Древняя русь. Пруссы: происхождение и взаимосвязи

Появление пруссов на исторической арене исследователи относят, как правило, к середине 1 тыс.н.э. До этого периода в Самбии и Натангии (нынешняя Калининградская область) была распространена т.н. культура эстиев – как считается, балтоязычного народа.Однако, археология отмечает сильное кельтское влияние на местное население, послужившее чуть ли не основой формирования указанной культуры . C IIIв. на земли эстиев начинают проникать представители чужеродных для западнобалтского мира народов, несшие с собой собственные элементы культуры и традиции. По словам одного из ведущих специалистов по истории Пруссии, д.и.н. В.И.Кулакова, их «приход… был позитивен для местного общества» и «именно эти события послужили причиной прекращения культуры эстиев и заложили основу культуры пруссов» . Возникновение таких явлений, как прусская дружина и прусское жречество также напрямую связано с появлением новых этнических элементов на Янтарном берегу.

Письменные источники дают нам ценные данные о периоде образования прусского общества и культуры. «Прусская хроника», составленная в начале XVIв. монахом Симоном Грунау, опиравшимся на несохранившиеся рукописи первого прусского епископа Христиана (начало XIIIв.), записавшего, в свою очередь, прусские исторические предания, сообщает нам следующее:

В начале VIв.н.э. готы, пришедшие из Испании в северную Италию и потерпевшие поражение в Ломбардии от войск империи, перебрались оттуда в Вестфалию и затем в Данию. Датский король предложил им для проживания остров, находившийся «в его стране» и называвшийся Кимбрия. Готы вынудили проживавший в Кимбрии род во главе с королями Брутеном и Видевутом покинуть свои земли. «Брутен и его брат Видевут с их родней сели на плоты и поплыли по Хроне (по Страбону - р.Неман), воде Хайлибо (Калининградский залив)… и нашли в Ульмигании (Пруссии - прим.U.) неведомый народ. У него сделали они остановку и строили там на свой лад замки и деревни, используя иногда силу, иногда - хитрость, а иногда - дружелюбие, с ними спознались, и прибывшие из Кимбрии скандиане стали править в Ульмигании и пользоваться их (местных жителей) услугами.
Брутен и его брат Видевут построили (замки) Хонеду, Пайлпайлло, Нангаст, Вустоппос и Галлонс и нашли они мед и делали из него напиток, ибо ранее они пили лишь молоко, и те, кто ранее находились в Ульмигании, стали вести жизнь по образу кимбров…

В 521 г. Брутен и Видевут созвали мудрых и спросили их, кому быть властителем. Все указали на старшего из братьев - на Брутена. Последний отказался от власти в пользу брата, желая служить богам. После коронации Видевут объявил Брутена высшим владыкой («второй после богов повелитель») - верховным жрецом с культовым именем Криве-Кривайто, которого все должны были слушаться как бога. В честь него страна была названа Брутенией и богам принесены благодарственные жертвоприношения. Брутен соорудил богам Патолло, Патримпо и Перкуно особое строение.» Изваяния упомянутых богов, согласно хронике, Брутен и Видевут привезли с собой. Далее, в 523 году «брутены со своим королем Видевутом и Брутеном, своим Криве-Кривайто, пришли в Хонедо (некоторые исследователи считают Хонеду древним наименованием замка Бальга), и там огласил Брутен волю своих богов, призывая жить (пруссов) единым образом, первое: никто, кроме Криве-Кривайто, не может обращаться к богам или приносить с чужбины на родину (иного) бога. Верховными богами являются Патолло, Патримпо, Перкуно, давшие нам землю и людей и дарующие еще (иное достояние). Второе: по их воле наш Криве-Кривайто назван перед нами верховным правителем, и его последователи, когда они появятся, будут нашими любимыми богами и их вайделоты (младшие жрецы) в Рикойто (центральном святилище) будут находиться... Четвертое: все страны и люди, которые нашим богам принесут жертвы, должны быть нами любимы и почитаемы. Противящиеся этому должны быть убиты нами огнем и дубиной и мы обретем друзей. Пятое:… верховные владыки передают (свои звания) по наследству,… остальные должны находиться при них…»

Надо отметить, что к данным сведениям, конечно, можно и нужно относиться критически, особенно это касается деталей. Однако, очевидно, источник отражает бытовавшую на Янтарном берегу традицию, повествующую об истоках формирования пруссов. И, возможно будучи недостаточно точными в хронологии или некоторых деталях, приведенные свидетельства, по всей видимости, в целом отражают верную картину переселения в рассматриваемый регион новых этнических элементов с запада, что подтверждается современными исследованиями.

Итак, по сведениям «Прусской хроники», около середины 1 тыс.н.э. в Ульмиганию-Пруссию во главе со своими королями прибыл народ с некоего острова под названием Кимбрия. Остров этот находился под властью датского правителя. Вероятно, именно с этим связано его название, фигурирующее в хронике, т.к. достаточно крупное племя кимбров в первой половине 1 тыс.н.э. населяло Ютландский полуостров и, возможно, имя сего народа могло в географических представлениях носителей прусских исторических преданий ассоциироваться с целым регионом.

Таким образом, зарождение прусского общества, культуры и религиозности связано с народом, пришедшим на Янтарный берег откуда-то с запада из земель, близких к Ютландскому полуострову. Надо сказать, подобные миграции имели место и позже описанных в "Прусской хронике" событий. Так, Галл Аноним сообщает о переселении в Пруссию под давлением Карла Великого жителей Саксонии (которая имела историческое название "Вендланд" - земля вендов). Очевидно, это говорит о том, что данный путь миграции был типичным для древних жителей современной Северной Германии и соседних земель, при этом мирный "прием" в Пруссии более поздних переселенцев указывает на их возможное родство.

Что же это был за этнос, строивший в Пруссии города и храмы, утвердивший законы и принципы организации общества, привнесший на Янтарный берег новые ритуальные культы и затем распространивший свое влияние далее на восток? Письменные источники, археология, геральдика и проч. дают нам весьма любопытные и важные сведения, позволяющие выстроить параллели, которые могут приблизить нас к ответу на этот вопрос.

Поразительные аналогии особенностям религиозно-культовой организации жизни, привнесенным на территорию Пруссии новым этносом, можно найти в западной части южнобалтийского побережья, а если точнее, на острове Рюген и близлежащем Поморье. Надо сказать, эти земли вполне соответствуют предполагаемой географической локализации родины легендарных Брутена и Видевута.

