Отрывки из жития святого стефана пермского. Святые и чудотворцы. Стефан Пермский

СЛОВО О ЖИТИИ И УЧЕНИИ СВЯТОГО ОТЦА НАШЕГО СТЕФАНА, ЕПИСКОПА ПЕРМСКОГО

Преподобный отец наш Стефан родом был русин, из славянского народа, из северной страны, называемой Двинской, из города Устюг. Сыном был одного христолюбца, верного христианина, по имени Симеон, клирика великой соборной церкви Святой Богородицы, что на Устюге. Мать его была тоже христианкой, по имени Мария. Еще ребенком, с малолетства отдан он был учиться грамоте, и скоро всю грамоту изучил так, что через год читал каноны и стал чтецом в соборной церкви. Он превосходил многих сверстников хорошей памятью, остроумием и быстротой мысли, в учении преуспевал, рос отроком благоразумным, возрастая разумом душевным, телом и благодатью. К играющим детям не подходил. Тех, кто суетным занимался и за тщетным гнался, не слушал, и не играл с ними. От детских обычаев и игр, нравов отворачивался, и упражнялся только в славословии Бога, и грамотой занимался, а также изучением всяких книг. И так скоро с Божьей помощью многое постиг, благодаря природной остроте ума.

Научился в городе Устюге всей грамматической премудрости и книжной силе. Когда же вырос в девственности, и чистоте, и целомудрии, и много книг прочитал Ветхого и Нового Завета, то через них взглянул на жизнь этого света, кратковременную и мимо проходящую, скороминующую, как речная стремнина или как цветение трав. Как говорит апостол: "Всякая плоть - как трава, и всякая слава человеческая - как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал; но слово Господне пребывает вовек" "; и как во святых Евангелиях Господь говорит: "Если кто оставит отца и матерь, жену и детей, братьев и сестер, дома и имущество, Имени ради Моего, сторицею примет и вечную жизнь наследует". Пришла к нему Божия любовь, и он оставил Отечество и все имущество; отрок этот был украшен всеми добродетелями, и рос в страхе Божьем. И еще молодым посвятил свою юность Богу, еще в отроческом возрасте постригся в чернецы в городе Ростове, в монастыре святого Григория Богослова, прозванного "в затворе", возле епископии, потому что там было много собрано книг для чтения при епископе ростовском Парфении.

Постриг его один старец, просвитер, саном священник, по имени Максим, игумен, по прозвищу Калина. От него облекся Стефан в монашеский чин и добро потрудился в иноческом житии. И подвизался в добродетели постом и частою молитвою, и смирением, воздержанием и трезвостью, терпением и беззлобием, послушанием и любовью, а больше всего вниманием к Божественным Писаниям. Много и часто читал святые книги и благодаря им всякую добродетель приобретал, и плоды спасения выращивал.

У него был обычай прилежно читать книги, сильно замедляя чтение, чтобы правильно уяснить смысл каждого слова в стихе, то есть о чем говорится; и так с молитвою сподоблен был разума. И если видел человека мудрого и книжного, и старца разумного и духовного, то его расспрашивал и беседовал с ним, пребывая с ним ночью и днем, расспрашивая тщательно о непонятном. Разумная притча не ускользала от него, и трудно понимаемое толкование он отыскивал и уяснял смысл, всякое божественное повествование стремился услышать. От слов и речей и поучений старцев не отступал, всегда подражая житиям святых отцов, и от этого большего разума набирался.

Когда он иночествовал, его доброму о Христе житию дивились многие, не только иноки, но и простые люди. Он подвизался день за днем, как земля плодородная, на которой поднимают борозды разума, и она приносит многообразные плоды благоизволения Богу. Он прежде всех приходил в церковь на молитву и после всех выходил. Слушал разумно чистые повествования и учительные слова и ими просвещался, возводимый к новому знанию любовью к мудрости.

Он никогда не бывал празден, всегда любовно трудился, святые книги переписывая искусно и умело и быстро. И об этом до сих пор свидетельствуют его книги, те, что он своими руками написал, трудолюбиво составил, те, что были его работой. За многую свою добродетель он был поставлен в дьяконы князем Арсением и епископом Ростовским. После преставления митрополита Алексияповелением митрополичьего наместника Михаила, прозванного Митяем, был поставлен Стефан в пресвитеры от Герасима, епископа Коломенского.

Желая большего разума, научился он любомудрию, то есть философии, и греческой грамоте и книги греческие изучил, и хорошо читал их и постоянно хранил у себя. Говорил на трех языках и три грамоты знал: русскую, греческую и пермскую. Тут сбылись известные слова, как говорится: "И на новых языках заговорят", и еще: "На других языках заговорить заставил". Им овладела мысль пойти в пермскую землю и просветить ее. Ради этого он собрался изучить пермский язык и ради этого грамоту пермскую создал, потому что очень хотел идти в Пермь и учить людей некрещеных и обращать неверных людей, приводя их ко Христу Богу, к вере христианской. Не только подумал, но и сделал. Услышал преподобный о пермской земле, что живут в ней идолослужители, что действо дьявольское царствует в ней. Потому что в Перми люди приносили жертвы глухим идолам - кумирам и бесам молились, волховованием одержимы были, верили в бесование, и в чарование, и в дела кудесников - кудесы.

И об этом жалел раб Божий и очень печалился об их обольщении. И начал говорить: "Какие народы живут рядом в прилежащих северных странах, имею в виду части Хамовы?Ведь земля Пермская осталась в первоначальном идольском обольщении, не просвещенной святым крещением, не наученной вере христианской. Ни от кого они не слышали, чтобы им кто-нибудь проповедовал Господа нашего Иисуса Христа. Ни апостолы не заходили к ним, ни учителя, ни проповедники, и никто не благовестил им слова Божьего. Но скажет кто-нибудь: "Как это не заходили апостолы в пермскую землю, а пророк Давыд говорит: "По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их"?"- "Я же скажу: не обленились апостолы, не пренебрегали проповедью, а много потрудился каждый из них до последнего вздоха своего. Окончили путь свой, беспрестанно во всех народах проповедуя Христа. Из них один Павел 14 народов научил. Также и другие апостолы, ученики Господни, хотя и в Перми не были, по многим другим землям проходили, и во многих странах проповедовали слово Божие, и многие народы были крещены и научены ими. Потому что не один пермский народ на земле в поднебесной, но и многие другие, кроме Перми, их и крестили апостолы. Но когда Сам небесный владыка, Господь Бог наш, Своей благодатью захотел призреть Свое творение, то не дал им до конца погибнуть в обольщении идольском, а после многих лет помилосердовал о Своем создании".

Поистине весь день, то есть все дни своей жизни, все годы пребывали в неверии пермяки, в идолослужении, потому что не приходил к ним никто, кто бы благовестил слово Божие. Но когда благословил Спаситель наш в последние дни, в окончание лет, в последние времена - на исходе седьмой тысячи летпомилосердовал о них Господь наш, не дал им погибнуть в обольщении идольском, но воздвиг угодника Своего Стефана, в те времена и сделал его проповедником и служителем Слова Истинного, строителем Его тайн и учителем Перми. Как в древности в Израиле Веселеила, наполнил его мудростью, и разумом, и искусством. Ими исполнился и сильным желанием, и теплотой веры Христовой разгорелся, загорелся пойти в пермскую землю и научить их православной вере христианской.

И задумав это, пришел к вышеупомянутому владыке Герасиму, епископу Коломенскому, когда тот был наместником в Москве, старцу долголетнему и прекрасному, святителю, поставившему его в священники. Стефан хотел у него благословиться, чтобы его благословил на благой этот путь и на доброе проповедание, потому что в это время в Москве не было никакого митрополита, Алексий уже отошел к Богу, а другой еще не пришел. Ему же подобало с должным доброчестием испросить благословения, и молитв, и грамот, и отпущения у старейшин святительских. И однажды, войдя к Герасиму, он сказал: "О епископе, отче, господине! Благослови меня, владыко, пойти в языческую землю, называемую Пермь, к народам заблудшим, к людям неверным, некрещеным. Хочу научить и крестить их, если Бог поспособствует мне, и поможет, и посодействует, и твои молитвы помогут мне".

Преподобный старец, епископ Герасим, боголюбивый святитель, это видя и слыша, весьма удивился и сильно изумился, слыша его благочестивое предложение и добрую смелость. И, побеседовав с ним много о душеспасительном, собираясь же его отпустить, повел в святую церковь и, сотворив молитву и осенив честным крестом напрестольным, благословил. Отпуская же, сказал: "Чадо мое, Стефан, о Святом Духе сын нашего смирения, сослужитель наш и сопресвитер! Иди, чадо, с миром. И сохранит тебя Божия благодать. И да будет благодать Господа нашего Иисуса Христа, сына Божия, которого благовестить собираешься, и любовь Бога Отца, и общение Святого Духа пребудет с тобою ныне, и всегда и во веки веков. Аминь!" Преподобный раб Божий Стефан отвечал епископу: "Ныне отпускаешь раба Твоего, владыко! Пусть будет мне по слову Твоему с миром!"

Епископ же Стефан, видя людей своих, крестящихся и обращающихся к Богу, и утверждающихся в вере, радовался о них, и за это благодарно прославлял Бога доброчестный этот отец, не себе угождая, но многим, чтобы себя спасли. Как-то однажды, желая испытать своих людей и узнать, твердо ли они уверовали, более же желая укрепить или просветить их в вере, сказал им: «До сих пор «молоком кормил вас, но отныне уже твердой пищей должно мне вас кормить и черствой пищей вас питать». Ныне же «покажите мне сперва делами вашими веру свою». Если крепко уверовали, то примите ныне знамение в подтверждение веры. И если кто из вас желает быть верующим и мудрым, большим, более всех, и хочет быть из всех и более всех любовь ко мне иметь, пусть разыщет и узнает, если где проведает о скрываемом кумире, – в своем ли дому или у ближнего соседа, или где в ином месте, тайно скрытом, – пусть, найдя, вынесет его на люди перед всеми и, усердствуя в вере, своими руками его сокрушит. И если кто это сделает, того я больше всех полюблю и похвалю, и одарю». Они же, услышав это, старались один вперед другого где-нибудь узнать и отыскать скрываемого кумира, чтобы кому-либо, опередив, первым показать свое старание. И было удивительно видеть, что происходило тогда между ними: если бы кто и хотел, лицемеря в вере, свой кумир скрыть, то не мог, ибо сами за собой смотрели, ведь каждый соблюдал себя, чтобы прежде не обличил его другой. Но и сами промеж себя были изрядными доносчиками: знали ведь тайны друг друга, будучи друг другу соседями. И по этим причинам напоследок очистились их дома, и окончательно освободились от кумиров, и всецело пребывали в вере с женами и детьми.

Был епископ Стефан сведущ в книгах. Будучи украшен этой добродетелью, делом и словом мог он противостоять идолослужителям и обличать спорящих с ним. Был он и большим знатоком книг, и все, что кажется трудным и остается непонятным в Священном Писании , мог легко разъяснить и хорошо растолковать. Этот дар имел он от Святого Духа, так что изумлялись многие люди и удивлялись такой Божьей благодати, данной ему. Среди и между неверующих был он один в наши годы выдающийся толкователь, один дидаскал слов апостольских и пророческих и хорошо толковал речи пророков и предсказания. Только одного его из многих помнят. И милостыню любил подавать, устраивать угощение странникам, нищим и гостям. Сколько раз, привозя многократно ладьями зерно из Вологды в Пермь, все это расходовал не на что-то иное такое, что себе самому на пользу, – а лишь для надобностей странников и приходящих, и всех прочих нуждающихся. И как прежде Иосиф в Египте был пшеницедателем и людей прокормил, и насытил их в дни голода, так и этот, насытивший людей, был новым хлебодателем. Но он здесь и более Иосифа Прекрасного был. Ведь Иосиф кормил людей одним только зерном, и не даром еще, а за плату каждому продавал. Этот же, должным образом все устроив, без платы отдавал и каждому даром отдавал. Как пророк Исайя сказал: «Те, кто не имеет хлеба, пойдите купите и ешьте без серебра и без платы – почему продаете хлеб ваш?» Иосиф только тела одни насытил, этот же не только тела накормил, но и души их насытил – учением, говорю, Божественного Писания, двойной пищей: тела – едой из плодов земных, душам же <дал> учение, которое есть плод уст. И так двояко кормил людей и насытил их в голод. Голод же, говорю, не только когда нет хлеба, но когда и другой голод настает, не меньший первого – когда совсем не слышно слова Божия. И так была та земля в те дни двояким голодом охвачена, двойную и пищу получила. «Не хлебом ведь, – сказано, – единым жив будет человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих». И еще: «Готовьте не пищу тленную, а пищу, пребывающую в жизни вечной». Вот почему предлагалась не только видимая осязаемая трапеза, но и духовная предоставлялась: всегда Божественное поучение, и до еды, и во время еды, и после еды произносился псалом, и после питья – песнопение. Часто он устраивал большое угощение многим странникам и гостям, и пришельцам, приплывающим и отплывающим, и не давал им уйти просто так, как случалось, но всякий пришедший прежде у него бывал и у него благославлялся, и у него ел и пил, и от него принимал наставление и учение, и угощение, и поддержку, и от него принимал молитву, и, благословения удостоившись, с тем отправлялся в предстоящую дорогу, а Бог наставлял Стефана на спасение многим душам.

Когда же приблизилось время его преставления, кажется за два месяца или за три, или более, созвал он новокрещенных пермских людей и собрал их вместе, желая дать им обычное наставление, вернее же – последнее наставление, и обратился к ним, говоря: «Братья, отцы и дети, мужи пермские. Мы должны благодарить и благословлять Бога Отца, Господа нашего Иисуса Христа за нашу веру и за ваше обращение и крещение. <...> И вот сейчас настает уже время моего ухода. Пусть это будет вам известно. Если кто подумает, будучи маловерным, а лучше сказать – зловерным, задумает уйти из света в тьму, захочет отступить от «Бога живого», захочет отречься от веры христианской и то, что создано, вновь разрушит, – на это что можем сказать? Только то, что чист я от этого, и пусть это не на мне будет, и пусть сам он за себя даст ответ в Страшный День Судный или будет без всякого ответа. Ибо я силы свои исчерпал и множество божественных слов сказал и все, что должен был совершить, совершил. И устал уже, уча их, не давая покоя челюстям моим. Утомился, крича. Умолкла гортань моя <...>».

Наставил людей и благословил, и молитву сотворил, и ушел. Ведь когда входил впервые в землю ту, начиная учить, молитву сотворил и, уходя, вновь молитву сотворил: и начиная, и окончивая, и совершая – все молитвой заключал и знаменовал. И так отправился из земли Пермской в Москву. Когда же пришел конец годам жизни его, и настало время его ухода, и приспел час преставления его, в те дни случилось ему приехать в Москву к митрополиту Киприану. Ибо был он ему люб, и тот очень любил его. К нему постарался долгий и большой путь проделать из-за неких дел священнотайных и церковного управления, и церковных правил, и прочих необходимых вопросов, существующих для спасения людей. И тогда привелось ему в Москве, поболев несколько дней, преставиться. Подобало ему, по апостольскому слову, хорошо потрудившемуся в труде воздержания, и общей природе долг отдать. Но перед преставлением его, когда он лежал на одре болезни и болел, посещали его братья – одни стояли вокруг него, другие же сидели перед ним, даже сам великий князь приходил посетить его, и многие бояре многократно его навещали, и так он здесь болел.

Поучение

В один же из дней позвал он своих священников и ризничих, и иподьяконов, и всех, кто приехал с ним из земли Пермской, и сказал им: «Братья, слушайте слова из уст моих. Отпускаю вас ныне назад в землю Пермскую. После моего ухода пойдите и скажите им, новокрещеным людям пермским, и всем ближним и дальним – возвестите им мои слова, что им завещаю: в письме ли написав или устно сообщив, скажите им, что слышали и видели. Ибо хочу сказать уже последнее слово, к которому впоследствии более ничего уже не добавлю, потому что постигнет меня кончина, и пришел день, и приблизился час, и приспела година. Но поскольку добрую проповедь следует держать до последнего вздоха, скажите от меня людям такими словами: «Вот я ухожу от вас и в дальнейшем более не буду жить с вами. Вот я иду по пути моих отцов, куда и все пошли. Вот я умираю, как и все живущие на земле. Внемлите, люди мои, закону Божию. Вслушивайтесь в самих себя, дети. Бодрствуйте и молитесь. Стойте в вере неколебимо. Будьте мужественны. Пусть будет крепко ваше сердце. Будьте тверды верой. Берегитесь еретиков. Остерегайтесь разрушителей веры. Блюдите себя от настающих церковных расколов и подступающих раздоров. Храните себя от всякой пагубной ереси. Берегитесь вашего прежнего идолопоклонства. Пусть никто не прельстит вас злыми словами. Ибо знаете, братья, сколько пережил я печали, сколько мучений перенес в земле Пермской и сколько пострадал в стране той, утверждая веру, устанавливая крещение, твердо давая Закон, всегда заботясь, день и ночь моля Бога, чтобы он открыл мне дверь милосердия, чтобы принял молитву мою, чтобы спас людей своих. Бог же человеколюбец не отверг моей молитвы, но исполнил мою просьбу, привел людей к вере, и вот вы сегодня все крещены. И вот ныне, братья, предаю вас Богу и слову его благодати, способному вас укрепить и сохранить, и спасти. В дальнейшем же, братья, стойте в вере крепко, неколебимо <...>"".

