На первый взгляд, и образ, и персонаж, и литературный тип, и лирический герой – понятия одинаковые или, по крайней мере, очень схожие. Попробуем разобраться в перипетиях значений изучаемых понятий.

Образ – это художественное обобщение человеческих свойств, черт характера в индивидуальном облике героя. Образ – это художественная категория, которую мы можем оценивать с точки зрения авторского мастерства: нельзя презирать образ Плюшкина, поскольку он вызывает восхищение мастерством Гоголя, можно не любить тип плюшкиных.

Понятие «персонаж» шире понятия «образ». Персонаж – это любое действующее лицо произведения, поэтому данным понятием неправильно заменять понятия «образ» или «лирический герой». Но отметим, что применительно к второстепенным лицам произведения мы можем употребить только это понятие. Иногда можно столкнуться и с таким определением: персонаж – это лицо, не влияющее на событие, не важное при раскрытии основных проблем и идейных коллизий.

Лирический герой – образ героя в лирическом произведении, переживания, мысли, чувства которого отражают авторское мировосприятие; это художественный «двойник» автора, имеющий свой внутренний мир, свою судьбу. Это не автобиографический образ, хотя и воплощает в себе духовный мир автора. Например, лирический герой М.Ю. Лермонтова – это «сын страдания», разочарованный в действительности, романтичный, одинокий, постоянно ищущий свободу.

Литературный тип – это обобщенный образ человеческой индивидуальности, наиболее возможной, характерной, для определенной общественной среды в определенное время. Литературный тип – это единство индивидуального и типического, причем «типическое» не является синонимом «усредненному»: тип всегда вбирает в себя все самые яркие черты, характерные для конкретной группы людей. Апогей мастерства автора при разработке типа – это переход типа в разряд нарицательных (Манилов – нарицательный образ праздного мечтателя, Ноздрев – лгун и хвастун и др.).

Нередко мы сталкиваемся и еще с одним понятием – характер . Характер – это человеческая индивидуальность, складывающаяся из определенных душевно-нравственных, психических черт; это единство эмоциональной реакции, темперамента, воли и обусловленного общественно-исторической ситуацией и временем типа поведения. В каждом характере есть доминирующая черта, которая придает живое единство всему многообразию качеств и свойств.

Таким образом, при характеристике героя очень важно не забывать о различиях, рассмотренных выше.

Успехов Вам в характеристике любимых литературных героев!

сайт, при полном или частичном копировании материала ссылка на первоисточник обязательна.

Литературные герои, как правило, являются художественным вымыслом автора. Но у некоторых из них всё же есть реальные прототипы, жившие во времена автора, или известные исторические личности. Мы расскажем, кем же были эти незнакомые широкому кругу читателей фигуры.

1. Шерлок Холмс

Даже сам автор признал, что у Шерлока Холмса есть много общих черт с его наставником Джо Беллом. На страницах автобиографии можно было прочесть о том, что писатель часто вспоминал о своем преподавателе, говорил о его орлином профиле, пытливом уме и удивительной интуиции. По его словам, доктор мог превратить любое дело в точную систематизированную научную дисциплину.

Нередко доктор Белл пользовался дедуктивные методы дознания. Только по одному виду человека он мог рассказать о его привычках, о биографии и даже порою ставил диагноз. После выхода романа Конан Дойль вёл переписку с «прототипом» Холмса, и тот рассказал ему, что, возможно, именно так и сложилась бы его карьера, выбери он другой путь.

2. Джеймс Бонд

Литературная история Джеймса Бонда началась с серии книг, которые были написаны разведчиком Яном Флемингом. Первая книга серии – «Казино Рояль» - вышла в тираж в 1953 году, через несколько лет после того, как Флеминг был приставлен следить переметнувшимся из немецкой службы в английскую разведку принцем Бернардом. После долгих взаимных подозрений разведчики стали хорошими друзьями. Бонд перенял у принца Бернарда заказывать «Водку-мартини», при этом добавляя легендарное «Взболтать, а не размешивать».

3. Остап Бендер

Человек, ставший прототипом великого комбинатора из "12 стульев" Ильфа и Петрова в свои 80 лет ещё работал проводником на железной дороге в поезде по Москва-Ташкент. Урожденный одессит Остап Шор с нежных ногтей был склонен к авантюрам. Он представлялся то художником, то гроссмейстером по шахматам и даже выступал в качестве члена одной из антисоветских партий.

