущем, не во времени. Это противоречие порождено ограниченностью мышления в категориях объективированного мира. То, что называется концом в будущем, есть конструкция ума, объективация. Конец времени и пространства есть конец этой объективации, переход к экзистенциальной жизни духа. Для того чтобы, находясь в рамках объективации, мыслить то, что находится за ее пределами, Бердяев прибегает к метафизическим построениям, из которых возникает его эсхатологическая метафизика: «Я употребляю слово “метафизика”, но этому не нужно придавать традиционно академического смысла. Речь идет скорее <…> об экзистенциальной метафизике. Но я предпочитаю другое выражение - это эсхатологическая метафизика» . Из чего выводится общее мировоззрение Бердяева: «эсхатология - это экзистенция». Эсхатология получает у него философский статус онтологии и гносеологии, причем последние в своем предельном виде сами превращаются в эсхатологические дисциплины: «Метафизика неизбежно становится эсхатологией. И слабость всех старых метафизик была именно в том, что они не были эсхатологиями. Слабость же эсхатологии богословских систем была в том, что они были гносеологически и метафизически наивными. Необходимо гносеологическое и метафизическое истолкование эсхатологии» .
Рассмотрим два аспекта эсхатологической метафизики Бердяева. Первый из них связан собственно с метафизикой (онтологическая и гносеологическая проблематика), второй - с экзистенциальной проблемой преображения человеческой личности в Духе. Несколько забегая вперед, оговоримся, что этот последний аспект мы будем называть «инициатической доминантой эсхатологии» [термин - Г.Р.], чьей временной проекцией как раз является утопический горизонт эсхатологии. Термин «инициация» выбран в связи с его традиционным употреблением в отношении ритуалов посвящений, в которых происходит трансформация (перерождение) личности, субъективно связанная с символической смертью и новым рождением новиция. Так К.Г. Юнг, анализируя психологическую (экзистенциальную) сторону различного рода посвящений (в мифологиях, «Тибетской книге мертвых», гностицизме, алхимии, мессе, психоанализе), писал следующее об инициатических традициях: «Фактически животная природа человека мешает ему видеть себя создателем окружающего его мира. Поэтому попытка стать на такую точку зрения всегда была предметом тайных посвящений, заканчивающихся, как правило, символической смертью, которая являлась символом полного обновления. <…> Такова была цель всех мистериальных культов, начиная с египетских и элевсинских. Однако запредельный мир, в который посвящают живущих, не есть мир, обретаемый после смерти, а есть поворот в стремлениях и взглядах - психологическое запредельное» .
Для инициации эсхатология является парадигмой, выступая эсхатологическим образцом умирания и возрождения героя или бога. Опыт субъекта посвящений Юнг называл «трансценденцией жизни», подразумевая под этим «опыт инициата, который принимает участие в священном ритуале, открывающем перед ним бесконечную продолжительность жизни через трансформацию и обновление. В этих драмах-мистериях трансценденция жизни обычно представляется не в ее мгновенной конкретной манифестации, а виде судьбоносных трансформаций - смерти и перерождения бога или богоподобного героя. Инициат может быть или простым свидетелем божественной драмы, или принимать в ней участие, или сочувствовать ей, или же идентифицировать себя через ритуальное действие с богом» . Эсхатология, в свою очередь, воспроизводит ряд парадигмальных инициатических шаблонов: трансформация личности, выход души из тела и т. п. Одним из примеров эсхатологически-инициатической парадигмы является католическая месса, про которую Юнг писал: «Живым примером мистической драмы, демонстрирующей как непрерывность, так и трансформацию жизни, является месса. <…> Месса является внепространственным и вневременным действием, в ходе которого Христос приносится в жертву и затем воскресает в виде трансформированной сущности; этот ритуал жертвенной смерти не повторяет некое историческое событие, он сам становится подлинным, уникальным и вечным действием. Таким образом, опыт мессы является опытом соучастия в трансценденции жизни, победой над оковами пространства и времени. Это момент вечности во времени» . Таким образом, эсхатологическое мышление представляет собой инициатически-утопическую логическую структуру, в которой утопическая компонента есть проекция или объективация процесса трансцендирования в экзистенцию, из феноменального мира в мир нуменальный («Конец истории означает прохождение через смерть, но для воскресения» ). Символом прорыва человека из мира обыденности в экзистенцию, трансцендирование, Бердяев называет точку - эзотерический символ самоуглубленности человека в экзистенцию, в отличие от экзотерической линии утопии.