О преставлении

И недолго побеседовав с ними о душеполезном и все хорошо определив и распределив, и все предуготовив и устроив, и все направив, простер затем ноги свои на ложе своем, и братья предстояли и канон положенный пели и славословили, и сам он обращал к братьям некие немногие слова – одному из пресвитеров кадилом с ладаном покадить велел, другому же молитву отходную проговорить, иным же канон на исход души прочесть. И было еще на устах его благодарение, и вместе с ним сходила с уст его, и подобно некоему желающему спать или начинающему дремать сладким сном, тихо и безмятежно испустил он дух. Преставился ко Господу на 4-й неделе по Великом дне, когда бывает праздник Преполовения Пасхи. <...> 26 апреля постигла епископа смерть, в месяце апреле взяла смерть Стефана. Епископ означает «посетитель», и «посетителя» посетила смерть. Он бросил тело, словно шкуру, и, словно одежды, тело совлек. От тела отошел, к Господу перешел, бежал от житейского многомутного моря, не имея никаких житейских приобретений. Ибо в праведной жизни был воспитан и праведно пожил на земле, а умер – и соединился с умершими отцами и праотцами, дедами и прадедами. Тело земное оставил и с радостью отдал душу Господу, созидателю душ и сеятелю добра. Добрый наш поборник веры перешел от сей жизни к тамошней. Уснул во Господе сном вечным и перешел от труда к покою, по Иову, говорящему: «Смерть есть для мужа покой». Отдохновение принял от трудов и подвижничества, ушел, оставив тленную эту жизнь, кратковременную, преходящую и скоротечную, и <на месте> не стоящую. Отправился туда, где плата по делам, где «награда по трудам его». Ко Господу отошел, которого полюбил смолоду, ради которого на земле подвизался, которого и перед нечестивыми исповедал, которого и в чужих землях проповедовал, в которого и верить научил. И когда он преставился, собралось на его проводы великое множество народа – князья, бояре, игумены, попы и горожане, и прочие люди, и проводили его с честью, отпев над ним положенную надгробную службу, предали могиле честное его тело, похоронили его в славном городе Москве, в монастыре Святого Спаса, в каменной церкви, по левую сторону от входа в церковь. И многие, скорбя, горевали о нем, вспоминая добродетельную его жизнь и душеполезное его учение, и благонравные обычаи его. Более же всего стадо его о нем горевало, новокрещеный народ пермский.

Плач пермских людей

И когда пришла к ним эта весть, возвестили им, говоря: «Придите, новокрещеные пермские общины, и узрите, и услышьте, что учитель ваш удалился от вас, ко Господу отошел, а вас сиротами оставил. Мы же сами очевидцы, служившие при его преставлении, которое наши глаза видели и наши руки осязали. Как болел он в Москве, так там и преставился, там и похоронен был с честью. Если же не верите нашим словам, и кажется вам речь наша ложью, то придите и увидьте ризы его и ризницу его, и книги его, и прочие его вещи». Они же, когда услышали о преставлении его, зарыдали со слезами и в тоске сердечной кричали, в печали горько оплакивая, и все начали говорить: «Горе, горе нам, братья. Как же остались мы без доброго господина и учителя? Горе, горе нам. Как же лишены были доброго пастуха и наставника? О, как же был отнят у нас податель великого добра? О, как же лишились очищающего наши души и пекущегося о наших телах? И лишились мы прежде всего доброго заступника и ходатая, что был для нас ходатаем к Богу и к людям: Богу ведь молился о спасении душ наших, а перед князем о печалях наших и об облегчении, и о благе нашем ходатайствовал и заботился. Перед боярами же, перед начальниками, властелинами мира сего был нам усердным заступником, многократно избавлял нас от притеснений и неволи, и тиунских поборов и облегчал нам тяжкие дани. Даже сами новгородцы-ушкуйники, разбойники, были уговорены его словами нас не грабить. Ныне же и то, и то потеряли и всего лишились. К Богу не имеем усердного молитвенника, пред людьми же не имеем скорого заступника. О, как и откуда эта беда в нашей жизни? «Стали мы посмешищем для соседей наших», иноплеменников лопарей, вогуличей, югры и пинежан. О, епископ наш добрый, словно к живому, обращаемся к тебе. О, добрый подвижник правой веры. О, хранитель откровения священных тайн и богопроповедник, Бога нам проповедовавший, а идолов поправший. Истинный наш вождь и наставник. Проводник для нас, заблудших. Если бы золото потеряли мы или серебро, то вместо этого другое нашли бы, а тебя лишившись, другого такого не найдем. <...> Зачем же пустили мы тебя в Москву, чтобы ты там почил! Лучше было бы нам, чтобы была могила твоя в нашей земле, перед нашими глазами, чтобы было немалое облегчение и хотя бы великое утешение в нашем сиротстве. И словно к живому, к тебе приходя, благословлялись бы мы у тебя и по успении, словно у живого, поминая твои Богом данные слова. Ныне же совершенно всего полностью лишены мы. Ибо не только тебя самого лишились, но и могилы твоей не удостоились. Отчего же такая обида нам от Москвы? Это ли правосудие ее, имеющей у себя митрополитов, святителей? А у нас был один епископ, и того к себе взяла, и ныне не имеем даже могилы епископа. Один он был у нас епископ, и был он нам законодатель и законоположник, и креститель, и апостол, и проповедник, и благовеститель, и исповедник, святитель, учитель, очиститель, посетитель, исправитель, исцелитель, архиерей, страж, вождь, пастырь, наставник, толкователь, отец, епископ. Москва ведь много архиереев имеет, изобилует, излишествует, мы же только его одного имели, да и его одного не удостоились и терпим скудость. <...> Хорошо же было бы нам, если бы рака с твоими мощами была у нас, в нашем краю и в твоей епископии, а не в Москве, не в твоей земле. Ибо не так будут тебя почитать москвичи, как мы, не так восславят. Знаем ведь мы их, тех, что навешивали на тебя прозвища, отчего некоторые называли тебя Храпом, не разумея силы и благодати Божьей, имеющейся в тебе и через тебя. А мы бы тебе должную честь воздали, поскольку мы твои должники, поскольку мы твои ученики, поскольку родные твои дети, поскольку через тебя познали Бога и гибели избежали, через тебя от бесовского обмана избавились, крещения удостоились. Потому-то воистину должно нам тебя почитать как достойного прославления. «Ибо достоин, – сказано, – работник платы своей». Да как же сможем тебя по достоинству восхвалить или как тебя прославим, ибо ты совершил дело наравне с апостолами? Славит Римская земля обоих апостолов, Петра и Павла, почитает и славит Малоазийская земля Иоанна Богослова, а Египетская – Марка евангелиста, Антиохийская – Луку евангелиста, Греческая – Андрея апостола, Русская земля – великого Владимира, крестившего ее, Москва же славит и почитает Петра митрополита как нового чудотворца, Ростовская же земля – Леонтия, епископа своего. Тебя же, о епископ Стефан, Пермская земля славит и почитает как апостола, как учителя, как вождя, как наставника, как руководителя, как проповедника. <...> Ныне если и отнял ты, Господи, за наши грехи у нас епископа нашего, то «не отними у нас милости своей». Ибо ты дал нам его, ты же и взял назад, скажем словами Иова: «Господь дал, Господь же взял, как Господу угодно, так и было. Да будет имя Господне благословенно вовеки. Да будет слава Господня вовеки». «Благословенна слава Господня в святом месте его». Молитвами, Господи, твоего святителя, а нашего епископа, Стефана, его молитвами, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь».

Плач церкви пермской, когда овдовела и оплакивала своего епископа

Когда же пермские люди печалились и горевали о своем епископе (есть у людей правило постоянно приходить в церковь, особенно же пребывающим в печали), услышано было ушами церкви, Пермской церкви, что епископ ее преставился. Почувствовала она печаль чад своих, услышала скорбь людей своих, когда услыхала глас плача их, и, услышав, пришла в большое смятение, и померкла красота ее. О, лютая эта весть, страшная и ужасная! Увы мне, весть эта пламенная и горькая, и печальная! Жалею тебя, пермская церковь, и еще раз скажу: жаль мне тебя! О, злополучная эта весть, открывшая церкви эту печаль! Кто скажет чадам церковным, что осиротели? Кто возвестит невесте, что овдовела? Когда же услышала церковь полную весть, что епископ ее умер, узнав это достоверно, пришла она в сильное волнение и большое смятение, и печаль смешалась с горьким рыданием. Оплакивает церковь пермская своего епископа и говорит: «Увы мне, увы мне! О, чада церковные, зачем утаиваете от меня то, что не утаится? Зачем скрываете от меня то, что не скроется? Где пребывает мой жених? Если говорите, что он преставился, и, более того, как вы сказали, московская церковь приняла его в свое хранилище, то почему же не последовали вы сынам Израилевым, которые взяли кости Иосифа Прекрасного из земли Египетской и принесли в Землю Обетованную, которую обещал отцам их, Аврааму, Исааку, Иакову? И вы бы так же учителю, будучи у него в долгу, послужили. Почему не взяли его и не принесли в свою землю, в его епископию, в его церковь, которую ему Бог даровал, которую ему Бог вверил? Увы мне, жених мой, достойное украшение невесты и украшение песнопений, где ты пребываешь, где обитаешь, где почиваешь? О, как мне не скорбеть, если я лишена тебя? Оплакиваю себя, ибо лишилась тебя. Плачу о себе, ибо овдовела. Скорблю о чадах своих, ибо осиротели. Увы мне! Кто даст глазам моим слезы и голове моей воду, чтобы я плакала о женихе моем день и ночь, чтобы беспрестанно рыдала о вдовстве моем, чтобы вечно скорбела о сиротстве чад моих? Увы мне! Кого в рыдании моем призову на помощь? Кто мне поможет оплакивать? Кто мне слезы утрет? Кто мой плач успокоит? Кто меня в печали утешит? Епископа ли моего призову для утешения? Ему ведь дана была такая благодать, и он имел такую благодать – слово утешения, утешать печальных и сокрушенных сердцем, ибо «излилась, – сказано, – благодать из уст» его. Но однако уже нет его, ибо не слышу его голоса в церкви. Уста его молчанием затворились. Уста его не говорят. А данная ему «благодать», которая «излилась», отлетела прочь. Голос его умолк. Язык его перестал говорить. Учение его иссякло. Источник учения иссяк, и река высохла. Оскудело учение в Перми. Ибо не вижу лица его в церкви, не вижу глаз его в церкви, глаз церкви Христовой. Страдает от раны тело церковное, и отдельные члены его изнемогают в болезни. Чада церковные, в отсутствие врача, который бы исцелил вас, овцы резвятся, а волки наступают, и некому свистнуть, чтобы отпугнуть и разогнать волков в отсутствие пастыря. Плавает корабль духовный по житейскому морю, мечась туда и сюда, а кормчего нет. Великое сделалось безвременье в земле Пермской с преставлением епископа. Немалая беда случилась. Большая печаль людям. Великий плач и рыдание церкви пермской, ибо церковная опора рухнула, и столпа церкви не стало. Церковные основы поколебались, так что и сама церковь сотряслась. Еретики-волки, душегубы-разбойники, иноверцы вогуличи наступают. Рать еретиков наступает, и рать еретическая люто весьма вооружается на церковь, а нет воеводы, который бы их порицанием духовным сокрушил и разогнал, и рассеял, и разметал».

И от такой печали горько плачет церковь пермская, неутешно и скорбно рыдает и не хочет утешиться, ибо некому утешить ее. <...>

Плач и похвала пишущего инока

Я же, отче, господин мой епископ, хотя бы и после смерти твоей хочу вознести тебе хвалу – сердцем ли, языком ли или же умом – я, который порой, когда ты был жив, был тебе досадитель, ныне же – похвалитель; и некогда спорил с тобой о разных случаях или об ином слове, или о всяком стихе, или о строке. Но, однако, вспоминая ныне твое долготерпение и твое многоразумение и благопокорение, сам себя срамлю и стыжу, сам за себя краснею и плачу. Увы мне, когда было преставление твоего честного тела, тогда среди множества братьев, обступивших твой одр, меня, увы мне, не было, не удостоился последнего целования и последнего прощения. Увы мне, там меня не было, увы мне, какая преграда отделила меня от лица твоего? И я сказал: «Отвернулся я от взора очей твоих, а случится ли вновь созерцать, видеть тебя когда-нибудь? Уже ведь не смогу увидеть тебя когда-либо. Уже более не смогу увидеть тебя здесь в дальнейшем, ибо ты уже преставился, как сказано, я же, увы мне, остался для тягостных дней. Уже между нами великий рубеж возник. Уже «между нами великая пропасть утвердилась». Ведь и ты же, как тот добрый нищий Лазарь, почиваешь ныне на лоне Авраамовом, я же, окаянный, словно тот богатый, пламенем палим». Увы мне, богат я грехами; лишенный всего доброго и исполненный срамных дел, собрал я разнообразный греховный груз тлетворной страсти и духовного вреда. Все это скопив и собрав, создал себе сокровище. И, разбогатев этой мерзостью пагубно, люто, словно богатый в древности, будто пламенем, страстями телесными люто обжигаемый, кричу: «Остуди уста мои, охлади язык мой, будто перстом, влагой твоих молитв. Ибо жестоко страдаю, грехом сластолюбия, будто пламенем, опаляем. Но влагой своих слов остуди уста мои и молитвой целомудрия охлади меня. Угаси пламя страстей моих. Увы мне, кто мне пламя угасит? Кто мне тьму осветит? «Вот в беззаконии я зачат», и беззакония мои умножились, беззакония мои уподоблю морским волнам, помыслы же – лодкам среди встречных ветров. Увы мне, как проживу мою жизнь? Как переплыву «это море великое и пространное», простирающееся, печальное, многомутное, <в покое> не стоящее, волнующееся? Как проведу духовную ладью между волнами свирепыми? Как избавлюсь от бури страстей, мучительно погружаясь в глубину зла и глубоко утопая в бездне греховной? Увы мне, волнуясь среди пучины житейского моря, как же достигну тишины умиления, как же дойду до пристани покаяния? Но будучи добрым кормчим, отче, рулевым, наставником, выведи меня, молю, из глубины страстей. Поддерживай и помогай моему сиротству. Сотвори обо мне, отче, молитву Богу. Тебе ведь была дана благодать молиться за нас. Вот молитвы твои и добродетели твои были помянуты. Так, «имея дерзновение к Богу», преподобный, помолись и за меня. Ведь «я раб твой». Помню лишь любовь, которую ты имел ко мне, которой меня возлюбил, от которой за меня неоднократно прослезился. Хоть и умер ты, как к живому, к тебе обращаюсь, вспоминая прежнее любовное расположение, потому восславить тебя стремлюсь, но не умею. Ведь все, что произношу – убогие слова, ибо ничтожные, поистине ничтожные и полные невежества. Но, однако, прими их, отче честнейший, как отец лепет из уст бессловесного ребенка или будто от той убогой вдовы два медяка, монетки, две копейки, что превыше прочих были приняты – так и мою малую и ничтожную похвалу прими, приносимую и произносимую скверными и грешными устами. Да как же тебя нареку, о, епископ, или как тебя поименую, или как тебя назову и как о тебе провозглашу, или кем тебя посчитаю, или как к тебе обращусь, как восславлю, как воздам честь, как восхвалю, как расскажу и какую хвалу тебе сплету? Так кем же тебя нареку? Пророком ли, ибо ты пророческие прорицания истолковывал и предсказания пророков объяснил, и среди людей неверующих и непросвещенных был как пророк? Апостолом ли тебя поименую, ибо ты апостольское дело совершил наравне с апостолами, равный им образ имея, подвизаясь, стопам апостольским следуя? Законодателем ли тебя назову или «законоположником», что людям беззаконным дал закон и им, не имевшим закона, установил веру и «закон положил»? Крестителем ли тебя объявлю, ибо ты крестил многих людей, идущих к тебе для крещения?