Только благодаря своей недюжинной фантазии Остапу Шору удалось вернуться из Москвы в Одессу, где он служил в уголовном розыске и вел борьбу с местным бандитизмом. Вероятно, отсюда и почтительное отношение Остапа Бендера к Уголовному кодексу.

4. Профессор Преображенский

У профессора Преображенского из известного булгаковского романа «Собачьего сердца» тоже был реальный прототип - французский хирург русского происхождения Самуил Абрамович Воронов. Этот человек в начале 20-го века произвёл настоящий фурор в Европе, пересаживая железы обезьяны человеку для омоложения организма. Первые операции эффект продемонстрировали просто поразительный: у пожилых пациентов наблюдалось возобновление половой жизни, улучшение памяти и зрения, легкость передвижений, а дети, отстающие в умственном развитии, обретали живость ума.

Лечение в Воронова прошли тысячи людей, а сам врач открыл собственный обезьяний питомник на Французской Ривьере. Но прошло совсем немного времени пациенты чудо-врача начинали чувствовать себя хуже. Появились слухи, что результат лечения всего лишь самовнушение, а Воронова назвали шарлатаном.

5. Питер Пен

Мальчика с прекрасной феей Динь-Динь миру и самому Джеймсу Барри – автору написанного произведения подарила чета Дэвис (Артуром и Сильвией). Прототипом для Питера Пена стал Майкл – один из их сыновей. Сказочный герой получил от реального мальчика не только возраст и характер, но и кошмары. А сам роман – посвящение брату автора – Дэвиду, скончавшемуся за сутки до своего 14-летия во время катания на коньках.

6. Дориан Грей

Досадно, но главный герой романа «Портрет Дориана Грея» существенно подпортил своему жизненному оригиналу репутацию. Джон Грей, который в молодости был протеже и близким другом Оскара Уайльда, был прекрасен, прочен и обладал внешностью 15-летнего мальчика. Но их счастливому союзу пришёл конец, когда об их связи стало известно журналистам. Разгневанный Грей обратился в суд, добился извинений от редакции газеты, но после этого его дружба с Уайльдом закончилась. Вскоре Джон Грей встретил Андре Раффаловича - поэта и выходца из России. Они приняли католичество, а через некоторое время Грей стал стал священником в церкви Святого Патрика в Эдинбурге.

7. Алиса

История Алисы в Стране чудес началась в день прогулки Льюиса Кэролла с дочерьми ректора Оксфордского университета Генри Лиделла, в числе которых была и Алиса Лиделл. Кэррол придумывал историю на ходу по просьбе детей, но в следующие разы не забыл о ней, а стал сочинять продолжение. Спустя два года автор подарил Алисе рукопись, состоявшую из четырех глав, к которой была прикреплена фотография самой Алисы в семилетнем возрасте. Озаглавлена она была «Рождественский подарок дорогой девочке в память о летнем дне».

8. Карабас-Барабас

Как известно, Алексей Толстой, планировал только изложить «Пиноккио» Карло Коллодио русским языком, а получилось, что написал самостоятельную историю, в которой явно проведены аналогии с деятелями культуры того времени. Поскольку толстой не питал слабости театру Мейерхольда и его биомеханике, то именно директору этого театра и досталась роль Карабаса-Барабаса. Пародию можно угадать даже в имени: Карабас - это маркиз Карабас из сказки Перро, а Барабас - от итальянского слова мошенник - бараба. А вот не менее говорящая роль продавца пиявок Дуремара досталась помощнику Мейерхольда, который работа под псевдонимом Вольдемар Люсциниус.

9. Лолита

По воспоминаниям Брайана Бойда, биографа Владимира Набокова, когда писатель работал над своим скандальным романом «Лолита», он регулярно просматривал газетные рубрики, в которых публиковались сообщения об убийствах и насилии. Его внимание привлекла наделавшая шума история Салли Хорнер и Франка Ласалля, произошедшая в 1948 году: мужчина средних лет похитил 12-летнюю Салли Хорнер и держал её при себе почти 2 года, пока полиция не нашла её в обном из калифорнийских отелей. Ласалль, как и герой Набокова, выдавал девочку за свою дочь. Набоков даже вскользь упоминает этот случай в книге словами Гумберта: «Сделал ли я с Долли то же самое, что Франк Ласалль, 50-летний механик, сделал с одиннадцатилетней Салли Хорнер в 48-м?»

10. Карлсон

История создания Карлсона – мифологизированная и невероятная. Литературоведы уверяют, что возможным прототипом этого забавного персонажа стал Герман Геринг. И хотя родственники Астрид Линдгрен эту версию опровергают, такие слухи и сегодня имеют место быть.