Эсхатологическая метафизика возникает при анализе проблемы неустранимых в рамках объективированного мира противоречий мышления - антиномий. Антиномии есть критерий объективации. Там, где нет объективации - нет антиномий. Антиномии свидетельствуют о неполноте и нецельности человеческого мышления, обусловленного существованием в ограниченной реальности объективированного мира. Причем антиномичен сам процесс человеческого умопостижения мира. Так, конструкции ума, структурирующие эмпирический опыт о мире, обусловлены объективными (объективированными) законами, чья форма для человеческого сознания проявляется в результате объективирующего умопостижения. Само существование человека в мире также есть парадокс отношения конечного к бесконечному, временного - к вечности: «существование личности есть парадокс для объективированного мира. <…> Личность есть прежде всего антиномическое сочетание конечного и бесконечного. Личность потерялась бы, если бы в ней исчезли границы и сдерживающие формы, если бы она распалась в космической бесконечности. Но личность не была бы образом и подобием Божьим, если бы она не вмещала в себя бесконечного содержания» . Для разрешения антиномий спекулятивная философская мысль дополняет логическую систему мышления до такого гипотетического уровня полноты, в котором антиномии становятся разрешимыми. Такой уровень полноты реальности Бердяев называет царством Духа, символом перехода к которому является эсхатология. Эсхатологическая метафизика есть система, описывающая данный переход. Метафизическая и экзистенциальная эсхатология тесно связаны между собой проблемой человеческого духа. В экзистенциальной эсхатологии акцент смещается с онтологии и гносеологии на человека, с бытия на существование. Так, подлинное существование есть экзистенция, Дух, Бог. В традиции через Святой Дух человеческий дух сопричастен божественному Духу. Через дух человек способен обрести истинное существование, которое есть его цель. Причем, Бердяев говорит о двух пониманиях смысла человеческой жизни, которые постоянно сталкиваются. Цель первой из них есть спасение от гибели и избавление от страдания во времени и в вечности. Вторая - реализация личности, качественное возвышение и восхождение: «Искание спасения может быть небесной проекцией земного утилитаризма. Но под спасением можно понимать, конечно, и достижение полноты и совершенства жизни. Реализация личности требует бесстрашия, победы над страхом жизни и смерти, порожденным утилитаризмом, исканием благополучия и избавления от боли, вместо свободы и совершенства» . Процесс реализации личности болезнен и трагичен настолько, что Бердяев называет Апокалипсис откровением о реализации личности: «Личность связана с болью и страданием. Реализация личности болезненна. И человек отказывается от личности, чтобы не испытывать боли. <…> Борьба за реализацию личности есть героическая борьба. Героическое начало есть начало личное по преимуществу. Личность связана со свободой. Без свободы нет личности. Реализация личности и есть достижение внутренней свободы» .
5. Эсхатология и утопия
Конец мира невозможно мыслить непротиворечиво в причинно-следственном феноменальном мире. Бердяев пишет, что «самая глубокая, наиболее оригинальная философия открывала за феноменом, явлением, нумен, вещь в себе, за природной необходимостью - свободу, за миром материальным - дух. И когда философия отрицает “иной”, нуменальный, мир, она проецирует лучший мир в будущее, более высокое состояние мира в будущем, которое является как бы нуменом» . Назовем подобную временную проекцию в будущее «утопическим горизонтом эсхатологии» [термин - Г.Р.]. Она является умополагаемой (спекулятивной) проекцией на плоскость человеческого бытия другого мира - свободы и экзистенции, прорыв к которому возможен не в будущем, но в каждом мгновении человеческого существования. Причем в мгновении не как части разорванного времени распавшейся вечности, но в мгновении как приобщении к вечности, что, как мы указывали ранее, есть инициатическая доминанта эсхатологии, которая вербализируется через утопическую проекцию.