Проповедником ли тебя провозглашу, поскольку, крича, будто глашатай на торгу, ты среди язычников громогласно проповедовал слово Божие? Евангелистом ли тебя нареку или благовестителем, что благовествовал в миру святое Евангелие Христово и дело благовестителя совершил? Святителем ли тебя поименую, поскольку ты высший архиерей, самый старший святитель, поставляя священников в своей земле, стоял над прочими священниками? Учителем ли тебя прозову, ибо ты учительски научил заблудший народ; и неверующих к вере привел, и людей, бывших язычниками? Да как же тебя еще назову? Страстотерпцем ли или мучеником, ибо мученически предался ты добровольно в руки людей, распаляющихся на мучительство, и, «будто овца среди волков», отважился на страдание, на терпение и на мучение? Хоть и не пролилась кровь твоя при мученической кончине, к которой ты приготовился, однако многократно угрожали тебе многие мученические смерти, но от всех от них избавил тебя Господь Бог. Ибо хоть и не вонзилось копье в твои ребра, хоть и не срубил меч твоей головы, однако по своему желанию и своей воле был ты мучеником. Многократно ведь хотели неверующие пермяки убить тебя, внезапно порываясь на тебя напасть, иногда с кольями, с палками, жердями и с большими дубинами, иногда – с топорами, иной раз – стреляя стрелами, порой же – зажигая возле тебя солому и желая так тебя сжечь, и многими способами задумывая тебя умертвить, но Господь Бог, Спаситель, спас тебя своим судом, который лишь ему ведом, единственный избавитель тебя избавил. Тот, о ком ты проповедовал, сохранил тебя для служения себе, ибо был ты ему еще надобен и полезен для благого дела. Да как же обращусь к тебе? Пастухом ли назову, поскольку пас ты Христово стадо христианское словесных овец на траве разума жезлом слов твоих на пастбище учения твоего, а ныне самого тебя, пастуха паствы, пасут на невидимой траве? Как назову тебя, о, епископ? Определю ли тебя как «посетителя», ибо ты посетил «людей страдающих», ибо ты посетил землю Пермскую, «посетил землю и напоил ее», «и напьются от обилия», то есть, напьются – станут мудрыми от слов книжных, слов учения твоего? Ты пермских людей посетил и просветил святым крещением. Врачом ли тебя поименую, ибо людей, пораженных идолослужением, исцелил, а недомогающих телом, душой болеющих и духом недужных уврачевал? Как тебя назову, епископ? Отцом ли тебя нареку или наставником пермяков, ибо во Христе Иисусе святым Евангелием ты пермяков породил и православной вере научил, сделал «сынами дня» и научил быть «детьми света», и просветил святым крещением, ибо сыновья твои «родились» и ныне рождаются «от воды и Духа»? Да как же тебя еще нареку? Исповедником ли тебя исповедаю, поскольку исповедал ты Бога перед неверующими людьми? Ибо сам Спаситель сказал: «Кто исповедает меня перед людьми, того и я исповедаю перед Отцом моим, что на небесах». Воистину, хорошо ты услышал голос Христов, исповедал его в Перми перед людьми, и Христос, Сын Божий, исповедает тебя перед Отцом своим, который на небесах, перед ангелами и архангелами и перед всеми небесными силами. <...> Ибо Бог прославляет своих угодников, служащих ему верно. Тебя и Бог прославил, и ангелы восхвалили, и люди почтили, и пермяки восславили, иноплеменники покорились, иноверцы устыдились, язычники посрамились, кумиры сокрушились, бесы исчезли, идолы были попраны.

Да как же я, многогрешный и неразумный, следуя похвальным словам тебе, плетя слово и плодя слово, и думая словом почтить, и похвалу из слов собирая и получая, и приплетая, вновь говоря, – как еще тебя нареку? Вождем заблудших, обретателем погибших, наставником обманутых, руководителем ослепленных умов, очистителем оскверненных, искателем рассеянных, хранителем ратников, утешителем печальных, кормильцем голодных, подателем нуждающимся, наставником неразумных, заступником обиженных, усердным молитвенником, истинным ходатаем, спасителем язычников, проклиная бесов, ниспровергателем кумиров, попирателем идолов, служителем Бога, рачителем мудрости, любителем философии, вершителем целомудрия, творцом правды, толкователем книг, создателем пермской грамоты. Много у тебя имен, о, епископ, много имен ты стяжал, ибо многих даров был достоин, многими благодатями обогатился. Да как же тебя еще по-другому нареку, какие еще нужны тебе наименования, каких названий еще не хватило, чтобы восславить тебя? Хоть я и постарался произнести слова в похвалу тебе, непонятно, должен ли был я словами служить тебе, я, окаянный, убогий невежда, многогрешный среди людей и недостойный среди иноков? Как восславлю тебя, не знаю. Как выскажу, не разумею. Чем прославлю, не знаю. Поскольку же исполнился я великого непонимания, «ибо душа моя исполнилась бедствиями» и «многими отяготился я грехами», не могу по достоинству описать твою жизнь, благонравие и благое времяпрепровождение, слова и учение и дела рук твоих, и все остальное по порядку. <...> Доколе не остановлюсь в хвалебных словах? Доколе не прекращу начатого и пространного славословия? Ибо, сколько я ни пытался закончить речь, любовь к нему призывает меня к восхвалению и плетению словес, решил я, худший из всех, еще и «подобный извергу», написать о преподобном отце нашем Стефане, бывшем епископом в Перми. Я ведь «наименьшим был среди братьев моих» и худшим среди людей, и меньшим среди человеков, и последним среди христиан, и негодным среди иноков, и несведущим в словах.

Должно же уже заканчивать слово, но прежде прошу всех, кто в эти писания вникнет и раскроет, и прочтет, и послушает, и внемлет, и обдумает: господа мои, не удивляйтесь мне, окаянному, не кляните меня, грешного. Взываю к вашему братолюбию и любви во Господе. Вы, что прочитаете эти невежественные повествовательные писания, излейте за меня молитвы ваши к Богу, ибо я восхваляю жизнь святых отцов, увы мне, а сам нерадиво живу. Горе мне, говорящему и не делающему, учащему и не слышащему. И бесплодная, увы мне, я смоковница, «одни только листы» имею, одни только книжные листы переворачиваю и книжными только листами, написанным, хвалюсь, а плода добродетели не имею. Зачем только праздно хожу по земле? Потому и боюсь проклятия с казнью. Боюсь сказанного: «Вот уже у корня дерева топор лежит, всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». Боюсь Господа, сказавшего: «Всякую ветвь, не приносящую у меня плода», «собирают и бросают в огонь, и она сгорает». Боюсь сказанного апостолом: «Не слушатели Закона правы будут, но исполнители». Потому добрым словом прошу вас и с умилением припадаю, и со смиренномудрием молю, крича: «Не презирайте меня, окаянного, если случилось мне где-то написать «речь зазорную» и неукрашенную, и нестройную, и неискусную». Мне же кажется, что ни одно слово не является удовлетворительным или же подходящим и полезным, а все убого и исполнено невежества. Но хоть и неумело что-то было написано, однако кто-нибудь лучший и более мудрый во Господе сможет это составить и как следует поправить, неукрашенное украсить и нестройное построить, и неискусное разукрасить, и неоконченное окончить. Подобает же окончить слово и более не мудрствовать или украшать, не умея, для исполненных любомудрия, разума и высших и больших нас умом. Мне же, однако, полезнее умолкнуть, чем расстилать паутинную пряжу, словно нити паучьих сетей плести. Но не осудите моего невежества. Если же об этом продолжил повествование и продлил речь, то не от мудрости, а от невежества постарался это высказать, словно младенец, лепеча перед своими родителями, или, словно слепой стрелок, стреляя невпопад, – так и я совершенно скудоумный, не различающий даже ни левой руки своей, ни правой. Принудил свою неученость, будто забыл, увы мне, грехи свои и поистине неизлечимые свои струпья, простирая недостойную свою руку, открывая прескверные свои уста, отважился на это и принудил себя. И просто прошу вас, от мала до велика, сотворить за меня молитву к Богу, чтобы, оканчивая слово вашими молитвами, смог бы я сказать: «Слава тебе, Господи, все создавшему, слава тебе, создателю Богу, слава «давшему» нам Стефана «и назад взявшему», слава вразумившему его и умудрившему, слава укрепившему его и наставившему, слава посетившему тем самым и просветившему Пермскую землю, слава спасающему род человеческий, слава «желающему всех людей спасти и в истинный разум привести», слава «давшему мне жизнь», чтобы я это написал, слава Богу за все, слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».

Тропарь, глас 4

Божественным желанием, от юнаго возраста, Стефане премудре, разжегся, ярем Христов взял еси, и людей оляденевшая древле неверием сердца, Божественное семя в них сеяв евангельски духовне породил еси. Тем же преславную твою память почитающе, молим тя: моли, Егоже проповедал еси, да спасет души наша.

Тропарь, глас 4

Божественным желанием, от юнаго возраста, Стефане премудре, разжегся, ярем Христов взял еси, и людей оляденевшая древле неверием сердца, Божественное семя в них сеяв евангельски духовне породил еси. Тем же преславную твою память почитающе, молим тя: моли, Егоже проповедал еси, да спасет души наша.

Случилось, что однажды праведный Прокопий Устюжский, взявший на себя подвиг юродства во Христе, встретил на улице трехлетнюю девочку Марию, дочь устюжского кузнеца, «некоего человека именем Ивана, глаголемаго Секирина». Поднявшись со своего места на паперти Успенского собора, Прокопий поклонился в ноги трехлетней девочке со словами: «Сия девица Мария грядет - мати великаго отца Стефана, архиепископа и учителя Пермского!»

Странными и несбыточными показались тогда слова св.Прокопия устюжанам. Их удивляло не то, что юродивый предсказал девочке в будущем стать матерью епископа, но совершенно несбыточным показалось им, чтобы зыряне приняли христианскую веру и в пермской земле был когда-либо поставлен свой епископ, - так были преданы пермяне своему язычеству, такую власть над ними имели волхвы и кудесники, непримиримые враги всего православного, русского.

Такое отношение жителей Устюга не было безосновательным, ибо тогда город этот стоял на самой границе пермских земель, и устюжане хорошо знали зырян, имея с ними торговые отношения. Как рассказывается в Житии Стефана, написанном Епифанием Премудрым, «в то время еще в Пермстем языце не было ни единаго человека, верующа во Христа, но вси убо тамо живущий человецы помрачены быше прелестию сатанинскою, и по-клоняхуся они болваном, и жруще бесом и идолам». Это всего яснее показывает, как трудна была задача того, кто поставил бы перед собой цель просветить пермян светом веры Христовой, какими он должен был обладать мудростью и даром слова, сколько проповеднику надо было иметь самоотверженной любви и терпения, чтобы не изнемочь в опасностях, перед противниками православия. Истинно для этого нужен был апостол! И он явился по Божьему смотрению, еще до рождения предсказанный угодником и провидцем Божиим Прокопием.

Просветитель зырян родился в торговом городе Устюге в тридцатых или сороковых годах XIV века в русской семье. Он был сыном «нарочитых», то есть видных, заметных родителей, людей хоть и не богатых, но благочестивых. Отец его Симеон по прозванию Храп был клириком соборной церкви Успения Божией Матери в Устюге (именно в этом храме хранилась чудотворная икона Благовещения Божией Матери, молясь перед которой прав.Прокопий отвел каменную тучу от города). Князья, воеводы, крестьяне могли быть в то время неграмотны, но чтобы иметь духовный сан, надлежало быть грамотным книжным человеком.

Матерью его была та самая Мария Ивановна, урожденная Секирина, к которой относилось предсказание св. Прокопия о рождении Стефана-епископа.

Учить начинали тогда в семь лет. К утешению и радости благочестивых родителей дитя с младых ногтей стало обнаруживать в себе способности и любовь к книжному ученью. Щедро одаренный естественной остротой ума, хорошей памятью и быстротой соображения, он попусту время не тратил («к детем играющим не приставаше... но от всех детских обычаев, и нрав, и игр отвращашеся»), любил молиться, учиться и читать. Вскоре он превзошел в учении своих сверстников, и после одного только года учения Стефан смог исполнять обязанности канонарха (то есть читать каноны и молитвы) в соборной церкви, где служил его отец.

Богобоязненный и даровитый юноша как бы предчувствовал свое назначение и старался скорее приготовиться к нему. Стефан прочел многие книги Ветхого и Нового Заветов (Библии как единой книги в то время на Руси еще не существовало) и осознал, как говорит жиз-неописатель святителя Епифаний, сколь маловременна и быстротечна эта жизнь («аки речнаа быстрина, или аки травный цвет»). В ранней юности время течет медленно, и почувствовать его быстротечность можно разве что благодаря Церкви - обретя с помощью церковной службы и вечных книг чувство вечности, устремленность к Небесному Царствию, к Богу.

В то же время, повинуясь тайному влечению сердца, он сам искал случая встретиться с зырянами, когда они приезжали в Устюг, разговаривал с ними, спрашивал у них названия тех или иных предметов и таким образом скоро стал не только понимать их язык, но и изъясняться с ними.

Все это не раз приводило на память Марии предсказание Прокопия Устюжского и показывало ей, что на ее сыне уже с детства почивает какая-то особая благодать Божия. Возможно, не раз задумывался над пророчеством Прокопия и сам Стефан и невольно шел навстречу замыслу Божию о себе.

Достигнув юношеских лет и не чувствуя привязанности ни к чему мирскому, Стефан дни и ночи проводил над чтением священных и святоотеческих книг, но чем более он занимался, тем яснее сознавал, как недостаточны еще его знания. Молодой человек из Устюга, избравший для себя путь служения в церкви, должен был, женившись, принимать сан и начинать служение на приходе или же, если он хотел продолжить постигать книжные знания, должен был принимать монашество, ибо вне монастыря получить такие знания тогда возможности не было. Прочитав в святых Евангелиях, - пишет Епифаний, - что Господь говорит: «Иже кто оставит отца и матерь, жену и дети, братью и сестры, домы и имениа имене Моего ради, сторицею приимет и жизнь вечную наследит», Стефан решился оставить свой дом и город и постричься в монахи.

В ту пору громадные северо-восточные русские земли, включавшие Вологду, Белозерье и «страну полунощную, глаголемую Двинская», где стоит Устюг, подчинялись тогда в церковном отношении Ростову Великому. Поблизости от епископии там располагался монастырь Григория Богослова, называвшийся «Братским затвором». Во время архиерейских служений правившего тогда Ростовского епископа Парфения братия «Затвора» стояла на левом клиросе и пела службу по-гречески, в то время как правый клирос пел по-славянски. Впоследствии этот монастырь с пятиглавой церковью Григория Богослова оказался за стенами Ростовского кремля и запустел. Но во время Стефана имел он очень хорошую библиотеку. Здесь затворялись или уединялись иноки, которые с монашескими подвигами соединяли искание богословской учености.

Сюда-то, приехав в Ростов, и устремился молодой Стефан. Было ему в ту пору чуть более двадцати лет. Принятый в число братии, он с неутомимой ревностью взялся за изучение книг, в то же время строго исполняя требования иноческой жизни. Вскоре Стефан, несмотря на молодость, удостоился монашества, постриженный рукой старца Максима по прозвищу Калина, тогдашнего игумена Иоанно-Богословского монастыря (обитель располагалась тут же, в епископии) и сохранив в постриге свое крещальное имя.

Младшим товарищем Стефана в «Затворе» оказался будущий создатель его Жития Епифаний. Они подружились, но это не мешало им иногда ссориться, причем обидчиком выступал, как он сам признается, Епифаний. Но Стефан первым предлагал примирение. Это давало ему возможность убеждаться всякий раз в «долготерпении, многоразумии и благопокорении» Стефана. Прежде всех являясь в церковь к богослужению и после всех выходя из нее, он дни и ночи проводил в Споете и молитве, обучая себя смирению, кротости, тер-пению и любви, чтобы переносить все неприятности и скорби для Господа без вреда делу веры и спасению своей души.

Говоря, что Стефан добросовестно проводил свое «иноческое житье», Епифаний особенно отмечал необыкновенное упорство его и сосредоточенность при «поглощении» книг в стремлении понять и прочесть как можно больше: «Он имел обычай внимательно прочитывать то, что читал в книге, и нередко замедливал чтение ради понимания - пока до конца, по-настоящему не уразумеет слов каждого стиха, что они значат... И если видел он человека мудрого и книжного или старца разумного и духовного, то задавал ему вопросы, беседовал с ним, у него поселялся и ночевал, и утреневал, расспрашивая о том, что старался скорее понять». Епифаний вспоминал, как, бывало, спорили они между собой то о каких-либо событиях, то о слове из Писания, то о каком-нибудь стихе или строке.