Карта острова Рюген и Померании (Eine Accurtae Karte von Pommern, wir auch dem Landt Rügen... XVIIIв.)

Итак, согласно «Прусской хронике», пришедший с запада народ утвердил на Янтарном берегу культ трех верховных Богов: Патолло, Патримпо, Перкуно, для которых возводились «особые строения» (очевидно, храмы). По археологическим данным и письменным источникам мы знаем о традиции строительства в древности языческих храмов на территории современной Северной Германии. Самыми известными, пожалуй, были культовые центры на острове Рюген. Причем в одном из них, Коренице, обнаруживается аналогия прусскому «троебожию»: по сведениям Саксона Грамматика (XIIв.), здесь находилось три храма, посвященных Богам Ругевиту, Поревиту и Поренуту . Очевидно также, что имя последнего связано как с прусским Перкуно, так и с русским Перуном. Судя по всему, это был один и тот же культ. Помимо Рюгена, на южнобалтийском побережье он засвидетельствован также в Альденбурге . Наличие культа Пер(к)уна-Прона на поморье в районе острова Рюген подтверждает и топонимика . Средневековый хронист Гельмольд (XIIв.) также свидетельствует о почитании этого Бога в Альденбурге: «...по дороге пришли мы в рощу, единственную в этом краю, которая целиком расположена на равнине. Здесь среди очень старых деревьев мы увидали священные дубы, посвященные богу этой земли, Прове . Их окружал дворик, обнесенный деревянной, искусно сделанной оградой, имевшей двое ворот».

Показательно, что главное прусское святилище Рикойто(Ромува), известное по подробному описанию Симона Грунау, по принципу организации практически точно соответствует альденбургскому культовому центру: Ромува также находилась в роще под открытым небом, а центральным элементом тоже был дуб.

Аналогично альденбургскому святилищу, в Ромуве была отгорожена центральная часть комплекса, и сделано это было с помощью растянутых полотнищ. Данная деталь полностью повторяет бытовавшие на острове Рюген традиции. Так, по свидетельствам Саксона Грамматика, храм Свентовита в Арконе был окружен «двойною оградою: внешняя ограда состояла из толстой стены с красною кровлею; внутренняя — из четырех крепких колонн, которые, не соединяясь твердою стеною, увешаны были коврами, достигавшими до земли»; в Коренице основной храм также огораживался «пурпуровою тканью» .

Есть мнение, что в Ромуве в качестве полотнищ для отделения священного пространства использовалось знаменитое «знамя Видевута» , изображавшее трех верховных прусских Богов.

На острове Рюген и в близлежащих землях традиция знамен, посвященных Богам, известна по многим источникам. Тот же Саксон Грамматик упоминает знамена Свентовита, хранившиеся в арконском святилище. Титмар Мерзебургский (XIв.) указывает, что в храме города Радигоста находятся знамена, а также упоминает знамя с изображением Богини у велетов. Конрад Бото сообщает, что Проне «имел знамя», а Бруно Кверфуртский (X-XIв.в.) в письме к императору Генриху III упоминает знамена Сварожича у велетов.

Еще одной важной параллелью между островом Рюген и Пруссией в части культовых особенностей является роль в обществе жречества. Так, Гельмольд пишет про руян/ругов (жителей о-ва Рюген), что «жреца они почитают больше, чем короля». В Пруссии наблюдалась идентичная ситуация, нашедшая широкое отражение в источниках. В частности, Петр Дуйсбургский (XIVв.) писал: "Было... в Надровии одно место, называемое Ромов... в котором жил некто, по имени Криве, которого они (пруссы - прим. U.) почитали как папу, ибо как господин папа правит вселенской церковью христиан, так и по его воле или повелению управлялись не только вышеупомянутые язычники, но и литовины и прочие народы земли Ливонской" . Согласно «Прусской хронике» С.Грунау, высокий статус жреца был установлен именно правителями прибывшего с запада народа: «…Видевут объявил Брутена высшим владыкой («второй после богов повелитель») - верховным жрецом с культовым именем Криве-Кривайто, которого все должны были слушаться как бога» (см. выше).

Весьма существенно указание Петра Дуйсбургского на то, что влияние главного прусского святилища и его верховного жреца распространялось на земли восточной Прибалтики. Интересно, что в середине XIIIв. прусский Криве-Кривайто, спасаясь от крестоносцев, ушел на восток, в Литву , где с этого времени стала располагаться жреческая резиденция. По местным легендам, в том числе с ним связано основание города Вильно (Вильнюса) . Именно выходцами из Пруссии, судя по всему, было учреждено и известное святилище Перкуна в Вильне. В этой связи крайне существенен тот факт, что данный культовый центр по своему устройству практически точно повторяет храм Свентовита в Арконе. Таким образом, очевидно, что зафиксированный на юго-восточном побережье Балтики культ Перкуна был привнесен сюда из Пруссии и, соответственно, восходит к религиозным представлениям народа, пришедшего на Янтарный берег с запада и заложившего основу прусского общества.

Важнейшим элементом прусской культуры являлся культ коня. Не случайно на легендарном прусском гербе (см. выше) наряду с изображениями верховных Богов и родоначальников присутствует фигура белой лошади в прыжке. Прусское почитание коня находит практически полные аналогии в традициях жителей острова Рюген и соседних с ним земель. У пруссов бытовал обычай: «никто в стране (пруссов) не мог ездить на белой лошади, но держали ее только для богов» . Поразительное соответствие этому мы находим у Саксона Грамматика в описании культа Свентовита в Арконе: "...при нем (Свентовите - прим.U.) был конь, совершенно белый... Только верховный жрец мог его кормить и на нем ездить, чтобы обыкновенная езда не унизила божественного животного. Верили, что на этом коне Святовит ведет войну против врагов своего святилища..." . Герборд сообщает об идентичном обычае в Щецине, где конь был посвящен богу Триглаву: «Имели также коня удивительной величины, тучного, вороной масти и весьма горячего. Он весь год отдыхал и был столь священен, что никто не смел на него сесть; имел также старательнейшего хранителя в лице одного из четырех жрецов храмов» . Почитание священного коня у ратарей в городе Радигост упоминал Титмар Мерзенбургский , и т.д.