Астрид Линдгрен познакомилась с Герингом в 1920-е годы, когда он организовывал авиашоу в Швеции. В то время Геринг был как раз «в расцвете сил», известным летчиком-асом, мужчиной с харизмой и прекрасным аппетитом. Моторчик за спиной у Карлсона - интерпретация на тему лётного опыта Геринга.

Приверженцы этой версии отмечают, что некоторое время Астрид Линдгрен была ярой поклонницей национал-социалистической партии Швеции. Книга о Карлсоне была напечатала в 1955 году, поэтому о прямой аналогии речь идти не могла. Тем не менее, не исключено, что харизматичный образ молодого Геринга оказал влияние на появление обаятельного Карлсона.

11. Одноногий Джон Сильвер

Роберт Льюис Стивенсон в романе «Остров сокровищ» изобразил своего друга Уильямса Хэнсли вовсе не критиком и поэтом, кем он и являлся по сути, а самым настоящим злодеем. В детские годы Уильям перенёс туберкулёз, и ему ампутировали ногу до колена. Перед тем, как книга появилась на прилавках магазинов Стивенсон сказал другу: «Я должен тебе признаться, Злой с виду, но добрый в глубине души Джон Сильвер был списан с тебя. Ты ведь не в обиде?»

12. Медвежонок Винни Пух

По одной из версий, известный на весь мир плюшевый медведь получил своё имя в честь любимой игрушки сына писателя Милна Кристофера Робина. Впрочем, как и все другие герои книги. Но на самом деле это имя от клички Виннипег – так звали медведицу, которая жила в лондонском зоопарке с 1915 по 1934 годы. У этой медведицы было множество ребятишек-поклонников, среди которых и Кристофер Робин.

13. Дин Мориарти и Сэл Парадайз

Несмотря на то, что главных героев в книге зовут Сэл и Дин, роман «В дороге» Джека Керуака сугубо автобиографический. Остается только догадываться, почему Керуак отказался от своего имени в самой известной книге для битников.

14. Дейзи Бьюкенен

В романе «Великий Гетсби» его автор Фрэнсис Скотт Фицджеральд глубоко и проникновенно описал Джиневру Кинг – свою первую любовь. Их роман длился с 1915 по 1917 годы. Но из-за разных социальных статусов они расстались, после чего Фицджеральд написал, что «бедные мальчики не должны даже думать о том, чтобы жениться на богатых девочках». Эта фраза вошла не только в книгу, но и в одноименный фильм. Джиневра Кинг стала и прототипом Изабель Бордж в «По ту сторону рая» и Джуди Джонс в «Зимних мечтах».

Специально для любителей засиживаться за чтением . Выбрав эти книги, точно не разочаруешься.

Здравствуйте, дорогие читатели! Сегодня я бы хотела с вами немного порассуждать на тему, как красиво, грамотно, литературно давать описание своего персонажа. Разумеется, с проблемой того, как лучше представить героя читателю, сталкивались все начинающие и уже довольно опытные авторы. В этой статье я поделюсь с вами своим опытом и постараюсь дать вам несколько советов.