С ревностью углубляясь в чтение книг, Стефан изучил греческий язык с целью уяснить себе все трудно понимаемое в славянском переводе, а впоследствии научился и говорить на греческом. В богословском монастыре Стефан написал своей рукой много книг, которые долго служили памятниками его богомыслия и трудолюбия. Он не только выучился писать, но и сам переплетал книги и, быть может, книги эти дошли бы до наших дней в древлехранилищах, если б не ужасный пожар 1408 года в Ростове.

В тишине «Затвора» при пламенной любви к просвещению блаженный Стефан все более совершенствовался в жизни духовной. И вот однажды, когда он усердно молился, как бы в ответ на его прошение, пришла ему благая мысль сделаться просветителем зырян, знакомых ему с детства. Занимаясь прежде зырянским языком безо всякой цели, ради одной любознательности, он стал теперь заботиться о том, как передать высокие истины христианского учения зырянам на родном и понятном для них наречии.

Хотя Стефан хорошо был знаком с зырянским языком и бойко на нем говорил, но и задача предстояла ему великая и трудная, ведь в ту пору коми язык не имел ни письменности, ни грамматики. Нельзя не удивляться терпению, неутомимости и искусству блаженного, с какими он на языке, не имевшем слов для выражения многих предметов и отвлеченных понятий, старался выразить и передать высокие истины христанской веры. Надобно было изобрести азбуку для выражения звуков их речи, составить слова, которых у зырян не было. Таких слов, как «аллилуйя», «аминь», «херувим», точно так же, как слова «грех» не было в зырянском языке, поэтому Стефан просто переписал их новыми буквами. При этом многое, не очень ясно изложенное по-славянски, он переводил прямо с греческого.

Необыкновенные способности и трудолюбие Стефана превозмогли все. Он смог создать для коми-зырян соответствующее их фонетике письмо, чтобы проповедовать им христианство. Он придумал для них азбуку из 24 букв, как в греческом алфавите. Так Стефан продолжил идущую от апостолов традицию просвещения народов, отчего в православных богослужебных текстах его нередко называют равноапостольным, то есть по подвигу равным первоапостолам Христовым. Плодом же ученой деятельности Стефана стал перевод на зырянский язык нескольких богослужебных книг.

Около десяти лет провел Стефан в монастыре св.Григория Богослова в ученых трудах, приготовляя себя на подвиг евангельской проповеди. Запасшись зырянскими переводами необходимых богослужебных книг и чувствуя себя уже довольно подготовленным к делу проповеди, будучи иеродиаконом (он был рукоположен спустя пять лет после поступления в «Затвор»), блаженный Стефан отправился в Москву. Здесь он собирался у первосвятителя Русской Церкви испросить его благословения, а также советов и наставлений на свое многотрудное предприятие.

Но прибыв в Москву, он уже не застал в живых великого святителя Русской Церкви - митрополита Алексия. Духовник великого князя, Симоновский архимандрит Михаил (Митяй), как нареченный митрополит управлял тогда делами Русской Церкви. Хотя он был горд, самонадеян и заносчив даже перед епископами, но благосклонно принял смиренного иеродиакона. Как человек умный, он сразу понял всю важность и пользу его предприятия, испросил Стефану у великого князя охранные грамоты и послал его к епископу Коломенскому Герасиму для рукоположения в иеромонахи, приказав снабдить его также всем необходимым для великой его миссии.

«Благослови меня, владыко, идти в страну языческую Пермь, - сказал Стефан, припадая к ногам Герасима, - хочу учить святой вере людей неверных, я решился или привести их ко Христу, или сложить у них голову за Христа моего». Преосвященный Герасим, старец уже многолетний, подивился апостольской ревности и дерзновению Стефана, и видя в нем особенное призвание к апостольской деятельности, много беседовал с ним, воодушевляя его на подвиг. «Чадо Стефан, во Святом Духе сын и сослужебник нашего смирения, - сказал он, - иди с миром и благодатию Божиею, да сопутствует тебе Сам Господь славы и даст ти глагол, благовествующему силою многою. Облекись по апостолу во всеоружие Божие, приими щит веры и шлем спасения, и меч духовный - глагол Божий; иди, и да будет слово твое солию растворено, живо и действенно, и Дух Святый да внушит тебе, когда и что говорить, да наставит, где как поступать, чтобы обратить к свету веры сердца неверных ».

Рукоположив Стефана в иеромонахи, он снабдил его св. антиминсами, св. миром, частицами мощей и другими священными вещами и отпустил с молитвою и благословением. Обеспечив таким образом свое предприятие как со стороны церковной, так и гражданской власти, и напутствуемый благожеланиями и дарами вещественными, блаженный Стефан отправился из Москвы к месту своей миссионерской деятельности. По прибытии в Вологду он отправился водным путем по реке Су-хоне до Устюга, а отсюда по Северной Двине до впаде-ния в нее Вычегды, где начинались тогда поселения зырян. Это было осенью 1379 года.

Начав проповедовать с Пыраса (ныне это город Котлас), Стефан прошел по Перми не менее тысячи километров, уничтожая кумирни и священные деревья зырян, основывая церкви, часовни и ставя кресты. Епифаний так говорит о начале проповеднической деятельности своего духовного брата и сподвижника: «И нача яко овча посреде волков, посреде рода строптива и развращенна ходити и проповедовати Христа, истинного Бога, и учити христианской вере». Много трудов и борьбы, лишений и скорбей надлежало перенести Стефану, много преодолеть препятствий и всякого рода опасностей, пока проповедь его увенчалась некоторым успехом. Здесь десятилетние приготовления Стефана должны были выдержать первую пробу. От успешного или неудачного начала зависело многое, почти все. Успех проповеди отверзал Стефану доступ в страну, давал ему спутников и помощников и пролагал путь к дальнейшему благовествованию. Напротив, при неудаче первой проповеди дело приняло бы совсем другой оборот, и зыряне, может быть, еще надолго оставались бы во тьме языческой. Так думал и сам проповедник и впоследствии день своего прибытия в зырянскую страну и первой проповеди к язычникам (8 ноября) ознаменовал построением храма в честь архангела Михаила, благодаря блаженных духов за победу, одержанную им над духами злобы.

В ту пору главными языческими божествами зырян были Войпель и Иомала, поклонялись зыряне солнцу, огню, воде, камням, деревьям и животным, верили и в духов добрых и злых и даже знали единого великого духа Ен. Но его они считали недоступным для поклонения, не смели ни изображать его, ни приносить ему дары. Волхвы и кудесники пользовались глубоким уважением и суеверным почтением как провозвестники воли богов, действовавшие от их лица; они были полнов-ластными распорядителями богатств кумирниц и все-го приносимого в дар богам. Они-то и оказались злейшими врагами Стефана.

Неблагоприятны были для деятельности Стефана условия и гражданского положения зырян. Много веков они были данниками новгородцев. Эта зависимость была для них не только не обременительна, но во многих отношениях даже полезна, потому что новгородцы не вмешивались во внутренние их дела и довольствовались одной только данью. Со своей стороны зыряне тем охотнее платили им дань, чем более получали выгод от торговли с новгородскими купцами и чем менее обижали их, как своих подданных, новгородские ушкуйники. Но незадолго до прибытия к ним Стефана с проповедью Евангелия Москва подчинила их себе, отстранив новгородцев; не доставив им никаких особенных выгод и благодеяний, московское правительство увеличило с них поборы и подати. «Тиуны, довотчики и приставники» великокняжеские в короткое время так надоели и опротивели зырянам, что все исходившее из Москвы стало казаться им подозрительным и враждебным. Только страх удерживал их в повиновении. Уже одно то, что Стефан пришел из Москвы и принес с собою великокняжеские грамоты, должно было оттолкнуть от него зырян и поселить в них недоверие к нему. Такова была почва, на которой пришлось Стефану сеять слово Божие.

Однако ж, горя апостольской ревностью, блаженный Стефан не посмотрел ни на что и с твердым упованием на небесную помощь тотчас же приступил к делу. Как уже было сказано, первое зырянское селение, в которое он прибыл, было Пырас в 60 километрах от Устюга, на противоположном берегу Северной Двины при впадении в нее Вычегды. Жители этого селения, расположенного близко к Устюгу, часто вступали в торговые и иные отношения с русскими и потому понимали по-русски. Когда же они услышали, что Стефан говорит с ними на их языке так хорошо, как природный зырянин, то приняли его с особенным радушием и охотно вступали с ним в рассуждения. Долго, впрочем, проповеднические труды его здесь не имели никакого успеха. Когда Стефан начал им проповедовать о ложности их богов и о святости христианской религии, преданный идолопоклонству народ сначала не хотел слушать проповедника. Не будучи в состоянии оспорить Стефана, они старались выжить, прогнать его от себя, наносили ему разные оскорбления и обиды, а один раз наметали костер дров и наносили соломы, чтобы сжечь его живьем.

Блаженный Стефан, несмотря на такие препятствия и опасности, с невозмутимой кротостью и терпением продолжал увещевать своих слушателей оставить идолопоклонство и обратиться к Богу Истинному, которого они называют Ен, Творцу неба и земли. Наконец речи его тронули сердца язычников, и мало-помалу жители начали утверждаться в истине слов проповедника, понимать ничтожество идолов. Теперь они уже не только охотно слушали его беседы, но и сами стали просить Стефана научить их христианской вере. Таким образом весь Пырас оставил идолопоклонство и крестился. Только самые закоренелые язычники отказались принять христианскую веру и удалились в многолюдное селение Гам вверх по течению Вычегды, где была главная кумирница, наполненная уважаемыми народом идолами, и где преимущественно жили главные их жрецы.

Со слезами радости Стефан возблагодарил Бога за первый успех проповеди, водрузил среди селения крест, устроил часовню во имя святителя Николая Чудотворца и, взяв несколько новообращенных в спутники себе, оправился с ними далее, вверх по течению Вычегды, берега которой наиболее были населены зырянами. Проходя лежавшие на пути деревни, он везде среди разных препятствий и опасностей проповедовал имя Христово, ставил кресты и часовни как самые понятные для простых людей символы новой веры, и в короткое время обратил ко Христу всех жителей от Пыраса до Гама на пространстве более 200 километров.

В Гаме уже знали о появлении в Пырасе московского проповедника, который хулит богов и веру, вследствие чего жрецы и туны постарались вооружить народ против Стефана, и сами с яростью, подобно голодным волкам, у которых отнимают добычу, приготовились дать ему жестокий отпор. Знал и блаженный Стефан, что идолопоклонники собирают против него свои силы, что его ожидают здесь немалые препятствия со стороны как возбужденного против него народа, так особенно от жрецов, раздраженных успехами его проповеди. Знал, что дело проповеди подвергнется здесь новому, опаснейшему испытанию и может в случае нерешительности и нетвердости проповедника кончится совращением и тех, которые уже обращены ко Христу. И Стефан решился на подвиг.

Лишь только он вступил в Гам, народ, подстрекаемый жрецами и тунами, кинулся на него с неистовым криком и угрозами, так что ему невозможно было ничего сказать в свою защиту. Приветствий его не слушали, миролюбивых воззваний и предложений не хотели понять, смиренным оправданиям не внимали. Оставалась одна только надежда - на Бога. И Бог сохранил его. Хотя в минуту гнева толпа готова была убить его, но, когда гамичи увидели добрый и смиренный вид пришельца, ярость их прошла. А кроткие речи, с которыми обратился к ним Стефан, прося себе внимания и снисхождения, и слова убеждения, произносимые пришельцем на их родном языке, совершенно их обезоружили.

Однако Стефан видел, что народ в Гаме слишком предан идолам, и пока они не будут истреблены, проповедь его бесполезна. Поэтому выбрав время, когда никого из язычников не было близ кумирницы, находившейся отдельно от селения и окруженной заповедной рощей, Стефан зажег ее и сел близ нее на возвышенном месте, ожидая прибытия идолопоклонников. Гамичи, заметив дым и пламя, устремились к кумирнице; близ нее они увидели виновника ее сожжения, спокойно их ожидавшего. Они были поражены страхом и недоумением, не зная, что делать. Обступив Стефана со всех сторон, с воплями они замахивались на него топорами и дубинами, и угрожали смертью, но не смели коснуться его. Толпа заволновалась: одни говорили, что надобно убить или изгнать его, у потому что он истребит всех богов. Другие говорили, что нельзя бить посла московского - пусть сами боги поразят его. Третьи говорили: «Беда, что он не начинает первым, вот если бы он хоть однажды начал, мы бы растерзали его».

В это время блаженный Стефан, воздев руки к небу, вслух молился Богу о просвещении гамичей. Потом, обратившись к ним и указывая на догоравшую кумирницу, старался показать им ничтожество идолов, не смогших защитить себя от огня, и убеждал их веровать Богу Истинному. Немногие, более кроткие, послушались его убеждений, а большая часть народа, хотя и не сделала ему никакого зла, но осталась верна своим кумирам и волхвам.

Как голубица Ноева, не обретя покоя ногам своим на земле, еще влажной от вод потопа, возвратилась в Ковчег, так и блаженный Стефан принужден был на время удалиться из селения, потому что не ожидал большего успеха проповеди в нем в то время.

Были во время путешествий Стефана и совсем другие примеры. В селе Туглим, в 30 километрах ниже Яренска по Вычегде, одна женщина, видя худую обувь праведника, дала ему новые портянки. Святый, благословляя простосердечную благотворительность предсказал, что это место будет торговым. Так и случилось: несмотря на не совсем удобное месторасположение селения для торговли, здесь действительно долгое время была крупная ярмарка и село слыло богатым.

Со спутниками своими отправился Стефан далее вверх по Вычегде и остановился при впадении в нее реки Вымь. В этом месте тогда рос лес и располагалась кумирница зырян, поселение же находилось в полукилометре. Здесь Стефан с особенной ревностью стал проповедовать Божественные истины. Однажды, когда большая часть жителей селения отправилась довольно далеко на подсеку, «и пребывшим тамо яко и до десяти дней», Стефан крестил в селении «до десяти мужей». Простые сердцем люди с изумлением слушали нового про поведника и крестились, хотя с большим трудом и мед-ленно расставались с суевериями.

Предметом самого большого почитания служила для зырян здесь «прокудливая береза», громадная по толщине (в три обхвата) и вышине, стоявшая на возвышенном месте неподалеку от селения. К ней собирались зыряне с разных сторон и приносили в жертву лучшие шкуры добытых зверей. Стефан, поставивший себе келью невдалеке от березы, пользовался тем, что к ней собирался народ, и проповедовал здесь истины христианской веры. Но вскоре он убедился, что эта «прокудливая береза» крепко держит сердца людей, что она - самое сильное препятствие на их пути к Богу. Стефан решился рассчитаться с прокудливым духом, обитавшим в ней.

Вот как об этом рассказывает предание. Помолившись, с надеждою на Бога начал он рубить березу и, к удивлению своему, после каждого удара топора слышал раздававшиеся в воздухе жалобные крики и вопли мужские и женские, старческие и младенческие: «Стефан, Стефан, зачем ты нас гонишь отсюда, здесь наше древнее пребывание!» - после каждого удара струились из дерева ручьи смрадной крови. В поте лица весь день трудился Стефан, но из-за огромности березы не смог ее подрубить и, оставив вонзенный в нее топор, удалился в свою келью.

На другой день, когда он решил продолжить работу, то с изумлением увидел, что секира его лежит на земле, а береза стоит целая, безо всяких признаков вчерашней его работы. С молитвою начал он опять рубить дерево и едва мог свалить и сжечь его на третий день. Понимая, что он возбудил своим поступком злобу язычников, св. Стефан решил предать себя на волю Божию.

Действительно, язычники, узнав о гибели своего божества, готовы были убить Стефана. С Выми, Вишеры и Верхней Вычегды на лодках приплыли более тысячи человек. Даже если численность их была меньшей, все равно это было огромное для того времени войско. Напомним, что значительно позднее, в 80-х годах XVI века все мужское население Коми края составляло около 6 тыс. человек. «И начатые зле наступати, хотяху и келию разбити и святаго отгонити или смерти предати, несяху с собою всяк дреколие и луки и стрелы, - говорится в «Повести о Стефане Пермском». - Но святый, видя их тако ярящихся, а сам нимало от таковаго их злаго нападения убояся, но силою Божиею запретив им, и абие вси во един час ослепоша». Св. Стефан обещал вернуть им зрение в том случае, если они вырубят лес на горе близ того места, где стояла его келья. Нападавшие рады были откупиться этим, но вырубив лес и вернувшись на берег, «раскаяхуся» за свой бесплатный труд на пришлого проповедника. Вернувшись к келье, они пригрозили убить всех соплеменников, принявших крещение, а Стефана - изгнать. Тут вновь поразила их по молитвам св. Стефана слепота. На сей раз они были вынуждены за прозрение в три дня окопать гору, где жил Стефан, сделать насыпь и ров. В третий раз произошло то же самое, и пришлось им уже рубить лес на соседнем холме и «устраивать гору».