В этой связи любопытно, что связанный с описанными обычаями обряд гадания с помощью коня является традиционным для средневекового Рюгена и близлежащего Поморья, встречается у жителей восточной Прибалтики, а также характерен для русских. Указанные регионы связывают и другие проявления культа коня, а именно использование лошадиных голов в оформлении верхней части домов, обрядовые ряжения и проч.

Помимо прусского герба, изображение коня встречается и в древнерусской геральдике. Причем, что характерно, на древнейших из сохранившихся городских печатях Новгорода и Пскова:

Кстати, на гербе Нижней Саксонии - Вендланда - также присутствует белый конь.

Особое почитание коня, очевидно, находилось в тесной связи с особенностями устройства и быта общества. В частности, пруссы в значительной степени занимались коневодством. Это же занятие с древнейших времен было одним из главных для населения Мекленбурга (современная Северная Германия). Еще Ибрагим ибн Якуб (Xв.) указывал, что жители данного региона славились, в том числе, как коневоды . Интересно в этой связи, что купцы «из Ругии» Раффельштеттенского таможенного устава (Xв.) торговали, в частности, конями. Исследователи связывали этих ругов и с придунайским Ругиландом (который был, судя по всему, основан ругами - выходцами с южнобалтийского побережья), и с Киевской Русью .

Известно также, что элита Янтарного берега - прусская дружина - представляла из себя общность воинов-всадников. Весьма любопытным был легендарный принцип формирования аристократии на заре зарождения прусского общества: знатным становился имеющий быструю лошадь, которая отличилась на скачках. Кстати, в этой связи вспоминаются упомянутые Саксоном Грамматиком триста всадников Свентовита на Рюгене : очевидно, кавалерия здесь также имела элитный статус.
Помимо этого, источники сообщают, что в Поморье "...силе и могуществу знатных людей и военачальников мерилом принимается число коней. Силен, говорят, и богат, и могуществен тот, кто может содержать столько-то и столько-то коней, и, таким образом, услышав число коней, знают о числе дружинников, потому что на Поморье дружинник не имеет никогда более одного коня. А в этой стране лошади велики и крепки..." .

Археологическим проявлением дружинных отношений и связанной с ними всаднической культуры в Пруссии являются захоронения воинов с конем, массовый характер которых прослеживается с середины 1 тыс.н.э. (т.е. приблизительного времени прибытия на Янтарный берег нового этноса). Данная особенность снова роднит Пруссию с восточной Прибалтикой и Русью, где погребения с конем также были распространенным явлением . Причем в Литве этот обряд появляется сначала на побережье, откуда затем на рубеже I и II тыс.н.э. распространяется далее вглубь территории . А в источниках данный обычай связывается с русами. Так, в «Деяниях данов» Саксона Грамматика упоминается погребальный обряд рутенов (русов): усопшего хоронят с конем под курганом . О том, что русы сжигают с умершими коней, сообщают и восточные авторы .

Весьма интересным является связанный с описанными выше культурными особенностями мифологизированный образ всадника. Он широко представлен на княжеских печатях острова Рюген и близлежащих земель, а также Руси, где являлся древнейшим символ.

Легендарный герб пруссов
(из хроники Иоганнеса Мельмана, 1548 г.)

Появление пруссов на исторической арене исследователи относят, как правило, к середине 1 тыс.н.э. До этого периода в Самбии и Натангии (нынешняя Калининградская область) была распространена т.н. культура эстиев - как считается, балтоязычного народа. Однако, археология отмечает сильное кельтское влияние на местное население, послужившее чуть ли не основой формирования указанной культуры . C IIIв. на земли эстиев начинают проникать представители чужеродных для западнобалтского мира народов, несшие с собой собственные элементы культуры и традиции. По словам одного из ведущих специалистов по истории Пруссии, д.и.н. В.И.Кулакова , их «приход… был позитивен для местного общества» и «именно эти события послужили причиной прекращения культуры эстиев и заложили основу культуры пруссов» . Возникновение таких явлений, как прусская дружина и прусское жречество также напрямую связано с появлением новых этнических элементов на Янтарном берегу.

Карта Пруссии XVIIв.
(Prussia Accurate Descripta a Gasparo Henneberg Erlichensi. Amsterdam, 1650)

Письменные источники дают нам ценные данные о периоде образования прусского общества и культуры. «Прусская хроника», составленная в начале XVIв. монахом Симоном Грунау, опиравшимся на несохранившиеся рукописи первого прусского епископа Христиана (начало XIIIв.), записавшего, в свою очередь, прусские исторические предания, сообщает нам следующее:

В начале VIв.н.э. готы, пришедшие из Испании в северную Италию и потерпевшие поражение в Ломбардии от войск империи, перебрались оттуда в Вестфалию и затем в Данию. Датский король предложил им для проживания остров, находившийся «в его стране» и называвшийся Кимбрия. Готы вынудили проживавший в Кимбрии род во главе с королями Брутеном и Видевутом покинуть свои земли. «Брутен и его брат Видевут с их родней сели на плоты и поплыли по Хроне (по Страбону - р.Неман), воде Хайлибо (Калининградский залив)… и нашли в Ульмигании (Пруссии - прим.U.) неведомый народ. У него сделали они остановку и строили там на свой лад замки и деревни, используя иногда силу, иногда - хитрость, а иногда - дружелюбие, с ними спознались, и прибывшие из Кимбрии скандиане стали править в Ульмигании и пользоваться их (местных жителей) услугами.
Брутен и его брат Видевут построили (замки) Хонеду, Пайлпайлло, Нангаст, Вустоппос и Галлонс и нашли они мед и делали из него напиток, ибо ранее они пили лишь молоко, и те, кто ранее находились в Ульмигании, стали вести жизнь по образу кимбров…
В 521 г. Брутен и Видевут созвали мудрых и спросили их, кому быть властителем. Все указали на старшего из братьев - на Брутена. Последний отказался от власти в пользу брата, желая служить богам. После коронации Видевут объявил Брутена высшим владыкой («второй после богов повелитель») - верховным жрецом с культовым именем Криве-Кривайто, которого все должны были слушаться как бога. В честь него страна была названа Брутенией и богам принесены благодарственные жертвоприношения. Брутен соорудил богам Патолло, Патримпо и Перкуно особое строение.» Изваяния упомянутых богов, согласно хронике, Брутен и Видевут привезли с собой. Далее, в 523 году «брутены со своим королем Видевутом и Брутеном, своим Криве-Кривайто, пришли в Хонедо (некоторые исследователи считают Хонеду древним наименованием замка Бальга), и там огласил Брутен волю своих богов, призывая жить (пруссов) единым образом, первое: никто, кроме Криве-Кривайто, не может обращаться к богам или приносить с чужбины на родину (иного) бога. Верховными богами являются Патолло, Патримпо, Перкуно, давшие нам землю и людей и дарующие еще (иное достояние). Второе: по их воле наш Криве-Кривайто назван перед нами верховным правителем, и его последователи, когда они появятся, будут нашими любимыми богами и их вайделоты (младшие жрецы) в Рикойто (центральном святилище) будут находиться... Четвертое: все страны и люди, которые нашим богам принесут жертвы, должны быть нами любимы и почитаемы. Противящиеся этому должны быть убиты нами огнем и дубиной и мы обретем друзей. Пятое:… верховные владыки передают (свои звания) по наследству,… остальные должны находиться при них…» .