I Основы

Для каждого литературного и около литературного произведения, конечно, очень важны образы героев. И у каждого автора, безусловно, есть свой стиль и свои предпочтения - свой характерный почерк. Литературоведы с легкостью могут отличить описание персонажа, данное, например, Львом Толстым от описания персонажа в произведении Гоголя (что уж там: возможно даже различить описание застолья). К чему я это говорю? К тому, что постепенно у авторов складывается неповторимый стиль, но так или иначе все великие начинали с малого, с основ, с простых приемов создания образа, которые потом дополняли своими индивидуальными чертами. И вот вам мой первый и самый главный совет. Читайте классическую литературу. Обращайте внимание на то, как авторы преподносят героя, какие слова они для этого используют. Поверьте, классика литературы- самый большой и объемный кладезь знаний, если только вы можете ее вдумчиво читать. Я сама создавала свой стиль (это касается не только описания персонажа), подмечая для себя какие-то приемы великих писателей. Вы, конечно, можете порыться в Интернете, и там найти советы по писательскому мастерству, однако свой собственный опыт, свои собственные наработки важнее . Никто другой не скажет вам, как лучше, - а если и скажет, то вы вряд ли сумеете этими приемами воспользоваться в полной мере, взяв от них пользы по максимуму, но, безусловно, вы можете на них ориентироваться, имея их в виду. Если этим вступлением я еще не отвратила вас от чтения моей статьи, перейдем же к сути. Для начала давайте определим, из чего складывается вообще весь образ персонажа. Литературный образ героя включает в себя в первую очередь: Портрет (описание внешности) Речь Внутреннюю речь (мысли) Поступки Отношение других персонажей к данному герою и наоборот Это главные составляющие любого образа в произведении. Сейчас нас интересует первое - портрет, о нем и будем дальше вести речь. Но прежде необходимо заметить, что существует так называемая система образов . Герои в книге (в фанфике) выполняют свои роли и имеют свое назначение. И в зависимости от того, какую роль выполняет герой, авторы по-особому создают описания. В системе образов выделяют персонажей (от большего к меньшему): Главных - они обладают полноценными самостоятельными характеристиками, принимают участие во всех (или практически во всех) основных событиях сюжета. Второстепенных - как и главные, обладают полноценными самостоятельными характеристиками, активно участвуют в развитии сюжета, но далеко не во всех его событиях. Эпизодических - появляются в нескольких (или одном) эпизодах, самостоятельными характеристиками практически не наделены. Внесценических - не появляются ни в одном из эпизодов, но о них упоминают другие герои произведения. Итак, повторюсь, что градация «важности» идет сверху вниз - то есть образам главных героев должно быть уделено больше всего внимания, образам второстепенных - чуть меньше, образы эпизодических должны быть набросаны несколькими штрихами. Надеюсь, что эти категории в дополнительных комментариях не нуждаются. Однако я все же отдельно поясню, что такое внесценические персонажи. Обычно они служат для формирования каких-то событий сюжета и/или для выражения авторского отношения к тем или иным вопросам. Объясню на абстрактном, выдуманном мной, примере. Представим ситуацию: крестьян далекой деревни Запустыновка всячески притесняет помещик Обалдеев. И бедные крестьяне от безысходности решают обратиться за помощью к великому императору. - Давайте-ка, ребятушки, напишем жалобу нашему батюшке-императору, - говорит староста на собрании общины. - Он мудрый, справедливый, он рассудит нас со злодеем-помещиком и накажет его по справедливости. - Да, батюшка-император не оставит бедных своих подданных в беде! - вторят ему общинники. И вот подают крестьяне Запустыновки челобитную императору, а спустя два месяца забирают помещика Обалдеева жандармы и бросают его, негодяя, в темницу темную. Таким образом, автор «закадрово» выводит на сцену благородного и справедливого императора (внесценического персонажа), который спасает бедных и униженных в безвыходной ситуации. С помощью этого автор желает, возможно, аккуратно подмазаться к правящему императору; чтобы император, когда увидел бы произведение сего писателя, непременно бы сказал: «Ох, какой он молодец, каким хорошим меня написал», - да и пожаловал бы писателю свою милость. А может быть, автору просто необходимо было посадить помещика Обалдеева в темницу, чтобы в этой темнице Обалдеев познакомился с сатанистом, вызывал дьявола, и там дальше пошла бы свистопляска. В связи с обращением к понятию системы образов, я хочу сразу указать на типичную ошибку фикрайтеров. Часто (даже чересчур) автор сосредоточивает свое внимание исключительно на главных - порою главном - персонажах, стараясь как можно лучше раскрыть его, и при этом