И так как около Стефана уже появилось значительное число христиан, а место было расчищено, то он приступил к сооружению христианского храма. Эту первую православную церковь среди зырян Стефан соорудил на возвышенном холме на берегу Выми при впадении ее в Вычегду и освятил во имя Благовещения Пресвятой Богородицы в знак начала просвещения пермской земли, ибо и евангельское событие Благовещения считается началом пути ко спасению человечества во Христе.

Неутомимо заботясь о духовном просвещении паствы, Стефан учредил при церкви училище, в котором сам был первым наставником и руководителем. Он учил детей по Часослову, Псалтири и другим церковным книгам, еще в Ростове переведенным им на зырянский язык. В этой школе из своих учеников он образовывал пастырей и учителей из числа зырян, которые после его смерти долго духовно окормляли его паству. Богослужение совершалось на зырянском языке, чтобы народ мог яснее понимать его и учиться догматам православия. Немало любопытствующих приходило в устроенную им церковь, и, слыша христианское богослужение на родном языке, они не могли не признать его преимущество пред своим языческим.

В первом зырянском храме поначалу, конечно, не могло быть особенного благолепия в украшениях, но, по сравнению с мрачными личинами идолов, неземные выражения ликов св. угодников на иконах не могли не вызывать умиление. Они казались зырянам живыми, кроткими, радостными и как бы призывали к себе. Потому говорили они друг другу: «Мунам Енэс видзодны», то есть пойдем видеть, смотреть Бога.

Но такова сила вековой привычки, что многие не хотели принимать св.крещения и оставались в язычестве только потому, что оно было древнее, принято было ими от отцов. Некоторые готовы были даже убить Стефана, несмотря на охранные грамоты московские, и намеренно пытались Стефана и новокрещенных зырян вызвать на ссоры и драки. Но учитель христианской любви и сам благодушно переносил все, и учеников своих учил тому же. Это спокойное перенесение неприятностей сильно поражало зырян, они собрались наконец в большом числе и на общем совете решили, что Стефан - добрый учитель, за обиды и оскорбления платит любовью и прощением, как не слушать его? Не мог бы он истребить стольких богов, если бы не был служителем великого духа Ена, Бога, сотворившего небо и землю. После этого совещания народ начал собираться к проповеднику и просить у него крещения; Стефан же с радостью принимал всех приходящих к нему и учил их христианской вере.

Зная, какое опасное влияние могут иметь идолы на недавних язычников, Стефан старался и сам истреблять их, сожигая вместе с ними богатые приношения, состоявшие из мехов, и другим советовал делать то же. Дивились зыряне нестяжательности Стефана, но особенно же удивлялись тому, что никакие их заклинания и волхвования нисколько ему не вредили. В то время, когда язычник, осмелившийся прикоснуться к идольским приношениям, развешенным в кумирницах и по лесам, внезапно поражаем был ужасом, корчами и припадка-ми беснования, Стефан оставался совершенно невредим. Это еще более возвышало его в глазах язычников и привлекало к нему сердца как к учителю бескорыстному, не похожему на их кудесников и находящемуся под особенным покровительством своего Бога.

«Судите сами, - говорил Стефан, обращаясь к язычникам, - сильны ли ваши боги, когда они не могут защитить себя от огня? Боги ли они, когда так немощны, когда они не имеют не только смысла, но и слуха, и зрения? И от меня, слабого, не умело и не могло защитить себя божество ваше. Не таковы ли и все другие боги ваши? Я один истребил и сжег множество их, и ни один из них не воспротивился мне! Не таков Бог христианский. Он все видит, все знает и все может, Он создал весь мир и всем управляет. И как Он благ, особенно к знающим Его! Я желаю вам добра, проповедуя истинного Бога. Он будет любить вас, будет благотворить вам, когда станете почитать Его искренне».

Эта проповедь, сильная поразительною очевидностью, обратила сердца многих зырян к святой вере. Когда народ начал целыми толпами принимать святое крещение, и Благовещенская церковь не могла уже вместить всех верующих, Стефан приступил к построению другого, более вместительного, храма в честь святого архангела Михаила, избрав для этого то самое место, где стояла «прокудливая береза». Сам пень от этой березы Стефан использовал как престол в алтаре. Характерно, что при перестройке Михайло-Архангельской церкви в 1787 году этот пень был разобран на куски местным населением.

По мере того, как возрастало и умножалось духовное стадо Стефана, умножалось и число учеников в его училище. «Из учившихся грамоте, - пишет Епифаний Премудрый, - тех из них, кто выучивал святые книги и в них разбирался, одних он ставил в попы, других в дьяконы, третьих в иподьяконы, пятых в певцы, пение им перепевая, и перелагая, и уча их писать пермские книги». (Поскольку сам рукополагать священников и диаконов Стефан не мог, то он лишь предназначал людей к этому, готовя в будущем принять священный сан). И далее уже они «друг другу учаху грамоте».

В благодарность Богу за успехи своей проповеди в Усть-Выми Стефан соорудил еще храм во имя святителя Николая, в день памяти которого он пришел туда.

Как и следовало ожидать, распространение христианства и построение церквей в Усть-Выми, самом средоточии Перми, возбудило зависть и злобу в сердцах волхвов и тунов. Доселе встречавшиеся Стефану волхвы не в состоянии были противопоставить что-либо проповеднику и каждый раз, начав с ним состязаться, были посрамляемы и побеждаемы. Но в Княжпогосте, селении, находящемся в полусотне километров вверх по Выми, жил главный жрец и старейшина всех волхвов и тунов пермских, знаменитый Пам-сотник. Большую часть времени он проводил в глубине дремучих лесов, окруженный поседевшими в волхвованиях тунами и кудесниками. Зыряне верили, что вся пермская земля управляется его колдовством, и беспрекословно повиновались ему. Почитая все слова его божескими, они так благоговели перед ним, что только в самых крайних случаях осмеливались его беспокоить.

Давно уже знал Пам о прибытии в Пермь проповедника новой веры и негодовал на него за сожжение кумирницы в Гаме. Но когда услышал, что Стефан не мог утвердиться в Гаме и скоро был вынужден уйти оттуда, не счел нужным беспокоиться; он решил, что победить и прогнать москвитянина смогут и местные волхвы. Весть, что Стефан не только не прогнан из Перми, но уже достиг Усть-Выми, построил здесь церкви и почти всех жителей обратил ко Христу, привела его в гнев и ярость. В конце 1380 года, спустя год после появления Стефана на Выми, он стал собираться в путь для единоборства с Стефаном, похваляясь сразу посрамить его и угрожая своими колдовскими чарами предать страшным мучениям как самого проповедника, так и всех, последовавших его учению.

Ужас распространился в новопросвещенном народе при вести о скором прибытии Пама, прежняя слепая вера в его силу и могущество невольно закралась в неутвержденные еще сердца и привела их в смущение. Один только Стефан, полный надежды на Бога, не падал духом и, укрепляя народ в вере, спокойно ожидал врага. Скоро прибыл в Усть-Вымь Пам и начал явно и тайно совращать новообращенных. «С чего, - говорил он, -вы оставляете веру отцов ваших и не приносите богам жертв? Как можете вы слушаться человека, пришедшего из Москвы, которая угнетает вас податями? Разве от Москвы может быть вам какое добро? Не оттуда ли тиуны и приставники, дани и насильство? И кого слушаете? Молодого и неизвестного москвитянина, который годится мне во внуки, тогда как я и по годам ваш отец, и вашего роду? Не слушайте юного пришельца и укрепляйтесь в вере отеческой, чтобы боги не прогневались на вас».

Народ отвечал ему: «Старик, не страшен нам гнев богов твоих, они пали от руки Стефановой и уж не встанут более. Иди, состязайся с ним о вере и победи его, если хочешь, чтобы мы по-прежнему верили тебе».

«Пойду и посрамлю вашего учителя», - с гневом сказал им Пам-сотник и вступил в жаркий спор со св. Стефаном.

«У вас, христиан, один Бог, - говорил Пам, - а у нас много помощников и на суше, и на воде, подающих нам счастливую ловитву в лесах, так что избытком ею мы снабжаем и Москву, и орду, и дальние страны. Боги сообщают нам в волхвовании дальние вести и тайны, недоступные вам. У нас один ходит на медведя и убивает его при помощи наших богов, а у вас на одного медведя идут десять, да и тут часто не только не убивают, но и сами бывают им растерзаны».

Нетрудно было Стефану дать ответ волхву, показать превосходство христианства пред язычеством и опровергнуть все возражения Пама. Хитрый кудесник, видя, что ему не победить Стефана словами, вздумал устрашить его. Пам в оправдание своей веры вдруг вызвался пройти сквозь огонь и воду, требуя того же и от Стефана. Колдун был вполне уверен, что Стефан никогда не решится на такое безумное предприятие, и тогда победа останется за ним.

Каковы же были его изумление и страх, когда Стефан принял его предложение и сказал: «Я не повелеваю стихиями, но христианский Бог велик, иду с тобою». Затрепетал от страха поседевший в обманах Пам, но превозмог себя и не показал виду, что трусит. Подумал он, что и Стефан только на словах соглашается, чтобы устрашить его, а на самом деле никогда не решится пройти огонь.

Между тем Стефан приказал сделать на Вычегде две проруби на льду и зажечь одну хижину, отдельно стоявшую от селения; когда пламя обняло ее, он, помолившись Богу и благословив предстоящих, взял Пама за руку, чтобы, как было условлено, вместе идти в огонь. Тут только волхв увидел, что слишком далеко зашел в своих обманах. Оцепенев от страха, Пам начал порываться назад и на глазах всего народа отказываться от своего предложения. Напрасно звал и понуждал его Стефан, чародей трепетал и просил избавить его от верной смерти. Не согласился он также и спуститься в одну прорубь, чтобы выйти в другую прорубь.

Тогда Стефан сказал ему: «Не сам ли ты избрал сей род испытания веры, думая устрашить меня?»

Обратясь к народу, Стефан спросил, кем считать Пама после всего произошедшего, когда он отказывается от состязания в вере и креститься не хочет? что с ним делать? «Обманщика предать смерти! - закричал весь народ. -Если оставить его в живых, он наделает тебе пакостей». - «Нет, - отвечал блаженный Стефан, - Христос не послал меня предавать людей смерти, а учить. Пам не хочет принять спасительной веры, пусть его упорство и накажет его, а не я. Но чтобы он не развращал народ своим лжеучением и не сеял плевел на чистой ниве Божи-ей, его следует удалить из здешних мест». Народ одобрил решение Стефана и Пам с бесчестием был выгнан.

Удалился Пам с сообщниками своими за Урал, на берега Оби, где между береговыми остяками основал селение Алтым. Благодарный Богу за победу над волхвом, Стефан построил храм св. Николаю на Вишере.

После посрамления и бегства Пама всюду, куда толь- ко достигала об этом молва, люди слово пробуждались ото сна и спешили в Усть-Вымь принять христианскую веру, проповедомую таким необыкновенным учителем. Стефан ласково принимал всех, убеждая слушателей в ничтожности языческих богов, знакомил их во время продолжительных всенародных бесед с верой Христовой. Забывая о собственном покое, он днем и ночью наставлял и утверждал в вере. Любимым местом его проповеди был холм пред церковью. Реки Вымь и Вычегда ежедневно были купелью для множества крещаемых.

Ревность новообращенных к вере выразилась в построении ими двух новых церквей, особенно же после бегства Пама, в обильных приношениях для приобретения нужной церковной утвари из Великого Устюга. Успехи Стефана в обращении зырян заставили земляков его вспомнить предсказание праведного Прокопия. Вспомнив же, благочестивые устюжане стали охотно жертвовать на благоустроение пермских храмов. Многие духовные лица, услышав об апостольских подвигах своего земляка, пошли в Пермь, желая быть его учениками и сотрудниками. С их помощью богослужения стали совершаться во всех созданных им храмах, и сам проповедник Стефан более мог посвящать времени наставлению своих пасомых.

Вера тем временем распространялась по всему пространству малой Перми. Первые три года он подвизался совершенно один, пока не приготовил себе спутников и учеников из обращенных зырян и пока не пришло к нему из Устюга несколько духовных лиц, услышавших об успехе его проповеди.

Видя, что паства его разрастается и существование пермской церкви стало несомненным фактом, Стефан решился идти в Москву просить для новообращенных епископа. «И просто сказать, - пишет Епифаний, - земля та властно требовала себе епископа, поскольку до митрополита и до Москвы было так же далеко, как далеко от Царьграда до Москвы».

В 1383 г. прибыв в Москву, св. Стефан рассказал великому князю Димитрию Иоанновичу и митропо-литу Пимену о своей проповеди среди зырян, показав, что для дальнейшего распространения христианской веры и для устроения церковной жизни Перми необходим свой епископ. Это означало создать восемнадцатую по счету в Русской Церкви и четвертую на Севере Пермскую епископию. Услышав предложение Стефана, «великий князь и митрополит удивились, похвалили его мысль, и понравились им его слова, и они пообещали выполнить его просьбу».

По-разному, однако, отреагировали московиты, узнав о деятельности Стефана. Одни радовались и с уважением отзывались о проповеднике, к таким относился и великий князь Димитрий Донской; другие, напротив, говорили: - Для чего было изобретать новые письмена? Прежде не было грамотности в Перми, к чему эта новизна теперь? Если же и нужна грамотность, то довольно русской, и называли блаженного Стефана не иначе как Храпом. Но так толковали только люди, скудные смыслом и гордые своим невежеством. «Жатва многа, а делателей мало, сего ради помолимся Господину жатвы, да изведет делателей на жатву свою, да будет наставник и руководитель делателем, а я буду ему усердный сослу-жебник и соработник на всякое дело благое», - говорил смиренный проповедник великому князю и митрополиту.

Встал вопрос, кого поставить первым епископом Пермским. «Одни одного называли, другие другого выставляли, третьи иного имя выносили». Епифаний о Стефане он написал, что тот «не добивался владычества, не вертелся, не старался, не выскакивал, не подкупал, не давал посулы. Не дал ведь он никому ничего, и никто ничего не взял у него за поставление - ни дара, ни посула, ни мзды. Нечего ведь было ему и дать, ибо богатств он не стяжал, и ему самому давали необходимое люди милостивые, христолюбцы и страннолюбцы, видя, что ради Бога делается происходящее».

Ни князь, ни митрополит с собором епископов не нашли никого достойнее самого Стефана занять епископскую кафедру в Перми. Посвящение совершилось во Владимире зимой 1383-84 годов к великой радости благочестивого князя, весьма любившего и уважавшего смиренного Стефана, давно ему известного. В ту пору Стефану, судя по летописям, не было и сорока лет. В московской летописи под 6891 (1383-1384) годом сделана запись: «Тое же зимы Пимен, митрополит на Москве, два епископа постави: Михаила епископом Смоленску, а Стефана, нарицаемого Храпом, епископом в Пермь».

Великий князь так высоко ценил личные качества Стефана, что предоставил ему особенные преимущества пред другими владыками по управлению епархиею и в делах судных, отдал всю Усть-Вымскую волость с богатыми лугами и пашнями в его вотчину с правом беспошлинной торговли в русских землях жителей Перми, предоставил ему взимать дань с приезжавших в Пермь купцов и промышленников. «И когда, через достаточное число дней по поставлении, он был отпущен великим князем и митрополитом, он ушел назад в свою землю, будучи одарен князем и митрополитом, и боярами, и прочими христоименными людьми, и пошел своим путем, радуясь и благодаря Бога, устроившего все «очень хорошо».

На обратном пути Стефан везде был радостно встречаем народом, все спешили принять его благословение и принести ему от своего имущества дары на устроение церквей. Стефан глубоко был тронут этим непритворным изъявлением народной любви. Задерживаемый в городах многолюдным стечением к нему жителей Стефан после долгого странствования достиг, наконец, пределов своей родины - Устюга, где с нетерпением ожидало его все народонаселение и заранее готовилось к радостной встрече. Из-за удаленности Устюга от Ростова жители весьма редко видели своих архипастырей, а теперь приближался к ним святитель, рожденный и воспитанный в их городе и прославившийся своими апостольскими подвигами в стране языческой. Потому ко времени прибытия Стефана в Устюг опустели окрестные деревни, оставлены были домашние работы, забыты недуги и болезни, и стар и млад вышли встретить владыку, чтобы получить его архипастырское благословение. Наконец настала минута нетерпеливо ожидаемой встречи: торжественный звон колоколов всех устюжских церквей возвестил жителям прибытие Пермского архипастыря. Несмотря на зимнее время, все устремились за город, чтобы скорее увидеть его, духовенство у въезда в город ожидало его с хоругвями и иконами, горожане - с хлебом и солью. В святительских одеждах, окруженный духовенством в блестящих ризах, смиренный Стефан, благословляя народ, медленно шел в тот самый собор, в котором некогда был причетником и где под руководством своего отца учился он церковному чтению и пению. Войдя в него, он увидел пред собою те же святые иконы, пред которыми он в юности молился, те же пред ними лампады, которые сам возжигал; в предстоявшем ему духовенстве узнал многих из тех, при которых начал свое служение церкви. Минувшее воскресло в его памяти, и слезы умиления оросили его лицо.