Надо отметить, что к данным сведениям, конечно, можно и нужно относиться критически, особенно это касается деталей. Однако, очевидно, источник отражает бытовавшую на Янтарном берегу традицию, повествующую об истоках формирования пруссов. И, возможно будучи недостаточно точными в хронологии или некоторых деталях, приведенные свидетельства, по всей видимости, в целом отражают верную картину переселения в рассматриваемый регион новых этнических элементов с запада, что подтверждается современными исследованиями .

Итак, по сведениям «Прусской хроники», около середины 1 тыс.н.э. в Ульмиганию-Пруссию во главе со своими королями прибыл народ с некоего острова под названием Кимбрия. Остров этот находился под властью датского правителя. Вероятно, именно с этим связано его название, фигурирующее в хронике, т.к. достаточно крупное племя кимбров в первой половине 1 тыс.н.э. населяло Ютландский полуостров и, возможно, имя сего народа могло в географических представлениях носителей прусских исторических преданий ассоциироваться с целым регионом.

Таким образом, зарождение прусского общества, культуры и религиозности связано с народом, пришедшим на Янтарный берег откуда-то с запада из земель, близких к Ютландскому полуострову. Надо сказать, подобные миграции имели место и позже описанных в "Прусской хронике" событий. Так, Галл Аноним сообщает о переселении в Пруссию под давлением Карла Великого жителей Саксонии (которая имела историческое название "Вендланд" - земля вендов ). Очевидно, это говорит о том, что данный путь миграции был типичным для древних жителей современной Северной Германии и соседних земель, при этом мирный "прием" в Пруссии более поздних переселенцев указывает на их возможное родство.

Что же это был за этнос, строивший в Пруссии города и храмы, утвердивший законы и принципы организации общества, привнесший на Янтарный берег новые ритуальные культы и затем распространивший свое влияние далее на восток? Письменные источники, археология, геральдика и проч. дают нам весьма любопытные и важные сведения, позволяющие выстроить параллели, которые могут приблизить нас к ответу на этот вопрос.

Поразительные аналогии особенностям религиозно-культовой организации жизни , привнесенным на территорию Пруссии новым этносом, можно найти в западной части южнобалтийского побережья, а если точнее, на острове Рюген и близлежащем Поморье . Надо сказать, эти земли вполне соответствуют предполагаемой географической локализации родины легендарных Брутена и Видевута.

Карта острова Рюген и Померании (Eine Accurtae Karte von Pommern, wir auch dem Landt Rügen... XVIIIв.)

Итак, согласно «Прусской хронике», пришедший с запада народ утвердил на Янтарном берегу культ трех верховных Богов: Патолло, Патримпо, Перкуно , для которых возводились «особые строения» (очевидно, храмы). По археологическим данным и письменным источникам мы знаем о традиции строительства в древности языческих храмов на территории современной Северной Германии. Самыми известными, пожалуй, были культовые центры на острове Рюген. Причем в одном из них, Коренице, обнаруживается аналогия прусскому «троебожию»: по сведениям Саксона Грамматика (XIIв.), здесь находилось три храма, посвященных Богам Ругевиту, Поревиту и Поренуту . Очевидно также, что имя последнего связано как с прусским Перкуно , так и с русским Перуном . Судя по всему, это был один и тот же культ . Помимо Рюгена, на южнобалтийском побережье он засвидетельствован также в Альденбурге . Наличие культа Пер(к)уна-Прона на поморье в районе острова Рюген подтверждает и топонимика . Средневековый хронист Гельмольд (XIIв.) также свидетельствует о почитании этого Бога в Альденбурге: .

Показательно, что главное прусское святилище Рикойто(Ромува), известное по подробному описанию Симона Грунау, по принципу организации практически точно соответствует альденбургскому культовому центру : Ромува также находилась в роще под открытым небом, а центральным элементом тоже был дуб.

Изображение святилища Рикойто/Ромова
из книги К. Хартноха «Старая и новая Пруссия», XVIIв.

Аналогично альденбургскому святилищу, в Ромуве была отгорожена центральная часть комплекса, и сделано это было с помощью растянутых полотнищ. Данная деталь полностью повторяет бытовавшие на острове Рюген традиции. Так, по свидетельствам Саксона Грамматика, храм Свентовита в Арконе был окружен «двойною оградою: внешняя ограда состояла из толстой стены с красною кровлею; внутренняя — из четырех крепких колонн, которые, не соединяясь твердою стеною, увешаны были коврами, достигавшими до земли» ; в Коренице основной храм также огораживался «пурпуровою тканью» .

Есть мнение, что в Ромуве в качестве полотнищ для отделения священного пространства использовалось знаменитое «знамя Видевута» , изображавшее трех верховных прусских Богов.

На острове Рюген и в близлежащих землях традиция знамен, посвященных Богам, известна по многим источникам. Тот же Саксон Грамматик упоминает знамена Свентовита, хранившиеся в арконском святилище. Титмар Мерзебургский (XIв.) указывает, что в храме города Радигоста находятся знамена, а также упоминает знамя с изображением Богини у велетов. Конрад Бото сообщает, что Проне «имел знамя» , а Бруно Кверфуртский (X-XIв.в.) в письме к императору Генриху III упоминает знамена Сварожича у велетов.