совершенно забывает о второстепенных, делая таким образом из последних - персонажей эпизодических. И получается, что, хотя де-юре в фанфике много героев, де-факто читатель отчетливо видит только нескольких или вовсе одного. Если вы не против, приведу аллегорию: вот представьте на мгновение, что было бы, коли бы ночью на небе горела ровно одна яркая-преяркая звезда, а других не было бы вовсе или их затмевал бы свет той самой единственной? Полагаю, было бы скучно. Красиво, когда на небе много звезд и каждая из них светит по-своему. Так же и в произведении: все герои-звездочки должны источать определенный свет, чтобы читатель не воспринимал их как картонки бездушные. Иначе фанфик просто не увлечет читателей, а его главным героям будет грозить клеймо Мэри-Сью. Поэтому, дорогие авторы, следите за тем, чтобы все герои удостоились вашего внимания в той мере, в какой это необходимо для их роли - главной, второстепенной или эпизодической. Итак, определив основные составляющие образа и определив, какую роль могут играть герои в произведении, перейдем непосредственно к вопросу создания этого самого образа. Внешность. Портреты героев автор может давать, как в статике , так и в динамике . Что это значит? Статическое описание - описание, представленное в виде отдельного эпизода; то есть, давая портрет в статике, автор в одном-двух абзацах описывает своего героя, а в процессе повествования добавляет лишь какие-то мелкие, незначительные черты. Динамическое описание - описание, в основном складывающееся в процессе повествования из отдельных деталей. Это два основных принципа, первый из которых вы можете найти в литературе 18-19 веков, а последний особенно характерен для произведений, где повествование ведется от первого лица. Прежде чем начать описание, определите для себя, что - статику или динамику - вы берете. Кроме того, есть еще один основополагающий прием воссоздание внешности - прием «на людях» . В этом случае автор описывает, как на героя реагируют другие персонажи произведения. Например: «Между тем вскоре король обратил все свое внимание на принцессу Екатерину, чье прелестное лицо поразило его еще тогда, когда под Руаном кардинал Юрсен впервые представил ему ее портрет <...> Король Генрих попросил день сроку, чтобы ознакомиться с возражениями французов и сделать свои замечания. Потом он встал, подал руку королеве и принцессе Екатерине и проводил их до самого шатра, выказывая почтение и нежнейшую вежливость, красноречиво говорившие о том впечатлении, какое произвела на него дочь французских королей». А. Дюма, «Изабелла Баварская». В этом описании нет конкретных деталей портрета, однако читатель уже представляет себе Екатерину, как писаную красавицу. Это ощущение складывается за счет того, что читатель видит, как к Екатерине отнесся Генрих: выказывает почтение и нежнейшую вежливость. Добавьте к этому один абзац, данный Дюма чуть ранее, и вы получите полноценное описание, достаточное для персонажа эпизодического: «Девочка, что лежала у ног королевы, положив головку ей на колени, и чьи маленькие ручки Изабелла держала в своей руке, - темные, убранные жемчугом крупные локоны ребенка выбивались из-под златотканой шапочки, ее бархатистые, как у итальянок, глаза в едва заметной улыбке бросали такие кроткие взоры, что они казались несовместимыми с их чернотой, - девочка эта была юная принцесса». Вообще, эпизодичный персонаж может не иметь совершенно никакого описания. Порой достаточно бывает подчеркнуть какую-нибудь выделяющуюся деталь внешности. Например: «Когда Марк приблизился к покоям возлюбленной, он услышал странные голоса. В коридоре неподалеку от дверей, что вели в заветную комнату, стояли два мужчины. У одного из них на спине был горб, который как будто придавливал своей тяжестью хозяина к земле; другой же, напротив, был статен, высок и во всем хорош собой. Горбатому постоянно приходилось задирать голову, чтобы видеть собеседника, и это его явно раздражало. - И что же, скажи на милость, ты собираешься делать? - спросил горбун. - Не знаю, не решил еще, - развязно ответил его высокий собеседник. Марк вздрогнул: чувство гадостливости охватило его при виде этих господ. Он решил поскорее убраться отсюда и, прижавшись к стене, незаметно проскользнул к покоям Леи». Горбун и высокий мужчина - персонажи эпизодичные. Но беглое указание их отличительные черты позволило сделать кратенькое описание чуть интереснее. Кроме того, говоря о «чувстве гадостливости», охватившем Марка, мы даем возможности не только для умственного, но и для эмоционального восприятия персонажей. Теперь о том, когда следует употреблять тот или иной вид описания. Статическое описание внешности персонажа лучше использовать, если вы пишите фанфик макси или хотя бы миди, то есть его очень условно можно сравнить с романом. Проще говоря, если в фанфике фигурирует много героев, лучше сразу описать