Выходя из собора, он до земли поклонился на том месте соборной паперти, где некогда, без малого сто лет назад, праведный Прокопий, остановив трехлетнюю мать его, произнес о нем свое пророчество, назвав епископом Перми. С молитвой припал он ко гробу уже прославленного юродивого и, благоговейно приложившись к его образу, испросил его молитвенного ходатайства к Богу за себя и за свою паству. Посетил он и осиротелый родительский кров, места любимые в детстве, обошел монастыри и церкви, служил, проповедовал, навещал больных, утешал печальных, исцелял страждущих и благотворил повсюду.

Между тем в Перми, считая недели и дни, с нетерпением ученики ожидали его. Задержавшись на родине более, нежели предполагал, Стефан поспешил отправиться к своей пастве. Умилительна была радость зырян, его встречали как отца и благодетеля. Вместе со Стефаном прибыло в Усть-Вымь несколько духовных лиц, чтобы помогать ему в утверждении православной веры между остававшимися еще среди зырян язычниками. Со времени прибытия Стефана в Усть-Вымь он стал называться «владычным городом», а первоначальная Благовещенская церковь стала называться кафедральным собором.

Храм во имя Архангела Михаила стал домовой или крестовой церковью Великопермских архиереев, близ которой сам св.Стефан и его преемники жили до самого перенесения кафедры в Вологду. Построив при ней несколько келий для братии, Стефан основал здесь первый монастырь в Перми, называвшийся Михайло-Архангельским и существовавший до 1764 года. Сюда принимались престарелые зыряне, и сам Стефан служил для них примером подвижнической жизни. Способных учеников своих святитель посвящал в причетники, диаконы и священники, так что не только в соборе и монастыре, но впоследствии и во всех новоустроенных церквях духовенство стало из числа зырян. «И Попове его, - говорит Епифаний, - пермским языком служаху обедню, заутреню же и вечерню, и канонархи его по пермским книгам канонархаху, певцы же всяко пение пермски возглашаху».

Святителю надлежало еще осмотреть свою обширную паству, чтобы видеть, как живут в вере вновь обращенные, и, если можно, содействовать новым успехам веры. Поэтому, устроив дела в Усть-Выми, он поспешил отправиться в путь. Во время путешествия вместе с догматами истинной веры он преподавал правила семейной и гражданской жизни, миролюбиво решал споры, защищая слабых от сильных, и своей благотворительностью и беседами более и более привязывал к себе народ.

Руководимые в своих начинаниях его мудрыми советами зыряне сами видели, что такого благополучия и спокойствия, какой воцарился при епископе Стефане, прежде не было. Дань не казалась обременительной, потому что тиуны, вирники и даньщики не смели, как прежде, никого обижать и притеснять, так как Стефан, имея право участвовать в гражданском делопроизводстве и управлении краем, готов был всегда явиться на помощь и защиту угнетенных.

Христианство, видимо, переродило многих прежних язычников. Но не всех. Жители Гама, так недружелюбно принявшие его в первый раз и едва не убившие за сожжение кумирницы, и теперь были так же недружелюбны, хотя уже и не смели делать ему никаких дерзостей. И те немногие, которые приняли тогда здесь крещение, вновь вернулись к идолопоклонству, смеялись и говорили ему, что опять «едят белок». Больно было слышать это святителю. Слепой народ! «Пусть будет Гам слепым», - сказал он со скорбью. С того времени местность эту называют Слепой Гам.

Желая поживиться за счет трудолюбивых зырян, вогулы, непримиримые враги христианства, побуждаемые волхвами и тунами, убежавшими к ним от проповеди Стефана, хищнически напали на Пермь. Опустошив верхневычегодские и сысольские селения, они многочисленными ватагами устремились к Усть-Выми, намереваясь разрушить и сжечь все, устроенное Стефаном. Они убивали беззащитных поселян, зорили поля, резали скот, грабили и жгли дома. Испуганный народ, оставив все, в ужасе толпами бежал в Усть-Вымь. Это было в 1385 году, на третий год епископства св. Стефана.

При первой вести о нападении вогулов Стефан тотчас же отправил гонца в Устюг с требованием немедленной присылки ратных людей для отпора врагам и сделал нужные распоряжения для защиты и обороны церквей. Он велел жителям перенести все свое имущество на два укрепленных холма, к собору и монастырю, и с оружием в руках ожидать тут неприятеля. Сам же он молился о помощи Божией и с крестным ходом обошел весь владычный город, ободряя и воодушевляя народ. Готовый положить душу свою за своих духовных детей, он не стал ожидать нападения врагов и, облекшись в святительскую одежду, с духовенством и с некоторыми из зырян поплыл на лодках вверх по Вычегде навстречу врагам.

Вогулы, суеверные язычники, издали заметили ладью Стефана. Словно огнем горело никогда не видан-ное ими святительское облачение, а сам он показался им как бы мечущим в них огненные стрелы. Приняв его за страшного волхва, в ужасе бросились они бежать, оставив все награбленное. С тех пор во всю жизнь Стефана ни единожды не смели они подойти и напасть на Усть-Вымь, боясь могущественного «туна-чернеча Стэпэ» и беспокоили только одних отдаленных верхневычегодских зырян.

Но едва только удалились вогулы с верховьев Вычегды, как в том же году противоположная сторона ее, более населенная и богатая, подверглась нападению других врагов - ушкуйников. Новгородская вольница ограбила и разорила большую часть селений по Нижней Вычегде. Епископ поспешил в стан ушкуйников и, то умоляя их словами евангельскими, то устрашая гневом Божиим, заставлял возвращать награбленное и удаляться. Но не успевал еще народ оправиться и загладить следы опустошения, как являлись другие шайки новгородцев, снова грабили те же селения, и опять Стефан должен был увещевать грабителей и защищать свою паству.

Ко всему создание Москвой Пермской епархии было воспринято в Новгороде как вторжение в Новгородскую архиепископию. «Лета 6893 (1385 г.) владыко новугородский разгневан бысть зело, - како посмел Пимен митрополит дати епархия в Перме, в вотчине святей Софии, и послал дружинники воевати Пермскую епархию», - сообщает Вычегодско-Вымская летопись. И далее: «Позвал владыко Стефан устюжан, им бы беречи Пермскую землю от разорения, устюжане побили новгородцев под Чорной рекой, под Солдором. Лета 6894 (1386 г.) новугородцы со двиняны воевали по Волге, а, идучи оттуда, великого князя волости и вычегодские, и устюжские воевали ж. И князь Димитрий ослушников побил... того же лета поиде епискуп Стефан в Новгород...»

Итак, Стефан отправился в Новгород ходатайствовать у веча о воспрещении ушкуйникам нападать на пермские земли. Отправляясь в Новгород в первый раз и не имея там никаких знакомых, Стефан думал, что ему трудно будет приобрести расположение веча, часто не уступавшего великим князьям. К своему удивлению, встретил он общее к себе уважение. В Новгороде давно знали о подвигах святителя, и владыка новгородский архиепископ Алексий, посадники и бояре приняли апостола Перми как дорогого гостя св.Софии. Вече постановило: удовлетворить справедливые жалобы епископа, представить виновных на суд веча, а всей новгородской вольнице воспретить впредь заходить в пределы Пермской епархии. «Отпущен владыко Стефан от Ноугорода с милостью и дарами», - говорится в летописи.

Возвращение его из Новгорода было радостным днем для его паствы. С помощью доброго архипастыря народ завел прежний хозяйственный быт и почти забыл прежние разорения. Этим не кончились, однако, заботы Стефана о благосостоянии своей паствы. Приближался другой враг, более страшный и неумолимый, - голод, как бы для испытания веры новопросвещенных. В 1386 г. озимый хлеб по всей Перми вызяб от продолжительной и холодной весны, поля были засеяны яровым зерном, и потому истощились запасы хлеба. Но продолжительная холодная погода и ранние осенние морозы не дали созреть и яровому, так что народ еще с осени остался совершенно без хлеба и безо всякой надежды на будущее, так как поля не были засеяны. Торговцы, пользуясь случаем, стали продавать хлеб неслыханно дорого. Святитель открыл свои житницы, одним давал хлеб безденежно, других ссужал деньгами, но его запасов было явно мало. В дальних деревнях положение стало особенно тяжелым. Многие оставили свои дома и, глодая древесную кору, чуть живыми шли в Устюг, многие помирали с голоду по дороге.

Святитель несколько раз выписывал хлеб из Устюга, а когда и там не стало хлеба для продажи, то посылал за ним в Вологду. Естественно, что вследствие голода зыряне не в состоянии были платить те подати, которые требовали у них тиуны и даньщики великокняжеские.

Стефан отправил послание к великому князю, в ко- тором, описав постигшее Пермь бедствие, просил временных льгот для обедневшего народа, даньщиков же убеждал до получения ответа Государя остановить сбор податей.

Послание Стефана не застало Димитрия Донского в Москве, он ходил тогда наказывать Новгород за самовольство и грабежи ушкуйников, не оставлявших в покое и великокняжеских вотчин. Бояре государя, получившие послание святителя в его отсутствие, не посмели сами распорядиться и только по возвращении князя представили ему послание Стефана. Димитрий Иоаннович был глубоко тронут плачевным состоянием зырян и тотчас же приказал недоимки прежних лет простить, на год освободить народ от податей, а убытки, понесенные епископской кафедрой, щедро вознаградил дарами и деньгами. Кроме того, к Архангельскому монастырю приписана была большая часть деревень, находившихся близ владычного города.

Народ, услышав о милости великого князя, вздохнул свободно и стал выходить из лесных чащоб, где скрывался от жадности тиунов и сборщиков. Между тем святитель стал раздавать семенное зерно для посева, когда нужно было завести домашний рабочий скот, ссужал деньгами, если кому надобно было приобрести звероловные снаряды, он покупал их и помогал выгодно продавать лесную добычу. Признательный народ не знал, чем и как благодарить за все это своего благодетеля.

Отеческие заботы Стефана не ограничивались попечением о материальном благосостоянии народа. Он много заботился об укреплении народа в вере. После голода он в короткое время успел посетить самые отдаленные места своей епархии. Был он, по преданию, в Вендинге на реке Вашке (ныне селение в Удорском районе Коми республики), где поставил деревянный крест и часовню. Крест этот еще в середине XIX века стоял, правда, надпись на нем прочитать было уже не возможно, так как буквы совершенно сгладились. Побывал он на р.Вишере, в селениях верхневычегодских, доходил до границы Великой Перми (Чусовой) по рекам Сысоле и Лузе, везде поучая народ вере и благочестию, водворяя порядок и оставляя следы своей благотворительности. С отеческою любовью радовался святитель приращению новых чад Церкви.

За 13 лет своего епископства в Перми святитель Стефан построил много церквей и основал четыре монастыря с той целью, чтобы иноки, служа новообращенному народу примером христианских добродетелей, более и более утверждали его в православной вере. Помимо Архангельского в Усть-Выми, это Архангельский же монастырь в Яренске; по Сысоле Стефан поднялся до с. Вотча, где основал монастырь, который именовали Стефановским. К середине XIX века на этом месте оставалась только часовня с Крестом, однако с учреждением сыктывкарской епархии здесь вновь была образована обитель. Стефана называют основателем и Троицкого монастыря на Печоре, ныне это районный центр Коми республики - село Троицко-Печорск. На Верхней Вычегде он основал Ульяновский монастырь. Начальниками монастырей были усердные сподвижники Стефана, старавшиеся под его руководством утвердить и распространить христианство окрест своих обителей. К сожалению, до нас не дошли имена их, кроме преподобного Димитрия, урожденного зырянина, основателя Цылибинского монастыря на левом берегу Вычегды.

В 1389 году Стефан оплакал своего благодетеля, великого князя Димитрия Иоанновича, оказавшего столько милостей его новообразованной епархии. Вскоре представился ему случай видеть в Москве его наследника, который благосклонно принял и обласкал его. В 1390 году митрополит Киприан вызвал Пермского святителя в Москву на Собор по церковным делам. Во время этого путешествия, поспешая в Москву, Стефан не заехал в Троицкий монастырь (находившийся в стороне от дороги, примерно в десяти «поприщах») для посещения духовного брата и друга своего Сергия Радонежского, думая сделать это на обратном пути. Остановившись на дороге, он лишь прочитал молитву «Достойно есть», поклонился в ту сторону, где находилась обитель, и, благословив руками, сказал: «Мир тебе, духовный брат мой».

Преподобный Сергий сидел в это время с братией за трапезой и, уразумев духом преподанное ему Стефаном целование и благословение, немедленно встал из-за трапезы, немного постояв, сотворил молитву и, до земли поклонившись, сказал: «Радуйся и ты, пастырь Христова стада, и мир Божий да пребывает с тобою». Братия, естественно, удивилась необычному поступку игумена, некоторые подумали, что он имел какое-либо видение. По окончании трапезы стали они спрашивали его о случившемся.

«В этот самый час епископ Стефан, идущий в Москву, стал против монастыря нашего и поклонился Св. Троице и нас, смиренных, благословил», - отвечал Сергий, указав и место, где это случилось. В Сергиевой лавре с тех пор заведен был и по сию пору жив такой обычай: посреди трапезы монахи встают, а настоятель творит молитву, призывая на помощь преподобного Сергия, в память того приветствия. На месте же, где, по преданию, поклонился Стефан Сергию, впоследствии была возведена часовня Святого Креста с колодцем. «Сюда в праздник Воздвижения Креста Господня совершается из окрестных селений крестный ход, - сообщает хронограф в середине XIX века. - Кроме присутствия и приветствия св. Стефана, место сие было ознаменовано как тем, что здесь в свое время обыкновенно встречали преп.Сергия, возвращающегося из Москвы, так и тем, что здесь также князь Пожарский и Козьма Минин молились Святому Кресту, благословлены и окроплены были святой водой троицкими иноками на великий подвиг спасения Москвы и всего Отечества».

В Москве святитель Пермский встретил к себе особенное внимание и уважение как со стороны первосвятителя Русской Церкви, так и со стороны нового великого князя Василия Димитриевича. Вместе с митрополитом Киприаном он был в Твери на Соборе, судившем Тверского епископа Евфимия Висленя по жалобе на него тверского князя Михаила за несоблюдение церковного устава. В обратный путь великий князь и бояре одарили св.Стефана богатыми дарами, на которые он построил при своей Архангельской обители странноприимный дом, где с любовью принимал и покоил беспомощную бедность. Благосклонный прием святителя в Москве и благоволение к нему нового великого князя много значили и для пермских княжеских наместников, позволявших себе в отдаленном краю всякого рода несправедливости по отношению к местному населению. Тиуны и даньщики, опасаясь Стефана, прекратили свои насилия и своевольства.

В 1392 году соседствующая с Пермью Вятка, основанная в 1174 г. новгородскими выходцами, славная народонаселением и цветущая промышленностью и торговлей, подверглась нападению татар и была разорена. Вообще соседство Вятки с юга было выгодно для Перми, потому что она защищала ее от нападений закамских обитателей; помогало такое соседство и развитию зырянской торговли и промышленности, так как вятчане, более 200 лет господствующие по Вятке, Каме, Чусовой и отчасти по Лузе и Сысоле, охотно брали у зырян лесную добычу, доставляя им за то все для них необходимое. Св. Стефан дорожил близостью и благосостоянием этой предприимчивой страны тем более, что настоящее несчастье вятичей должно было отразиться и на зырянах, повлечь за собою упадок местной промышленности в пограничных зырянских селениях, породить бедность в стране и открыть ее нападениям разбойников. Кроме того, торгуя по Лузе и Сысоле, вятчане как христиане много способствовали устройст

Отрывки из жития святого Стефана Пермского, на которые сделаны указания в нашей «Истории»

1. «Сии преподобный отец наш Стефан бе оубо родом роусин, от языка словенска, от страны полоунощныя, глаголемыа Двинскыа, от града нарицаемаго Оусть-Юга, от родителю нарочитоу, сын некоего христолюбца моужа, верна християна именем Симеона, единого единый от крил к великий соборныя церкве святыа Богородица, иже на Оусть-Юзе, и от матере такоже християны, нарицаемыя Мария. И еще детищем сый, измлада вдан бысть грамоте; оучити ю же вскоре извыче, всю грамотоу яко до года, и конархатнемоу тачей чтец бысть во сборней церкви... Наоучи же ся в граде Усть-Юзе всей грамотичней хитрости и книжней силе. Возрастьшоу емоу в девъстве, и во чистоте, и в целомудрии и многи книги почитавшоу Ветьхаго и Новаго Завета. И еще млад боуда в оуности, отрок сы верстою, пострижеся в черньци во граде в Ростове у святого Григория Богослова, в монастыри, нарицаемем Затворе, близ епископьи, яко книги многи бяхоу тоу, доволны соуща емоу на потребоу почитаниа ради, при епископе Ростовстем Парфении... Прилежно имяше обычай почитати почитание книжное, и не бедно оучение рад оумедливая по оученьи, но да дондеже до конца поистинне оуразоумеет о коемждо стисе словеса, о чем глаголет, ти тако протолковаше; с молитвою бо и молением разоума сподобяшеся, и аще видяше моужа моудра и старца разоумична и духовна, то емоу совпросник и сбеседник беаше, и с ним соводворяшеся, и обнощеваше, и оутреневаше, распытая ищемых скоропытне.