Еще одной важной параллелью между островом Рюген и Пруссией в части культовых особенностей является роль в обществе жречества . Так, Гельмольд пишет про руян/ругов (жителей о-ва Рюген), что «жреца они почитают больше, чем короля» . В Пруссии наблюдалась идентичная ситуация, нашедшая широкое отражение в источниках. В частности, Петр Дуйсбургский (XIVв.) писал: "Было... в Надровии одно место, называемое Ромов... в котором жил некто, по имени Криве, которого они (пруссы - прим. U.) почитали как папу, ибо как господин папа правит вселенской церковью христиан, так и по его воле или повелению управлялись не только вышеупомянутые язычники, но и литовины и прочие народы земли Ливонской" . Согласно «Прусской хронике» С.Грунау, высокий статус жреца был установлен именно правителями прибывшего с запада народа: «…Видевут объявил Брутена высшим владыкой («второй после богов повелитель») - верховным жрецом с культовым именем Криве-Кривайто, которого все должны были слушаться как бога» (см. выше).

Весьма существенно указание Петра Дуйсбургского на то, что влияние главного прусского святилища и его верховного жреца распространялось на земли восточной Прибалтики. Интересно, что в середине XIIIв. прусский Криве-Кривайто, спасаясь от крестоносцев, ушел на восток, в Литву , где с этого времени стала располагаться жреческая резиденция. По местным легендам, в том числе с ним связано основание города Вильно (Вильнюса) . Именно выходцами из Пруссии, судя по всему, было учреждено и известное святилище Перкуна в Вильне. В этой связи крайне существенен тот факт, что . Таким образом, очевидно, что зафиксированный на юго-восточном побережье Балтики культ Перкуна был привнесен сюда из Пруссии и, соответственно, восходит к религиозным представлениям народа, пришедшего на Янтарный берег с запада и заложившего основу прусского общества.

Важнейшим элементом прусской культуры являлся культ коня . Не случайно на легендарном прусском гербе (см. выше) наряду с изображениями верховных Богов и родоначальников присутствует фигура белой лошади в прыжке. Прусское почитание коня находит практически полные аналогии в традициях жителей острова Рюген и соседних с ним земель. У пруссов бытовал обычай: «никто в стране (пруссов) не мог ездить на белой лошади, но держали ее только для богов» . Поразительное соответствие этому мы находим у Саксона Грамматика в описании культа Свентовита в Арконе: "...при нем (Свентовите - прим.U.) был конь, совершенно белый... Только верховный жрец мог его кормить и на нем ездить, чтобы обыкновенная езда не унизила божественного животного. Верили, что на этом коне Святовит ведет войну против врагов своего святилища..." . Герборд сообщает об идентичном обычае в Щецине, где конь был посвящен богу Триглаву: «Имели также коня удивительной величины, тучного, вороной масти и весьма горячего. Он весь год отдыхал и был столь священен, что никто не смел на него сесть; имел также старательнейшего хранителя в лице одного из четырех жрецов храмов» . Почитание священного коня у ратарей в городе Радигост упоминал Титмар Мерзенбургский , и т.д.

И.Глазунов. Остров Рюген. Жрец и священный конь Святовита

В этой связи любопытно, что связанный с описанными обычаями . Указанные регионы связывают и другие проявления культа коня, .

Верхняя часть дома из Мекленбурга. Фото: Karl Heinz Kordt

Помимо прусского герба, изображение коня встречается и в древнерусской геральдике. Причем, что характерно, на древнейших из сохранившихся городских печатях Новгорода и Пскова:

Кстати, на гербе Нижней Саксонии - Вендланда - также присутствует белый конь:

Особое почитание коня, очевидно, находилось в тесной связи с особенностями устройства и быта общества. В частности, пруссы в значительной степени занимались коневодством . Это же занятие с древнейших времен было одним из главных для населения Мекленбурга (современная Северная Германия). Еще Ибрагим ибн Якуб (Xв.) указывал, что жители данного региона славились, в том числе, как коневоды . Интересно в этой связи, что купцы «из Ругии» Раффельштеттенского таможенного устава (Xв.) торговали, в частности, конями. Исследователи связывали этих ругов и с придунайским Ругиландом (который был, судя по всему, основан ругами - выходцами с южнобалтийского побережья), и с Киевской Русью .

Известно также, что элита Янтарного берега - прусская дружина - представляла из себя общность воинов-всадников. Весьма любопытным был легендарный принцип формирования аристократии на заре зарождения прусского общества: знатным становился имеющий быструю лошадь, которая отличилась на скачках . Кстати, в этой связи вспоминаются упомянутые Саксоном Грамматиком триста всадников Свентовита на Рюгене : очевидно, кавалерия здесь также имела элитный статус.
Помимо этого, источники сообщают, что в Поморье "...силе и могуществу знатных людей и военачальников мерилом принимается число коней. Силен, говорят, и богат, и могуществен тот, кто может содержать столько-то и столько-то коней, и, таким образом, услышав число коней, знают о числе дружинников, потому что на Поморье дружинник не имеет никогда более одного коня. А в этой стране лошади велики и крепки..." .

Археологическим проявлением дружинных отношений и связанной с ними всаднической культуры в Пруссии являются захоронения воинов с конем, массовый характер которых прослеживается с середины 1 тыс.н.э. (т.е. приблизительного времени прибытия на Янтарный берег нового этноса). Данная особенность снова роднит Пруссию с восточной Прибалтикой и Русью, где погребения с конем также были распространенным явлением . Причем в Литве этот обряд появляется сначала на побережье, откуда затем на рубеже I и II тыс.н.э. распространяется далее вглубь территории . А в источниках данный обычай связывается с русами . Так, в «Деяниях данов» Саксона Грамматика упоминается погребальный обряд рутенов (русов): усопшего хоронят с конем под курганом . О том, что русы сжигают с умершими коней, сообщают и восточные авторы .

Весьма интересным является связанный с описанными выше культурными особенностями мифологизированный образ всадника . Он широко представлен на княжеских печатях острова Рюген и близлежащих земель, а также Руси, где являлся древнейшим символом княжеской власти и со временем стал официальным гербом Московской Руси.

Печать Яромара I Рюгенского, XIIв.