Утопическое мышление является следствием объективации. Как пишет Бердяев: «В человеке живет страстная мечта о рае, т. е. о радости, о свободе, о красоте, о творческом полете, о любви. Она принимает то форму воспоминания о золотом веке в прошлом, то форму мессианского ожидания, обращенного к будущему. Но это одна и та же мечта, мечта существа, раненного временем, жаждущего выйти из времени» . Согласно Бердяеву, основной трагизм существования человека в мире заключается в том, что, чем более личность реализует себя, чем ближе приближается к вечности, тем более она подвержена опасности смерти. Тогда, как, в отличие от личности, безличное не знает смерти. По этой причине личность так часто в истории отказывается от себя в пользу обезличивания. Дионисийское растворение личности в массе, где исчезает все индивидуальное и господствует универсальное, является, согласно Бердяеву, натуральным бессмертием, которое, однако, не выходит в вечность подлинного экзистенциального существования, а остается во власти дурной (объективированной, математической) бесконечности. Но обезличивание вполне себя оправдывает для большинства людей, для которых путь собственной реализации оказывается слишком болезненным и трагическим. По этой причине утопические проекты во все периоды истории пользовались большим успехом. Утопический идеал связан, по Бердяеву, с недостижимостью в пределах истории идеала полноты или всеединства: «Человек живет в раздробленном мире и мечтает о мире целостном. Целостность есть главный признак утопии. Утопия должна преодолеть раздробленность, осуществить целостность. Утопия всегда тоталитарна, и тоталитаризм всегда утопичен в условиях нашего мира. С этим связан вопрос свободы. В сущности утопия всегда враждебна свободе» . В утопии иррациональные, стихийные силы принимают форму крайней рациональности. В метафизическом плане (в отличие от литературного жанра) нет принципиального различия между утопией и антиутопией, обе представляются тотальным кошмаром остановившейся жизни, застывшей эккзистенции. В этом смысле антиутопия даже гуманнее утопии, т. к. в ней присутствует борьба личности за свою свободу. Для Бердяева вера в утопию означает допущение возможности того, что земная историческая жизнь - царство Кесаря - не может быть совершенной и гармоничной, тогда как таковым может быть лишь царство Божие, которое мыслится эсхатологически, наступающим с концом царства Кесаря .
В заключение отметим, что феномен утопии тесным образом связан с мессианским ожиданием и с идеей прогресса. Мессианизм, согласно Бердяеву, является одним из способов теодицеи. Посредством осознания своей богоизбранности и ожидания в будущем исключительного для себя положения «народ-богоносец» смиряется со своей неудовлетворительной судьбой в настоящем, объясняя несправедливость по отношению к себе Бога, тем, что в будущем тот с лихвой вознаградит его за все страдания. Религиозно-психологическая структура мессианизма устойчива в разных культурно-исторических и политических формах. Экзальтированность скорейшим приходом миссии есть тот же духовный подъем, что и в религиозных войнах, революциях, коммунизме, сектантстве и прочем: «Исторические теократии и лжемессианизм рухнули, но в XIX и XX веках мессианизм появляется в новых одеяниях, в секуляризованных формах. Образуется мессианизм избранной расы и избранного класса. Древний хилиазм переходит в социальные учения» . Уровень душевного напряжения не длится вечно, тогда, при поражении мессианизма победного на первый план выступает мессианизм страдальческий. В религиозном случае силы черпаются уже не из приподнято-радостного экзальтированного состояния субъекта, ожидающего чего-то грандиозного, а из упоения своей богооставленности. В секуляризованном мире мессианские чувства достаточно скоро сублимируются и получают более рациональное, позитивное выражение в идее прогресса, который имеет мессианское основание. Без него прогресс превращается просто в идею естественной эволюции. «Прогресс, который имеет обыкновение жертвовать всяким живущим человеческим поколением и всякой живущей человеческой личностью во имя грядущего совершенства, которое превращается в вампира, приемлем лишь в том случае, если будет конец истории, и в этом конце результатом истории воспользуются все прошлые поколения, всякая человеческая личность, жившая на земле» . Только эсхатологическое толкование прогресса удовлетворяет представителя метафизики всеединства. «Подлинное же духовное преодоление границ нашего пространства и времени будет принадлежать новой духоносной эпохе, эпохе параклетизма. В Духе все предстанет в ином, новом свете»
ОБЪЕКТИВАЦИЯ (от лат. objectum - предмет) - одно из основных понятий философии Бердяева, представляющее собой экзистенциальный вариант трактовки проблемы отчуждения. Объективация выступает как фундаментальная установка экзистенциального «я» (духа), которая заключается в отчуждении духа от самого себя и выбрасывании его вовне (экстериоризации). «Объективация есть выбрасывание человека вовне, экстериоризация, подчинение условиям пространства, времени, причинности, рационализации. В экзистенциальной же глубине человек находится в общении с духовным миром и со всем космосом» (Царство Духа и царство Кесаря. М., 1995. С. 194). Другой фундаментальной установкой духа, противостоящей объективации, является творчество или самоуглубление духа (интериоризация). Хотя идея объективации, но существу, свойственна всему творчеству Бердяева, специально этой проблеме посвящена