2. Непразден же присно пребываше, но делаше роукама своима всегда троудолюбне, и святыя книги писаше хитрей гораздо и борзо, и послоушьствують книги его многая, яже и до сего дни яже своима роукама написал, троудолюбне счинив, яже соуть троудове его. Такоже емоу правимоу добре благодатми, имяше оуправлен образ дел его, и тако за многоую его добродетель поставлен бысть в диаконы от Арсеньа князя и епископа Ростовскаго. Таче посем, по преставленьи Алексиа митрополита, повелением наместника его именем Михаила, нарицаемаго Митяя, поставлен бысть в прозвитеры от Герасима, епископа Коломеньскаго. И изоучися сам языкоу пермьскомоу, и грамотоу новоу пермьскоую сложи, и азбоуки незнаемы счини, по предложенноую пермьскаго языка, якоже есть требе, и книги роуския на пермьский язык преведе, и преложи, и преписа. Желая же болшаго разоума, яко образом любомоудриа, изоучеся и греческой грамоте и книга греческия извыче добре, почиташе я и присно имеяше я оу себя, и бяше оумея глаголати треми языкы, такоже и грамоты три оумеяше, яже есть: роуския, гречски, пермьски, яко сбытися о сем словеси ономоу глаголющю, ижь речеся, яко языкы возглаголють новы; и паки: Инеми языки глаголати оу строи. И добрее обдержаще и помысл, еже ити в Пермьскоую землю и оучити я. Того бо ради язык пермьский покоушашеся изоучити, и того деля и грамотоу пермьскоу створи, понеже зело желааше и велми хотяше еже шествовати в Пермь, и оучити люди некрещеныя, и обращати неверныя человеки, и приводити я ко Христоу Богоу в вероу христианьскоую. Не токмо же помысли, но и делом створи.

3. Воздвиже Бог оугодъника своего Стефана в та времена и оустрои его быти проповедника и слоужителя словоу истинноумоу и строителя тайнам его и оучителя Перми; яко древле во Израили Веселеила, наполни его мудрости, и разоума, и хитрости; еюже наполнився и теплотою веры Христовы ражжегся, и многим желанием восхоте ити в Пермьскую землю, и оучити я православной вере христианьстей. И сице емоу оумысльшоу, приде ко преже реченномоу владыце Герасиму, епископоу Коломеньскомоу, наместнику на Москве, соущю емоу старцоу многолетноу и добролепноу, иже бе святил его на доставление прозвитерства, благословитися хотя от него, да его благословить благий он поуть и на право оумышленое шествие и на доброе исповеданье. Бяше бо в ты дни на Москве не соущоу никомоуже митрополиту, Алексею оубо к Господоу отшедшю, а другомоу не оу пришедшю; темже подобно бе емоу с подобным доброчестьем потребовати благословенья, и молитв, и грамот, и отпоущеньа от старейшин святительск.

4. Взем с собою от мощи святых антимысы и прочая потребная, яже соуть надобна на освящение святей церкви, и святое миро, и священое масло, и ина таковая подобно ключимаа, и тако пойде, дръзновением м(н)огим оустремися ко шествию преже реченнаго образа, и оутверди лице свое в землю Пермьскую.

5. От них (пермян) оубо, слышавше проповедь веры христьанскыа, овии хотяху веровати и креститися, а друзии же не хотяхоу, но и хотящим възбраняхоу веровати. Елико же первие мало некто от них вероваша и крещени быша от него, те часто прихожаху к немоу и приседяхоу присно ему, събеседоущее и съвъпрошающеся с ним, и повсегда держахуся его и зело его любляхоу;

а иже не вероваша, ти не любят его, и отбегают, и оубити помышляют... Исперва оубо сии Стефан много зла пострада от неверных пермян от некрещеных:

озлобление, роптание, хноухнание, хоуление, оукорение, оуничижение, досаждение, поношение и пакость, овогда оубо прещение: смертию прещахоу емоу, овогда же оубити его хотяхоу.

6. Божий же раб Стефан помолися Богоу и помолитве потщася заложити святоую церьковь Божию... Поставих сию церьковь на месте нарицаемем на Усть-Выми, идеже Вымь река своим устьем въшла в Вычегду реку, идеже последи создана бысть обитель болшаа, еже потом епископья его наречена бысть. Егда же свяща церьковь сию, яко быти ей, нарече ю в имя Пресвятыя, Пречистыя, Преблаженыя Владичица нашея Богородица и Приснодевы Марьа, честнаго Ея Благовещениа. Устави же ся таковый праздник праздновати месяца марта 25 день, рек, яко сии праздник - се зачало всем праздником великим Господним, и яко се есть начаток спасению нашему.

7. И многи увеща отложити суетную прьмскую прелесть кумирьскую и веровати в Господа нашего Иисус Христа, и креститись обещашась. Аще бо и с яростию и гневом преже устремишася на нь, но обаче увещевахуся в мир кротостью его... Разходящесь, не сотвориша емоу зла никоегоже, но множайшии от них крестишася. И тако помалу множашася стадо Христово и подробноу прибывяше христиан, подробну бо, рече, созидается град; а прочий осташа некрещени, но всегда же обаче имеяхоу обычай сбиратись вкоупе и сходитись в место едино - или пермяне к немоу к новопоставленой церкви оной, о нейже преже рехом, или он к ним во етеро место оуреченое на совпрошенье и на истязанье. Но обаче отнележе церкви его создана бысть, по вся дни прихожахоу пермяне, и некрещении соуще, не на молитву частяще, не яко спасенья требующе или молитвы ради пририщюще, но видети хотяще красоты и доброты и зданья церковнаго и бяхоу наслажающеся зренья, пребывахоу и паки отхожахоу... Некоторый от пермян, суровейший моужи, невернии человецы и еще некрещени соуще, собравшеся мнози, и от них овии соуть волсви, а друзии - кудесници, инии же - чаротворцы и прочий старци их, йже стояху за веру свою и за пошлину Пермьскиа земля, иже хотяху разъвращати веру христьанскую. И люте попремногу смущающе, спирахуся с ним, хваляще свою веру, хуляще же и укоряюще веру христьанскую. И сице творяху, часть служаху ему, съпротивляющеся ему о вере. Стефан же, Божиею благодатью и своим досужством, всех сих препираше, аще и многу съпрашанию бывшю; аще и велику промежу ими истязанию сущу, но вси припрени быша от него.

8. Тогда восхотеша креститись еже некрещении пермяне, и събрашася к нему людие мнозии, народ мужи, и жены, и дети, яко на поученье. Он же, видя их на крещение грядуща, и зело преобрадовася обращенью их, и с веселым сердцем и со тщаньем прият я, и, отверз уста своя, паки учаше по обычаю... Он же, знаменав тех когождо их рукою своею, прекрестив, и огласив, и молитву сьтворив, и благословив, отпусти я с миром когождо восвояси, завоведав имь по вся дни частити к святей церкви Божий, ко оглашению же приходити оглашенных. И по вся дни молитву творя над ними, и по малех временех уреченых молитвовав над ними довольно, и тако тех научив православней вере христьянстей и с женами их и с детми, и крести я во им Отца и Сына и Святого Духа; и научи их грамоте их пермьстей, юже бе дотоле ново сложил; но и всемь имь: новокрещеным мужем, и оуношам, и отроком младым, и малым детищем,- заповеда учити грамоту: Часословець яве, и Осмогласник, и Песница Давыдова, но и вся прочаа книгы. Учащих же ся грамоте, елици от них извыкоша святым книгам, и в тех разбираше: овых в поп поставляше, овых же в дьяконы, другая же подьякы, четци же и певци, петие им перепеваа, и перелагаа, и писати научая их пермьския книга; и сам спомогаа им, преводяще с руских книг на пермьскиа книгы, и сиа предасть им. И так оттоле друг друга учаху грамоте, и от книг книгу преписующе, умножаху, исплъняюще.

9. И тако помогающу Богу, благоволящу же и сдействующу, постави другую церковь святую, добру и чюдну, по образу предреченному указанному, и в ней иконы и книгы устрой. Но и третью церковь на ином месте. И сие изволися ему не едину церковь поставити, но многы, понеже бо людие пермьстии новокрещаемии не в едином месте живяху, но зде и онде, ово близу, ови же дале; темъже подобаше ему разныя церкви на разных местех поставляти - по рекам и по погостам, идеже коейждо прилично, яко сам весть. И тако убо церкви святыя съзидаются в Перми, а идолы скрушахуся... А еже повешаное около идол, или кровля над ними, или на приношение, или на украшение им принесенное, или соболи, или куници, или горностаи, или ласици, или бобры, или лисици, или медведна, или рыси, или белки, - то все сьбрав в едину кущу, съкладе и огневи предасть я, кумира преже обухом в лоб ударяше ти потом топором иссечаше я на малыя поленца, и, огнь възнетив, обое сгараше огнем - и куча с куницями, и кумир вкупе с ними. Себе же в приобретение того прибытка не примаше, но огнем сжегаше я, глаголя, яко се часть есть неприязнена. И о сем зело дивляхуся пермяне, глаголюще: «Како не приимаше себе всего того в корысть?..» Бяху бо в Перми кумири разноличнии, овии больший и меньший, друзии же средний, а инии нарочитии и словутнии, и инии мнозии, и никто может исчести их; овем убо редции моляхуся и худу честь въздаяху, а другим же мнози не токмо ближний, но и дальний погостове. Соуть же уних етери кумири, к нимьже издалеча прихожаху и от далних мест поминки приношаху, и за три дни, и за четыре, и за неделю соущи, и с всяцем тщанием приносы и поминки присылаху.

10. Прииде некто олъхв, чародеевый старець, лукавый и мечетник, нарочит кудесник, влъхвом начальник, обавником старейшина, отравником болший, иже на влъшебныя хитрости всегда упражняася, иже кудесномоу чарованию тепл сы помощник, имя ему Пам; сътник бо бяше во стране той... Кудесник, часто приходя, овогда убо втаю, овогда ж яве, развращаше новокрещеныя люди, глаголя: «Братиа, мужи прьмстии, отческих богов не оставливайте, а жрътв и треб их не забывайте, а старые пошлины не покидывайте, давныя веры не пометываите; еже твориша отци наши, тако творите; мене слушайте, а не слушайте Стефана, иже новопришедшаго от Москвы. От Москвы может ли что добро быти нам? Не оттуду ли нам тяжести быша, и дани тяжкия, и насильства, и тивуни, и довотщици, и приставници? Сего ради не слушайте его, но мене паче послушайте, добра вам хотящаго; аз бо есмь род ваш, и единоя земля с вами, и един род, и единоплеменен, и едино колено, и един язык; лепо вы есть мене послушати паче; аз бо есмь ваш давно и учитель, и подобаше вам мене послушати, старца суща и вам аки отца паче, нежели онаго русина, паче же москвитяна - и млада суща предо мною връстою телесною, и малолетна, уна суща възрастом, леты же предо мною, яко сына и яко внука мне.

11. И пребыста сама два токмо, друг другом истязающеся словесы, весь день и всю нощь без брашна и без сна пребываше, ни престая имуще, ни почивания сътворяюще, ни сну вдающеся, но присно о спирании супротивляхуся, словесы упражняхуся. И оубо аще и много изглагола к нему, но обаче мняшеся, аки на воду сеяв... И бысть по словесех сих, егда скончашася вся словеса си по мнозех распрениих и супротиворечии, изволися има обема, и избраста себе оба два сама, и въсхотеста приати искушение веры, и рекоста друг ко другу: «Придиве, и въжжеве огнь, и внидеве в онь, яко исквозе огнь пламенен, пройдева посреди пламени горяща, вместе купно пройдева оба, аз же и ты, и ту приимеве искушение, и ту возмеве искушение и извещение веры: да иже изыдет цел и неврежен, сего вера права есть и тому вси последуим. И паки другойци другое извещение приимемь темь же образом: приидеве оба, имшесь за руце когождо, и внидеве вкупе в едину пролубь, и низснидеве в глубину реки Вычегды, и пустивеся наниз по подледию, и паки по часе довольно, ниже единаго плеса, единою пролубью оба купно паки взникневе; да егоже аще вера права будет, сии цел изыдет и неврежен, и тому прочее вси повинутся». И угодно бысть слово се предо всем народом людьи, и реша вси людие: «Воистинну добр глагол, еже реете днесь...» Народу же предстоящу, человеком собранным, людем зрящим воочию леповидцем, огню горящу и пламени распаляющуся, преподобный же паче прилежаше, ем, понужая его, но и рукою яв за ризу влъхва и крепко сожем его, похващаше и нудьма влечаше ко огню очима. Чародей же паки въспящяшеся въспять. И елижды сему бываему, толкраты же сии нагло влеком, вопияше, глаголя:

«Не дейте мене, да почию!» Паки же третицею стяживси преподобный, позываше и глаголя: «Пойдеве, да внидеве оба в огнь палящь, по словеси твоему и по суду своему, якоже еси изволил». Он же не хотяше внити... Преподобный же Стефан, победився со влъхвом различным сим начинанием, паки инем образом победу въздвиже на нь: поим его народом и приведе к реце; и сътвориша две велице пролуби: едину выше, а другую вдале вниз; ово убо, яже есть врьхняа, оуду же попрети има обема вкупе, имшимся за руце, ова же нижняя, еюже низшедше по подледию, и паки выспрь възникнути. Чародеивый же вълхв и тамо побежден пострамися, но и тамо трикраты понужден быв, и многажды отврьжеся, глаголя, яко немощен есмь сице сотворити, аще и тмами виновата мя сотворите.

12. Межю же сим преподобный крещаше люди, зде и онде обретающихся, от различных погостов приходящих мужи, и жены, и дети, сущаа младенца, елико верных и елико готовающихся к святому просвещению, елико хотяющих породитися банею пакыпорождениа, и елико желающих приати Христово знамение, елико приходящих к святому крещению, сих всех оглашая, поучая, крещаше, яко же бе ему обычай, иже и присно творяше. Дело же бе ему: книги писаше, со руских переводя на пермьския, но и с греческих многажды на пермьскиа, и немалу болезнь имея, о семь прилежаше, овогда убо почиташе святыа книги, овогда же переписоваше; то бо бе дело ему присно - тем и в нощех без сна пребываше, и бдениа повсегдашняя сътворяше, денью же множицею непразден пребываше, овогда убо тружашеся еже в делех руку своею, ово же наряжаше и устраяше яже надобно о церкви, или себе на потребу и сущим с ним... И умножшимся учеником, пребываху христиане, но и церкви святыя на различнех местех, и на разных реках, и на погостах еде и онде созидаеми бываху. И нужа всяко бысть ему взискати, и поставити, и привести епископа, исъпроста рещи, всяческы требует земля та епископа, понеже до митрополита и до Москвы далече сущи... И сих ради всех советоваше со предними своими чиноначальники, и таковьм ради вины воздвижеся от земля далняа, еже есть от Перми, на Москву ко князю великому Дмитрию Ивановичи? и к Пименоу, тогда сущу митрополиту, и вину сущу поведа им, еяже ради от далняго оземъствованиа пришествова на Москву.