их внешность и бегло обозначить черты характера, далее добавляя только незначительные элементы. В противном случае, если вы будете вплетать детали внешности постепенно, читателю сложно будет воспринимать героев целостно. Образы просто-напросто расплывутся в воображениях читателей, что, конечно, будет мешать восприятию произведения в целом. Кроме того, я бы советовала воздержаться от объемного статического описания в фанфиках с повествованием от первого лица (это вовсе не значит, что его нельзя использовать, просто не переусердствуйте). И пожалуйста, забудьте, забудьте о такой вот форме описания: «Здравствуйте. Меня зовут Маша. У меня голубые глаза и зеленые волосы. Другие девчонки мне завидуют, потому что у меня длинные и красивые ноги. Грудь, правда, подвела - всего лишь пятый размер, а мальчикам моего города нравятся девочки с грудью не меньше десятого размера. Вообще, во мне много недостатоков. Я слишком грубая и циничная. А еще у меня толстые пальцы. Вот это прям самое ужасное. Хотя многим не нравится, как я одеваюсь: рваные джинсы и длинные широкие футболки, а из обуви предпочитаю туфли на пятидесятисантиметровых каблуках». В повествованиях от первого лица у хоть сколько-нибудь заслуженных писателей вы никогда, никогда не увидите описания рассказчика (того самого первого лица, главного героя), которое дает он сам. Как простейший пример - «Капитанская дочка», Пушкина: о внешности Петра Гринева, главного героя, неизвестно ничего. И причина этому проста: когда автор выбирает повествование от первого лица, он преследует цель раскрыть какие-либо душевные переживания, которые почти никогда не имеют никакого отношения ко внешности. Первое лицо дает возможность автору глубже изучить мысли и чувства героев, и именно поэтому к нему склонялись некоторые писатели, и, повторюсь, в таком случае внешность отходит на второй план. И, когда в фанфике рассказчик начинает описывать себя самого да если еще с самого начала, выглядит это ужасно нелепо. Конечно, в повествовании от первого лица допускается статичное описание другого героя от лица рассказчика, например: «Полковник Мирза был страшный человек; лицо его, исполосованное бог весть чьими саблями, казалось исчерченным таинственными письменами Корана. У него была смуглая кожа и широкие скулы, а раскосые, мрачно горевшие глаза его обладали удивительным свойством: они всегда смотрели на вас с портрета, где бы вы ни стояли: прямо перед ним или в стороне. Но товарищ мой Селим ничем не походил на своих предков. Мать его, на которой старик Давидович женился в Крыму, была не татаркой, а уроженкой Кавказа. Я ее не знал, но говорили, что была она красавица из красавиц и что Селим похож на нее как две капли воды». Г. Сенкевич, «Ганя» Но повторяю: забудьте о статичном описании самого рассказчика! Если уж очень хочется дать описание его внешности, то лучше используйте динамичное описание, то есть постепенно и ненавязчиво показывайте какие-то отдельные черты внешности. Как это сделать? Ну, например: «Я подошла к Алексею Васильевичу и окликнула его. - Здравствуйте, - сказала я, когда он обернулся. - О, Наташа, это ты! - воскликнул мужчина радостно, протягивая мне руку для пожатия. - Рад тебя видеть. Я с трудом улыбнулась. Моя хрупкая ладошка утонула в его мозолистой руке. Получилось, что мы не друг другу руки пожали, а он сжал мою, да так сильно, что костяшки хрустнули. Он этого и не заметил и, отпустив мою руку, сразу завел разговор на свою любимую тему. А я печально взглянула на свои тонкие, такие аккуратные пальцы - они отвратительно покраснели, словно если бы я их в кипяток окунула. Как же все-таки Алексей Васильевич неловок!» «Его слова были ужасно обидны, но я не показала своих чувств. Лишь одна одинокая слеза скатилась по щеке и, упав, утонула в черных волосах, заплетенных в косу». Большего я подсказать не могу - тут уж дело только в вашем воображении и фантазии. Вы можете вставлять маленькие описания деталей внешности рассказчика туда, где вам это кажется уместнее. На одно хочу особо обратить ваше внимание. Излюбленным у многих авторов при описании от первого лица является так называемый прием «зеркала-фотографии» : описание героя подается тогда, когда он смотрит в какую-либо зеркальную поверхность или на фотографию. Да, это действительно удобно: можно в повествование от первого лица «вделать» статичное описание рассказчика. Но, поверьте, в мою модераторскую бытность я столько "произведений" видела, где на первых же страницах использовался этот "гениальный" прием, что от него уже рябить в глазах начинало. «Зеркальное» описание, увы, больше неоригинально - оно стало штампом. Поэтому я бы советовала вам искать иные пути изображения внешности. Это, конечно, не значит, что вы вовсе не должны пользоваться «зеркальным» описанием - все на ваше усмотрение. Теперь же поговорим более конкретно об общих приемах описания