Печать кн.Мстислава Удатного (XIIIв.)	Печать кн.Александра Ярославича (XIIIв.)	Печать кн.Николауса из Ростока(XIIIв.)
Печать кн.Витслава II Рюгенского (XIIIв.)	Печать кн.Дмитрия Ивановича Донского (XIVв.)	Печать кн.Глеба Полоцкого (XIVв.)

С этими изображениями непосредственно связан и более поздний "литовский" символ «Погоня» :

Встречаются подобные изображения и на территории Пруссии, причем в достаточно ранних захоронениях:

Из могильника Ирзекапинис, погребение 74 (XIв.)

Данный образ также находим на древнейшем гербе Кенигсберга:

И на гербе Ольденбургского герцогства, располагавшегося на территории исторического Вендланда - земли вендов:

Помимо этого, образ всадника, зачастую на белом коне , имеет широкое распространение в имеющем архаичные корни фольклоре острова Рюген и соседних с ним территорий . К примеру, очень символично данное рюгенское придание: «Некогда в окрестностях Гарца… стоял замок с великолепными домами и храмами, где жили язычники и поклонялись своим богам. Много веков назад замок был захвачен христианами, храмы разрушены, а идолы сожжены… Лишь иногда рассказывают, будто по ночам можно видеть призрак статного мужчины с золотой короной верхом на белом коне …» . Распространены подобные образы также в обрядах, ряжениях и проч., зафиксированных у русских.

В связи с упоминаемым образом всадника вспоминаются указания источников о том, что в храмах на Рюгене и Поморье хранились принадлежащие Богам, по бытовавшим тогда представлениям, седла и конская упряжь .

Немаловажную роль фигура всадника играла и в мифологических представлениях Пруссии. Показательное свидетельство приводится в тексте Киршпорского договора 1249г. «…родовые жрецы (пруссов - прим. U.) считают себя вправе присутствовать на похоронах умерших… восхваляют мертвых… подняв к небу глаза, они восклицают… что они видят предлежащего мертвеца, летящего среди неба на коне, украшенного блестящим оружием, несущего в руке сокола, с большой свитой направлявшегося в другой мир…» .

Очевидно, образ всадника находится в числе многочисленных параллелей, связывающих остров Рюген с близлежащим Поморьем, Пруссию, восточную Прибалтику и Русь .

Особый интерес в вышеприведенном описании прусских представлений о переходе усопшего в мир иной представляет упоминание сокола . Скорее всего, оно не случайно: Петр Дуйсбургский отмечает, что в Пруссии «с умершими нобилями сжигались оружие, кони, слуги и служанки, … ловчие птицы и прочее, относящееся у них к военному делу» . Очевидно, именно ловчая птица - сокол - играла немаловажную роль в мировоззрении пруссов . Судя по всему, она и была символом прусской дружины и, по словам В.И.Кулакова, считалась на Янтарном берегу «вестником богов и спутником войска» . Изображения этой хищной птицы украшали ножны мечей прусских воинов, элементы конской упряжи и проч.

Слева направо:
- налобная конская подвеска из прусского погребения Ирзекапинис (XIв.);
- наконечник ножен меча из прусского могильника Ржевское (Xв.);

Широко представлены подобные элементы и в древнерусском археологическом материале:

Наконечники ножен меча. Слева направо:
- Шестовица (Днепровское Левобережье, ныне — Черниговская обл. Украины), Xв.
- Гнездово, Хв.
- Гнездово, Х-XIв.в.
- Углич, Хв.

Крючек на одежду. Новгород, Гнездово

Подвески ожерелий из могильника у погоста Благовещенье (Ржевский р-н Тверской обл.)

Более того, образ сокола . Стилизованное изображение этой хищной птицы в виде «двузубцев» и «тризубцев» являлось, по всей видимости, ни чем иным, как . Весьма важным является и тот факт, что родовой герб Гедиминовичей, т.н. колюмны или столпы Гедимина, с одной стороны напрямую восходит к символу Рюриковичей, а с другой, по мнению В.И.Кулакова, тесно связан со «священной прусской эмблемой» .

Печать кн. Святослава Игоревича	Сребреник кн. Владимира Святославича (Хв.)		Печать кн.Ярослава Владимировича (ХIв.)	Гедиминовы "Колюмны" (известны с XIVв.)

Не случайно, что в восточной Прибалтике обнаружено немало археологических находок с изображением "знака Рюриковичей".

Наконечники ножен, найденные на территории Прибалтики

Любопытно, что на найденных в указанном регионе наконечниках ножен стилизованный сокол ("двузубец") занимает место стандартного для Пруссии и Руси изображения птицы.

И, конечно, важнейшим является тот факт, что символ «рода русского» достаточно широко представлен в древностях пруссов , причем относящихся к Xв. При этом на конской налобной подвеске "тризубец" заменяет обычное для этого элемента изображение хищной птицы.

Вообще, Пруссия была связана интенсивными контактами с Русью , что подтверждается археологическими свидетельствами, данными ономастики и проч. . В частности, в Великом Новгороде были обнаружены жезлы, имевшие у горожан сакральное значение и аналогичные таковым у прусского жречества . Известно, также, что в Новгороде была Прусская улица. Связи с Пруссией прослеживаются и в Поднепровье рубежа 1 и 2 тыс.н.э. . По мнению В.И.Кулакова, прусские дружинники занимали «видное место в феодальной иерархии Руси» . Действительно, многие знатные русские рода вели свое происхождение «из Прус» . Ряд источников, в том числе Степенная книга, выводит «от племени Пруссова» даже Рюрика .

Интересно, что одним из знатных русских родов, выводивших себя «из Прус», были Романовы . Как известно, на их родовом гербе был изображен грифон. Одновременно, .

Герб герцогов Мекленбурга	Герб Гриффинов (Грифцов) - князей и великих герцогов Померании	Герб Померании, принятый при герцоге Богуславе Х
Фрагмент деревянной колонны начала XI века из Новгорода	Грифон на Суздальских воротах XIIIв.	Герб Лифляндской губернии Российской Империи	Родовой герб Романовых

Касаемо восточной Прибалтики вообще крайне любопытная ситуация. Данный регион, с одной стороны, находился под интенсивным прусским влиянием , а с другой, был в зоне интересов Руси. Нам известно, что прусская элита принимала активное участие в становлении Великого княжества Литовского, Русского, Жемойтского и иных . Одновременно русский язык был наиболее распространен в ВКЛиР, он же являлся официальным (на нем велась вся документация); . Того же Миндова (Миндольфа) одни источники считают русским по происхождению , другие называют прусским королем .