его книга «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация» (1947). В метафизическом смысле объективация означает отчуждение подлинной человеческой природы вследствие ее пораженности первородным грехом. Гносеологически объективация означает порождение неподлинного мира явлений, соответствующего кантовскому миру «вещей для нас», где результаты духовной активности человека приобретают формы пространства и времени, начинают подчиняться причинно-следственным отношениям и законам формальной логики. Таким образом, объективация представляет собой не раскрытие, обнаружение духа, а, наоборот, его закрытие, обеднение, вынужденное проявление в искаженной форме. В результате объективации человек оказывается в двойственном положении: как личность он остается в своей глубине носителем экзистенциального «я», образа и подобия Бога, как индивид он становится причастен миру природной и социальной необходимости. Мысль Бердяева перекликается здесь с мыслями западноевропейских экзистенциалистов о трагическом положении человека в безучастном, равнодушном к его существованию мире (ср. мир das Man у М. Хайдеггера, мир, вызывающий «тошноту», у Ж. П. Сартра и др.). Сам Бердяев подчеркивает сходство этих идей: «Когда экзистенциалисты Гейдеггер, Сартр и др. говорят о выброшенности человека (Dasein) в мир и обреченности человека этому миру, то они говорят об объективации, которая делает судьбу человека безысходной, выпавшей из глубокой реальности» (Там же. С. 292). К сущностным характеристикам объективации, помимо экстериоризации («овнешневления»), Бердяев относит «овременение», рационализацию, символизацию и социализацию. «Овременение» означает распад экзистенциального времени (времени внутренней судьбы человека) и образование времен космического и исторического, соответствующих двум основным формам объективации - миру природы и миру истории. Рационализация представляет собой превращение продуктов отвлеченной мысли в самостоятельные реальности, что является одним из источников рабства человека. Это относится в первую очередь ко всеобщим понятиям (универсалиям), из которых наибольшую критику Бердяева вызывает понятие бытия. В последовательной критике этого понятия Бердяев приходит к отрицанию онтологической традиции в философии, противопоставляя онтологии пневматологию как учение о мире, основанное на духовном опыте. Символизация означает, что мир объективации не обладает самостоятельным существованием, а является отображением, «проекцией» духа. Наконец, социализация есть утрата подлинного общения между экзистенциальными субъектами и налаживание социальных контактов (поверхностного «сообщения» вместо экзистенциального «общения») в падшем, греховном мире. С социализацией тесно связана проблема познания в мире объективации, которое зависит от форм общения людей и от степени их духовной общности. Логическая общеобязательность, по мнению Бердяева, имеет социальную природу и связана с необходимостью установления принудительных связей в разобщенном мире. В отличие от Шестова, Бердяев подчеркивает, что не рациональное познание является причиной падшести мира, а наоборот, падшесть мира уже впоследствии раскрывается в рациональном познании. «Зло объективации, то есть...отчужденности, безличности, не в науке лежит и не наукой порождено. «Объективная» наука не только нужна человеку, но и отражает логос в падшем мире» (Самопознание (Опыт философской автобиографии). М., 1991. С. 296). Преодоление объективации связывается Бердяевым не столько со спасением, сколько с творчеством как «обнаружением избыточной любви человека к Богу», ответом его «на Божий зов, на Божье ожидание». Трагедией творчества в мире объективации является несоответствие его результатов первоначальному замыслу. Направленное в своей основе на достижение новой, преображенной жизни, оно создает продукты культуры, которая является одной из форм объективации и лишь символически указывает на духовный мир. В русской философии близкую Бердяеву тему конфликта жизни и творчества развивал Степун. Трагизм человеческого творчества в мире объективации ставит проблему смысла истории, которая понимается Бердяевым как конец объектного бытия и наступление Царства Божьего. Преодоление объективации, по его мнению, будет совершено совместными усилиями человека и Бога в богочеловеческом процессе, пока же человеку остается его творчество и эсхатологическая надежда.
Ю. Ю. Черный
Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина. Сост. П.П. Апрышко, А.П. Поляков. – М., 2014, с. 437-438.
Сочинения:
Философия свободы. М., 1911; Смысл творчества: Опыт оправдания человека. М., 1916; Я и мир объектов: Опыт философии одиночества и общения. Париж, 1934; Дух и реальность: Основы богочеловеческой духовности. Париж, 1937; О рабстве и свободе человека: Опыт персоналистической философии. Париж, 1939; Опыт эсхатологической метафизики: Творчество и объективация. Париж, 1947; Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. Париж, 1952; Царство Духа и царство Кесаря. М., 1995.
Литература:
Ермичев А. А. Три свободы Николая Бердяева. М., 1990; Левицкий С. А. Бердяев: пророк или еретик? // Н. А. Бердяев: Pro et contra: Антология. Спб., 1994. Кн. 1; Степун Ф. А. Учение Николая Бердяева о познании // Там же; Гайденко 11.11. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М., 2001. С. 301-322; История русской философии / Под ред. М. А. Маслина. М., 2008. С. 435-447; Rossler R. Das Weltbild Nicolaj Berdjajews. Existenz und Objectivation. Gottingen, 1956.