внешности. В зависимости от своих желаний и целей автор может использовать или описания длинные и полные, или же краткие описания с указанием на пару ярких деталей. И те, и другие описания хороши, если только правильно и с умом их применять. Давайте начнем с длинных описаний. Очень показателен в этом плане стиль Вальтера Скотта. Взгляните: «Кавалькада состояла из десяти человек; двое, ехавшие впереди, были, по-видимому, важные особы, а остальные – их слуги. Сословие и звание одной из этих особ нетрудно было установить: это было, несомненно, духовное лицо высокого ранга. На нём была одежда монаха францисканца, сшитая из прекрасной материи, что противоречило уставу этого ордена; плащ с капюшоном из самого лучшего фламандского сукна, ниспадая красивыми широкими складками, облекал его статную, хотя и немного полную фигуру. Его лицо так же мало говорило о смирении, как и одежда – о презрении к мирской роскоши. Черты его лица были бы приятны, если бы глаза не блестели из-под нависших век тем лукавым эпикурейским огоньком, который изобличает осторожного сластолюбца. Впрочем, его профессия и положение приучили его так владеть собой, что при желании он мог придать своему лицу торжественность, хотя от природы оно выражало благодушие и снисходительность. Вопреки монастырскому уставу, равно как и эдиктам пап и церковных соборов, одежда его была роскошна: рукава плаща у этого церковного сановника были подбиты и оторочены дорогим мехом, а мантия застёгивалась золотой пряжкой, и вся орденская одежда была столь изысканна и нарядна, как в наши дни платья красавиц квакерской секты: они сохраняют положенные им фасоны и цвета, но выбором материалов и их сочетанием умеют придать своему туалету кокетливость, свойственную светскому тщеславию. Почтенный прелат ехал верхом на сытом, шедшем иноходью муле, сбруя которого была богато украшена, а уздечка, по тогдашней моде, увешана серебряными колокольчиками. В посадке прелата не было заметно монашеской неуклюжести – напротив, она отличалась грацией и уверенностью хорошего наездника. Казалось, что как ни приятна была спокойная иноходь мула, как ни роскошно его убранство, всё же щеголеватый монах пользовался таким скромным средством передвижения только для переездов по большой дороге» «Спутником духовной особы был человек высокого роста, старше сорока лет, худощавый, сильный и мускулистый. Его атлетическая фигура вследствие постоянных упражнений, казалось, состояла из одних костей, мускулов и сухожилий; видно было, что он перенёс множество тяжёлых испытаний и готов перенести ещё столько же. На нём была красная шапка с меховой опушкой из тех, что французы зовут «mortier» за сходство её формы со ступкой, перевёрнутой вверх дном. На лице его ясно выражалось желание вызвать в каждом встречном чувство боязливого почтения и страха. Очень выразительное, нервное лицо его с крупными и резкими чертами, загоревшее под лучами тропического солнца до негритянской черноты, в спокойные минуты казалось как бы задремавшим после взрыва бурных страстей, но надувшиеся жилы на лбу и подёргивание верхней губы показывали, что буря каждую минуту может снова разразиться. Во взгляде его смелых, тёмных, проницательных глаз можно было прочесть целую историю об испытанных и преодолённых опасностях. У него был такой вид, точно ему хотелось вызвать сопротивление своим желаниям – только для того, чтобы смести противника с дороги, проявив свою волю и мужество. Глубокий шрам над бровями придавал ещё большую суровость его лицу и зловещее выражение одному глазу, который был слегка задет тем же ударом и немного косил. Этот всадник, так же как и его спутник, был одет в длинный монашеский плащ, но красный цвет этого плаща показывал, что всадник не принадлежит ни к одному из четырех главных монашеских орденов. На правом плече был нашит белый суконный крест особой формы. Под плащом виднелась несовместимая с монашеским саном кольчуга с рукавами и перчатками из мелких металлических колец; она была сделана чрезвычайно искусно и так же плотно и упруго прилегала к телу, как наши фуфайки, связанные из мягкой шерсти. Насколько позволяли видеть складки плаща, его бёдра защищала такая же кольчуга; колени были покрыты тонкими стальными пластинками, а икры – металлическими кольчужными чулками. За поясом был заткнут большой обоюдоострый кинжал – единственное бывшее при нём оружие». «Седрик был удивлён и недоволен тем, что его воспитанница по такому случаю появилась на людях, тем не менее он поспешил ей навстречу и, взяв за руку, с почтительной торжественностью подвёл к предназначенному для хозяйки дома креслу на возвышении, по правую руку от своего места. Все встали при её появлении. Ответив безмолвным поклоном на эту любезность, она грациозно проследовала к своему месту за столом <...