В общем, имеется немалый материал, который может пролить свет на вопрос этнической природы пруссов и объяснить приведенные выше параллели. Помимо этого, существует еще целый ряд, быть может, не столь значимых, но от этого не менее интересных данных.

К примеру, любопытны наименование части прусских земель - Витланд и термин крестоносцев для обозначения прусской знати - «витинги» . Данное слово - очевидный западноевропейский аналог русского «витязи» . Показательна также и сама основа «вит» , широко представленная в ономастиконе земель в районе Рюгена, Литвы и Руси.

Интересно наименование, присвоенное прусскими дружинниками основанному ими поселению на Янтарном берегу - Варген (Варгенава) . Невольно вспоминается указание Степенной книги о связи варягов с Пруссией , а также летописная локализация варягов: «По сему же морю (Варяжскому, Балтийскому - прим. U.) седять Варязи семо къ вьстоку до предела Симова (Волжская Булгария - прим.U.), по тому же морю седять къ западу до земле Агнянски (область Ангельн на юге Ютландского полуострова (прародина англов) - прим.U.) и до Волошьски» .

Для осмысления приведенных в статье данных, немаловажным представляется то, что и , и , и судя по письменным источникам и топонимике оказываются тесным образом связаны с русами . Которых, в свою очередь, на основании многочисленных научных данных можно отождествлять с народом ругов , а летописную "варяжскую русь" считать выходцами с южного побережья Балтийского моря и, в частности, с острова Рюген .

Итак, в заключение можно отметить следующее.

Зарождение прусского общества и культуры уверенно связывается с нашедшим отражение в письменных и археологических источниках фактом появления на Янтарном берегу в середине 1 тыс.н.э. чужеродного для местного населения народа, пришедшего с запада и привнесшего в рассматриваемый регион собственные принципы власти и организации общества, культурные и религиозные особенности. Многочисленные данные позволяют с изрядной долей вероятности считать прародиной сего этноса и присущих ему культурных черт и традиций земли современной Северной Германии, и, в частности, остров Рюген с близлежащим Поморьем . Также прослеживается очевидная связь вышеуказанных регионов с Русью и юго-восточным побережьем Балтики . И, по всей видимости, основным связующим звеном между Рюгеном, Пруссией, Восточной Прибалтикой и Русью является именно «род русьский» .

Все мы знаем слово "пруссы", но стоит спросить, кто это, как вопрос поставит собеседника в тупик. Что же это за пруссы такие? Будем разбираться.

Слова «Пруссия», «пруссаки», «прусский» на слуху у любителей истории. Сразу вспоминаются и король-солдат Фридрих Великий, и вымуштрованная армия, по мнению Суворова больше годная для парада, чем для сражения, и «железный» канцлер Бисмарк, и Восточно-прусская операция, со взятием Кёнигсберга в конце войны… В тени этих исторических лиц и событий остаются незаметными сами пруссы - средневековый союз балтских племен, завоеванный тевтонскими рыцарями и истребленный в ходе иноземной колонизации.

Кто такие пруссы?

Народы, жившие на южном берегу Балтийского моря и добывавшие ценный янтарь, были хорошо известны историкам и географам Древней Греции и Рима. Их называли эстиями.

Так же называли эти племена и германцы. Но эстии и современные эстонцы имеют мало общего. Археологи доказали, что в античности янтарь добывали только в небольшом районе, окружавшем полуостров Самбия, современную Калининградскую область.

В самой же Эстонии находки янтаря случайны. Именем эстиев античные авторы называли много разных племен, в том числе и предков пруссов. Тацит и Плиний Старший знали о них только понаслышке, от купцов, и считали Янтарный край границей населенной земли. Происхождение имени пруссов окутано тайной. Первый раз оно встречается только в IX веке в форме Brusi в черновике анонимного купца и позднее встречается в польских и немецких хрониках. Лингвисты находят ему аналогии во многих индоевропейских языках и считают, что оно восходит к санскритскому purusa, «человек».

Быт и нравы

Со времени Карла Великого племена пруссов и балтийских славян обретают на границе нового соседа - христианское королевство. Оттуда в их земли потянулись монахи-миссионеры, которые не только пытались обратить в свою веру местных жителей, но и оставили нам свои этнографические наблюдения о жизни пруссов.

Пруссия для своего времени была довольно густо заселена и богата рыбой, медом, пушниной, янтарем. В землях пруссов не было больших городов, но часто встречались небольшие поселения, укрепленные валом, рвом и частоколом. Их жители занимались промыслами - рыбной ловлей, охотой (особенно зимой, на кабанов, оленей, туров и пушного зверя), скотоводством.

Все средневековые хронисты отмечали гостеприимность пруссов и готовность оказать помощь потерпевшим кораблекрушение. Важной статьей дохода была торговля, через нее в Пруссию попадали полотняные ткани, роскошное оружие, украшения. Прусские дружинники, возглавляемые вождями, ходили в походы на Польшу, в литовские земли. В эпоху расцвета, в XII - XIII веках, территория союза прусских племен простиралась от устья Вислы до устья Немана. Более загадочно отношение пруссов к мореходству и пиратству на Балтике, однако можно предположить, что наиболее храбрые воины искали службы в дружинах викингов и балтийских славян.

Прусский язык

В 1970 году в библиотеке Базельского университета, на одной из страниц средневекового кодекса была найдена небольшая запись, в которой, как оказалось, сохранился самый древний известный нам текст на прусском языке. Запись эта была сделана студентом-пруссом Карловского университета в Праге около 1369 года. Ее текст был далек от ученых штудий и гласил:

Kails rekyse Thoneaw labonache thewelyse

Eg koyte poyte Nykoyte pennega doyte.

что в переводе звучит так:

Привет, сударь! Ты нехороший товарищ,
если хочешь пить, а денег давать не хочешь.

Видимо, уставший от занятий прусский школяр написал ее на странице книги своему другу, шутливо намекая на какую-то недавнюю попойку. К сожалению, небольшой словарь прусского языка и несколько книг на нем были созданы уже позднее, только в XV - XVI веках и поэтому имена их вождей и история, известны только в поздних легендах и пересказах собирателей прусской старины. К этому времени прусский язык под воздействием немецкого и польского уже сильно изменился и начал исчезать. Последний старик, знавший его на Куршской косе, умер в 1677 году, а чума 1709 - 1711 годов истребила последних пруссов и в самой Пруссии.