13. Митрополит же со князем великым сразсудив, и подумав, и поразсмотрив, видев и слышав мужа добродетель, и благоизволение, и доброе исповедание, и яко учительскым саном украшена суща, и яко апостольское дело начинающа же и свершающа, и таковыя благодати достойна бывша, изъбрав епископы, и священники, и прочая клиросники, таче Божиею благодатию, и изволением князя великаго, и своим избранием, и хотением всего причта и людей, поставль его епископом в Пермскую землю, юже и просвети святым крещением... И приехав в свою си епископью, паки попервою держашеся устроение, и свое обычное дело имяше, и слово Божие проповедаше с дръзновением, и невозбранно учаше я, елико где осталося от некрещеных, изыскав сюду и сюду; в кыих пределех обретая, сия от поганых обращаше и крещаше. Всех же крещеных своих учаше в вере пребывати, и напред поспевати, яко же рече апостол: Заднаа завывающе, а на предняя протязающеся. И грамоте пермской учаше я, и книгы писаше им, и церкви святыя ставляше им, и свящаше, иконами украшаше, и книгами исполняше, и монастыри наряжаше, и в черньци постригаше, и игумены им устрояше, и священники, попы и диаконы сам поставляше. И Попове его пермскым языком служаху обедню, заутреню же и вечерню, пермскою речию пояху, и канонархи его по пермскым книгам аконархаша, и чтеци чтение чтяху пермскою беседою, певци же всяко пение пермъскы возглашаху.

14. Не токмо бо святым крещением просвети, ано и грамоте сподоби я, и книжный разоум дарова им, и писание предасть им, еже новую грамоту сложи, еже незнаемую азъбуку пермьскую съчини, и теми письменными словесы книгы мнози написав, предасть им, егоже дотоле век свой не стяжаша. Прежде бо крещениа пермяне не имеяху у себе грамоты... Един Господь Бог Израилев, имеяй велию милость, еюже возлюби и нас, помилова нас, даровав нам своего угодника Стефана: и приложи нам книгы от рускаго на пермский язык. Когда же се бысть, или в кое время? И недавно, но, яко мню, от созданиа миру в лето 6883.

15. И милостыню любяше подаяти, страннолюбие, нищекормие и гостем учреждение творити. Колькраты многажды лодьями жита привозя от Вологды в Пермь, и сиа вся истрошаше не на ино что еже на свой промысл, но точию на потребу странным, и проходящим, и прочим всем требующим.

16. Егда же приде кончина лет житиа его, и время отшествиа его наста, и приспе година преставлениа его, прилучися ему в ты дни приехати на Москву к Кеприяну митрополиту. Бе бо ему любим зело и любляше и велми. К нему же потщася долг путь гнатя и мног шествовати о некых делесех священотайных, и о церковнем управлении, и о законоправилех, и о прочих въпросех потребных, яже суть на спасение человеком. И тогда приключися ему на Москве неколико дний поболевшу и преставитися.

17. Они же (пермяне), егда услыша преставление его, въсплакаша со слезами и в тузе сердечной вопиаху умилением, жалостьно сетующе, и вси начаша глаголати: «Горе, горе нам, братие, како остахом добра господина и учителя! Горе, горе нам, како лишени быхом добра пастуха и правителя! О, како отъяся от нас, иже многа добра нам податель; о, како остахом очистьника душам нашим и печальника телом нашим. Топерво остахом добра промышленика и ходатая, иже был нам ходатай к Богу и к человеком; к Богу убо моляшеся о спасении душ наших, а ко князю о жалобе нашей, и о льготе, и о ползе нашей, и ходатайствоваше, и промышляше ко боляром же, к началом, властем мира сего был нам заступник тепл, многажды избавляя ны от насилия, и работы, и тивуньскиа продажа и тяжкыа дани облегчая ны. Но и сами ти новгородци, ушкуйници, разбойници, словесы его увещевании бываху, еже не воевати ны.

18. О, како не сетуем, яко не на своем столе почил еси! Добро же бы было нам, аще бы рака мощий твоих была у нас, в нашей стране, а в твоей епископьи, нежели на Москве, не в своем пределе. Не тако бо тебе москвичи почтут, яко же мы, ни тако ублажат; знаем бо мы и тех, иже и прозвища ти кидаху, отнюдуже неции яко и Храпом тя зваху, не разумеюще силы и благодати Божия, бываемыя в тебе и тобою. А мы быхом тебе долъжную честь воздали, яко должни суще тебе и яко твои есмы ученицы, яко чада твоа приснаа».

(Это житие святого Стефана Пермского сполна - в книге «Памятники старинной русской литературы». СПб., 1862. Выпуск. 4. 119-171 ).

Конец работы -

Эта тема принадлежит разделу:

Митр. Макарий. История Русской Церкви. Том 4

На сайте сайт читайте: "митр. макарий. история русской церкви. том 4."

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ:

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Любовь к учению, и в частности к языкам, вообще отличала его . Стефан с необычайной быстротой выучился чтению. Будучи еще отроком, он был сделан канонархом (чтецом канонов) в той самой церкви, в которой служил его отец.

Чтение священных книг, глубокая и искренняя вера, любовь к знаниям подсказали Стефану путь, которым он следовал в течение всей своей жизни. Он покинул Устюг и отправился в Ростов (центр епархии, в которую входил его родной город), где принял пострижение в монастыре святого Григория Богослова, известном под именем «Затвор», или «Братский Затвор». При пострижении (которое совершил игумен монастыря Максим, по прозвищу Калина) Стефан сохранил свое крещальное имя.

Ростовский «Затвор» был знаменит своей библиотекой, в которой имелось множество книг - как славянских, так и греческих. (Последние, повидимому, были редкостью в русских монастырях.) Стефан в совершенстве выучил греческий язык и научился хорошо читать и понимать греческие книги. Он продолжал свое образование, стараясь вникнуть в самую суть сокрытого от него знания. «С молитвою и молением он сподобился разума, и если видел мужа мудрого и старца разумного и духовного, то становился его совопросником и собеседником, и с ним ночевал и дневал, расспрашивая искомое пытливо; и притча разумная была понятна ему, и то, что было неизвестно и не протолковано, все им было разыскано и истолковано; и всякую повесть божественную хотел он слушать, слова, и речи, и поучения поведать». Так рассказывает о Стефане знаменитый древнерусский книжник Епифаний Премудрый (автор Жития Сергия Радонежского ), также пребывавший в то время в ростовском «Затворе» и близко общавшийся со святым Стефаном . Епифаний впоследствии сокрушался, что ему не раз приходилось спорить со святым по поводу того или иного прочитанного ими текста и даже быть ему «досадителем». В монастыре Стефан стал также опытным книгописцем: «Святые книги писал весьма искусно и быстро».

За время пребывания в монастыре Стефан окончательно утвердился в мысли, к которой, по-видимому, пришел еще в родном городе: просветить язычников-зырян, приобщить их к христианской вере. Но для этого необходимы священные книги, понятные для невежественных язычников. «И обучился Стефан сам языку пермскому, и грамоту новую пермскую сложил, и азбуку ранее неизвестную пермского языка сочинил, как полагается, и книги русские на пермский язык перевел, и переложил, и переписал». Это был великий подвиг, подобный совершенному некогда святыми Кириллом и Мефодием, просветителями славян. Как полагают, изобретая азбуку для языка комизырян, Стефан использовал значки, вырезавшиеся зырянами на тонких четырехугольных палочках, которые служили им в качестве денег. Новоизобретенными знаками были переписаны основные богослужебные книги - по всей видимости, Часослов, Псалтирь и Служебник.

К тому времени, уже несколько лет пребывая в монастыре , Стефан был рукоположен в диакона. В 1379 году, перед началом своей проповеди, Стефан отправился за благословением к мес; тоблюстителю митрополичьего престола коломенскому епископу Герасиму. Епископ весьма удивился его замыслу, но, видя его искреннее желание и готовность к подвигу, благословил Стефана . Тогда же он возвел его в сан священника и снабдил всем необходимым для освящения церкви. Стефан получил разрешение на свою деятельность и от гражданских властей и запасся охранной грамотой великого князя Дмитрия Ивановича. Однако никто из представителей властей не последовал за ним. Стефан отправился в Пермскую землю один. Более того, впоследствии ему не раз придется защищать пермяков от насилия княжеских тиунов и приставов.

Святой начал свою проповедь с Котласа (Пырас). Поначалу ему пришлось претерпеть много зла от язычников, рассказывает Епифаний : «озлобление, ропот, поругание, хулу, укоры, уничижение, досаждения, поношение, пакости, а иногда и угрозы: смертью угрожали ему, даже убить хотели, обступали его с дубинами и с длинными жердями, нанести смертельные удары хотя.

Однажды собралось против него множество крамольников , и, принесши множество охапок сухой соломы и огонь, обложили они его кругом той соломой и хотели по воле своей сжечь». Однако Господь защитил его . Святой противопоставлял злу кротость и смирение; он сам не поднимал руки против язычников и сносил их брань и угрозы, но при том неустанно продолжал свою проповедь.

Вскоре, окрестив нескольких местных жителей, святой Стефан поставил церковь в устье реки Выми (притока Вычегды). Впоследствии он устроил в Усть-Выми монастырь, ставший главным центром новой епархии.

Житие рассказывает о таком случае. Однажды святой Стефан пришел к особо почитаемому святилищу пермяков, где стояли их идолы, сделанные из дерева. В это время там никого не было. Стефану удалось поджечь идолов, и святилище сгорело дотла. Святой не бежал прочь, но остался на том месте, ожидая язычников. Те, действительно, вскоре прибежали, объятые яростью, и устремились на него с топорами и дрекольем, помышляя убить. Стефан не стал ничего говорить им, но обратился с молитвой к Богу - и внезапно ярость народа, окружавшего его, сменилась успокоением. Никто даже не ударил его - отчасти потому, что кротость святого смирила их, отчасти, наверное, потому, что люди побоялись тронуть человека, пришедшего с грамотами из самой Москвы . И позднее они нередко рассуждали так: «Как можем мы бить или прогонять его, когда он имеет грамоты из Москвы ? Вот если бы он первым вступил в борьбу и ударил кого-нибудь из нас, то мы бы растерзали его и тем могли оправдаться. Но он в ответ на наши обиды не скажет гневного и укорительного слова, все перенося с терпением, и мы не знаем, что нам делать с ним».

Как только святой Стефан замечал где-либо собравшихся язычников , он тут же спешил к ним и вступал в беседу, проповедуя о Христе . Иногда люди сами приходили к нему для беседы. Особенно часто являлись они в церковь , построенную святым, - даже не из-за молитвы, но из желания посмотреть на невиданную ими прежде красоту храма. (Так когда-то и сами русские уверовали в Христа , пленившись красотой церковной службы.) И так все большее число людей приобщалось к христианской вере.

Святой прошел не менее тысячи километров по земли Перми. Он разрушал святилища и срубал священные деревья зырян - все чаще уже при помощи самих вчерашних язычников, принимавших крещение. Старые божества не могли покарать его - и это в глазах народа служило доказательством истинности учения, принесенного святым Стефаном . У местных жителей был обычай украшать идолы лучшими шкурами пойманных на охоте зверей - соболей, куниц, горностаев, а также другими драгоценностями. Никто не смел прикасаться к ним - ослушника неминуемо поражала лютая болезнь. Святой же безбоязненно срывал драгоценности, принесенные, как он говорил, в дар бесам, и бросал все их в огонь. (Впрочем, одному из своих слуг он повелел сделать из драгоценных шкур штаны, онучи и «ноговицы» и носить их на посмеяние бесам.) Себе же святой ничего не брал - и это его бескорыстие также вызывало изумление пермяков, привыкших к жадности выходцев из Москвы.

Житие рассказывает о споре святого с неким волхвом-чародеем по имени Пам. Прежде тот считался первым во всей Пермской земле, проповедь же святого лишила его власти и богатства. Пам не раз подговаривал местных жителей прогнать Стефана из страны и возвратиться к вере отцов и дедов. «Что доброго может быть нам от Москвы? - говорил он. - Не оттуда ли нам идут тяготы, дани тяжкие и насилия, и тиуны, и доводчики, и приставники? Того ради не слушайте его, но меня лучше слушайте». Люди же отвечали, что Паму надлежит спорить не с ними, но с самим Стефаном : если он одолеет того, то и они оставят новое учение и вернутся к старым богам.

Стефан и Пам в течение целого дня препирались друг с другом, причем Стефан , согласно рассказу Жития , опроверг все доводы волхва о преимуществах его веры. Наконец, потеряв надежду одолеть христианского проповедника в словесном поединке, волхв предложил делом испытать, на чьей стороне истина, а именно пройти испытания огнем и водою: и Стефан , и сам волх должны были войти в пламя - тот, кто выйдет целым и невредимым, докажет истинность своего учения. Затем оба должны были войти в одну прорубь на реке Вычегде (дело было зимой ) выйти из другой. Стефан согласился. Подожгли некую хижину и, когда та запылала, святой, помолившись, взял за руку волхв; и решительно направился в самое пламя. Но, оказывается, волх был храбр только на словах: он испугался сильного пламени не посмел войти в него. Святой схватил его за одежду и стал силой волочь в горящую хижину. Пам упирался, пятился назад и наконец, упав на землю, стал вопить, что боится прикоснуться к огню. И так повторялось трижды. Преподобный, одержав победу над волхвом, обратился к народу, спрашивая, как надлежи поступить с осрамившимся кудесником. «Достоин он казни», отвечали люди. Волхва схватили и подвели к Стефану. Стефан однако, отказался казнить его, но изгнал его из страны. Об этом Паме известно, что он со своим родом ушел в Сибирь; согласно преданию, жители селения Алтым на Оби вели от него свое про исхождение.

Число учеников Стефана непрестанно увеличивалось. Строились новые церкви, так что возникла нужда в особом епиского для Пермской земли. Около 1383 года Стефан отправился в Москву к великому князю Дмитрию Ивановичу и митрополиту Пимену, управлявшему тогда Русской Церковью, просить их о поставлении епископа для новообращенных людей. Митрополит Пимен рукоположил в епископа Пермского самого Стефана . При этом великий князь пожаловал Стефану часть своих доходов Перми, право беспошлинной торговли в русских землях и сбор пошлин с приезжавших в Пермь купцов и промышленников. Новый епископ получил и богатые дары от великого князя.

В сане епископа святой Стефан трудился для пермской Церкви столь же усердно , как и раньше: он приводил к вере и крестил язычников, ставил церкви, поставлял священников, устраивал монастыри. Известны основанные им монастыри : два Архангельских - в Усть-Выми и Яренске, Спасский и Стефановский в районе Усть-Сысольска. Великой заслугой святого было распространение школ, в которых Стефан обучал своих учеников изобретенной им грамоте; он организовывал переписку книг, продолжил перевод на пермский язык богослужебных книг - причем не только со славянского, но и с греческого языка. (К сожалению, ни одной книги, написанной пермским языком, до нашего времени не сохранилось; уцелели лишь отдельные надписи.) Стефан стал великим благодетелем для всего пермского народа. Он заботился не только о духовных нуждах своей паствы, но и о ее материальном благополучии. Во время голода, охватившего пермские земли, святитель раздавал голодающим свои хлебные запасы и деньги, заботился о доставке хлеба из Устюга и Вологды. Он старался обезопасить Пермь от нападения ее беспокойных соседей - вогуличей (нынешние манси), вятчан, а также новгородских разбойников-ушкуйников. В 1386 году Стефан с этой целью посетил Новгород. Он бывал и в Москве. В 1391 году Стефан участвовал в соборе епископов, созванном митрополитом Киприаном. Вероятно, именно во время этой его поездки в Москву произошло известное чудо, свидетельствующее об особой духовной близости, установившейся между святым Стефаном Пермским и святым Сергием Радонежским . О чуде этом рассказывается в Житии Сергия .

Однажды святой, питавший великую любовь к преподобному Сергию, спешил в Москву по делам своей епархии. Дорога, по которой он ехал, проходила верстах в восьми от Троицкого монастыря . Не имея возможности заехать в обитель и предполагая посетить ее на обратном пути, святитель остановился, сошел со своей повозки и, прочитав обычную молитву, поклонился преподобному Сергию со словами: «Мир тебе, духовный брат!» Сергий в это время сидел вместе с братией за трапезой. Уразумев поклонение епископа, он поднялся со своего места и, также сотворив молитву, в свою очередь поклонился епископу: «Радуйся и ты, пастырь Христова стада, и благословение Господне да будет с тобою». На месте, где, по преданию, святой Стефан поклонился преподобному Сергию , была впоследствии возведена часовня Святого Креста с колодцем.

В последний раз пермский епископ посетил Москву на Пасху 1396 года (2 апреля) . Вскоре, однако, он заболел и, проболев несколько дней, преставился 26 апреля. Епифаний Премудрый так описывает кончину святого: «И еще не отошли от уст его благодарение и молитва, и он, как бы спать захотев, начал задремывать, и, погрузившись в тихий сон, тихо и безмятежно испустил дух, преставившись к Господу». Святой был похоронен в соборе Спаса на Бору в московском Кремле (собор не сохранился). Останки его, по преданию, почивали там открыто до нашествия поляков; после этого они были скрыты. Возле гробницы святого хранился его святительский посох; впоследствии он был увезен поляками, но в середине XIX века возвращен в Россию и ныне находится в Перми.