Религия и культы

Пруссы в средневековой Европе были известны как одни из самых ярых язычников. Их религия основывалась на почитании пантеона богов, наиболее значительными из которых были Перкуно (бог грома и молнии), Патримпо (бог молодости, цветения, источников и рек), Аутримпо (бог моря) и Патолло (бог старости, подземного мира).

Связь Перкуно со славянским Перуном и литовским Перкунасом подчеркивает индоевропейскую общность славян и балтов. Участие в культовых действиях и обрядах приобщало человека к сакральному миру. Главную роль в них играли жрецы, наиболее почетным из которых был верховный жрец Криво-Кривайтис, у которого в подчинении стояли жрецы-вайдслоты (прусск. «знающие»).

Местами совершения обрядов служили святилища, располагавшиеся в священных рощах и на холмах. Важное значение в обрядах играли жертвоприношения, в том числе человеческие. В качестве жертвенных животных использовались козел (его кровью окроплялись жители деревни и скот для повышения плодородия) и конь, сопровождавший своего хозяина в могилу. Культ белого коня связан с легендой о братьях Брутене (верховном жреце пруссов) и Видевуте (князе) заключившим мир со славянами и принесшими в жертву богам белую кобылицу.

С того времени (по легенде 550 год н.э.) белые лошади у пруссов почитались как священные. Самым значительным и известным был культовый центр Ромове, основанный Брутеном и Видевутом (совр. пос. Бочаги, Черняховского района Калининградской обл.). В нем прусские жрецы приносили в жертву захваченных рыцарей-крестоносцев, возводя их на костер верхом на лошади в полном снаряжении. В 997 году в жертву был принесен и один из главных польских святых миссионер Адальберт (Войцех), за то, что осмелился нарушить границы священной рощи.

В 1981 году археологам вблизи от леса Кунтер, в урочище Охсендреш удалось обнаружить округлое святилище с жертвенником, сооруженное для разового жертвоприношения. Это святилище однозначно связывается с последними часами жизни миссионера (Кулаков). В земле пруссов погиб и проповедник Бруно, известный своим путешествием на Русь в 1007 г. Военные успехи пруссов в XII веке способствовали почитанию власти Криво-Кривейтиса другими балтскими народами.

Исчезновение пруссов

Богатство и плодородие земли привлекали ее соседей - немцев, поляков и литовцев. Агрессивность прусских дружин вызывала стремление обезопасить себя. Однако главным двигателем завоевания Пруссии стал Тевтонский орден, четвертый магистр которого Герман фон Зальца получил в 1230 г. от Римского Папы Григория IX благословение на крещение прусских язычников.

К 1283 году завоевание Пруссии было завершено. С потоком католических священников-проповедников и колонистов-земледельцев из Германии, Польши, Литвы Нидерландов и Франции пруссам справиться было еще тяжелее, чем с военным завоеванием. Постепенно местное население теряет свою идентичность, забывает язык. В XVII веке брандендургско-прусские короли (немцы по происхождению) запрещают местным жителям под страхом тюрьмы или смерти собирать на побережье моря янтарь. По-немецки «Bоernstein», «горящий камень», он ценился ими не меньше, чем аристократами Древнего Рима. Вместо прусской истории начинается история «пруссачества» и королевства Пруссия, местное население которого имело мало общего с балтским именем пруссов.

1. Конспект лекций по истории южных и западных славян в средние века и новое время

   Лекция >> История

   ... Тевтонским орденом. Владения Тевтонского ордена простирались от Вислы до ... королевства. Венгерское завоевание прервало процесс... Словении начались сдвиги в хозяйстве и общественных отношениях . Хорватия в VII-XIV ... Пруссии . В результате разделов Пруссия захватила...

2. История России от древнейших времен до начала XX века

   Реферат >> История

   Германских рыцарей – Тевтонский . Однако, не... хозяйстве . Первый путь – «прусского» типа (характерный для Пруссии ... до – и раннекапиталистическнми общественными ... свержение самодержавия и завоевание демократических свобод, ... гармонизации общественных отношений в...

3. История России с древнейших времен до конца XX века

   Реферат >> История

   В Прибалтике появились рыцари Тевтонского ордена, а... Австрии и Пруссии Турция... завоеваний ... экономики и общественных отношений в рамках... отношения сохранились до 1917 г. Всероссийский рынок– экономическая система, сложившаяся в результате специализации хозяйств ...

4. Пруссы

   Реферат >> История

   Культурном отношении пруссы предположительно... завоевание орденом юго-западной земли пруссов ; 1249 г., 29 сентября - победа пруссов ... общественная организация пруссов ... пруссов . Кроме сельского хозяйства пруссам ... боёв пруссов с тевтонскими рыцарями. ... Пруссии до ...

5. Ответы на вопросы по истории России

   Шпаргалка >> История

   Палестины) Тевтонский орден, поголовно истребил племена пруссов , а... феодальной системы хозяйства . Но до отмены... идеи русских просветителей характеризовали общественные отношения во второй половине XVIII ... > Россия признавала все завоевания Наполеона; > Россия...

Версия 81649590 страницы «Пруссы» не существует.

Напишите отзыв о статье "Пруссы"

Отрывок, характеризующий Пруссы

Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu"est ce qu"il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N"avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu"est ce qu"il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J"ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c"est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.

Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C"est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l"interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n"a pas l"air d"un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m"a bien l"air d"un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu"il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons!
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu"est ce qu"elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu"elle dit? – проговорил он. – Elle m"apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.

В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c"est l"angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L"angine? Oh, c"est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l"angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu"on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C"est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J"ai envoye savoir de ses nouvelles. On m"a dit qu"elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c"est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m"empeche pas de l"estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C"est le medecin intime de la Reine d"Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c"est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L"Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu"il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C"est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.

Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d"Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».

Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d"ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M"apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l"abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L"ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l"heure qu"il est. Je l"ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l"armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N"avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l"exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu"il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j"ai laisse toute l"armee depuis les chefs jusqu"au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l"armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n"aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j"userai ainsi jusqu"a la derniere ressource de mon empire. Il m"en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu"ici (государь показал рукой на половину груди), et j"irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n"oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu"un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J"ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d"ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu"il venait d"entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l"Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.

В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.