> Ровена была прекрасно сложена и высока ростом, но не настолько высока, однако ж, чтобы это бросалось в глаза. Цвет её кожи отличался ослепительной белизной, а благородные очертания головы и лица были таковы, что исключали мысль о бесцветности, часто сопровождающей красоту слишком белокожих блондинок. Ясные голубые глаза, опушённые длинными ресницами, смотрели из-под тонких бровей каштанового цвета, придававших выразительность её лбу. Казалось, глаза эти были способны как воспламенять, так и умиротворять, как повелевать, так и умолять. Кроткое выражение больше всего шло к её лицу. Однако привычка ко всеобщему поклонению и к власти над окружающими придала этой саксонской девушке особую величавость, дополняя то, что дала ей сама природа. Густые волосы светлорусого оттенка, завитые изящными локонами, были украшены драгоценными камнями и свободно падали на плечи, что в то время было признаком благородного происхождения. На шее у неё висела золотая цепочка с подвешенным к ней маленьким золотым ковчегом. На обнажённых руках сверкали браслеты. Поверх её шёлкового платья цвета морской воды было накинуто другое, длинное и просторное, ниспадавшее до самой земли, с очень широкими рукавами, доходившими только до локтей. К этому платью пунцового цвета, сотканному из самой тонкой шерсти, была прикреплена лёгкая шёлковая вуаль с золотым узором. Эту вуаль при желании можно было накинуть на лицо и грудь, на испанский лад, или набросить на плечи. Когда Ровена заметила устремлённые на неё глаза храмовника с загоревшимися в них, словно искры на углях, огоньками, она с чувством собственного достоинства опустила покрывало на лицо в знак того, что столь пристальный взгляд ей неприятен. Седрик увидел её движение и угадал его причину». «Айвенго» Вот вам совершенно полноценное статичное описание - оно действительно реалистичное и очень непредвзятое. Заметьте, какие слова и словосочетания использует Вальтер Скотт, как он переплетает черты внешности с характером. Каждая черта лица у него свидетельствует о черте характера: «Во взгляде его смелых, тёмных, проницательных глаз можно было прочесть целую историю об испытанных и преодолённых опасностях... Глубокий шрам над бровями придавал ещё большую суровость его лицу и зловещее выражение одному глазу, который был слегка задет тем же ударом и немного косил». И вот этого уже достаточно, чтобы читатель насторожился, подумал, что представленный ему человек суров, жесток, бесстрашен. «Черты его лица были бы приятны, если бы глаза не блестели из-под нависших век тем лукавым эпикурейским огоньком, который изобличает осторожного сластолюбца», - после такого описания читатель уже испытывает недоверие к герою (за счет союза «если бы»), может быть даже легкую неприязнь. «Цвет её кожи отличался ослепительной белизной, а благородные очертания головы и лица были таковы, что исключали мысль о бесцветности, часто сопровождающей красоту слишком белокожих блондинок», - а из этого описания мы можем вынести, что Ровена - незаурядная, яркая личность с запоминающей внешностью. Какой вывод мы можем сделать? При описании внешности вы можете дополнять ее прямым пояснением о том, каков же характер героя. Если вы укажете на черты характера при описании внешности, неискушенному читателю будет более понятен герой, его образ будет ярче и контрастнее. Кроме того, вы можете описать, как к персонажу относились другие или какие чувства внушал он другим при первом взгляде. Теперь посмотрим на описание персонажей в том же «Айвенго», в котором были использованы несколько другие приемы. «Два человека оживляли эту картину; они принадлежали, судя по их одежде и внешности, к числу простолюдинов, населявших в те далёкие времена лесной район западного Йоркшира. Старший из них был человек угрюмый и на вид свирепый. Одежда его состояла из одной кожаной куртки, сшитой из дублёной шкуры какого-то зверя, мехом вверх; от времени мех так вытерся, что по немногим оставшимся клочкам невозможно было определить, какому животному он принадлежал. Это первобытное одеяние покрывало своего хозяина от шеи до колен и заменяло ему все части обычной одежды. Ворот был так широк, что куртка надевалась через голову, как наши рубашки или старинная кольчуга. Чтобы куртка плотнее прилегала к телу, её перетягивал широкий кожаный пояс с медной застёжкой. К поясу была привешена с одной стороны сумка, с другой – бараний рог с дудочкой. За поясом торчал длинный широкий нож с роговой рукояткой; такие ножи выделывались тут же, по соседству, и были известны уже тогда под названием шеффилдских. На ногах у этого человека были башмаки, похожие на сандалии, с ремнями из медвежьей кожи, а более тонкие и узкие ремни обвивали икры, оставляя колени обнажёнными, как принято у шотландцев. Голова его была ничем не защищена, кроме густых спутанных волос, выцветших от солнца и принявших тёмно-рыжий, ржавый оттенок и резко отличавшихся от светло-русой, скорей даже янтарного цвета, большой бороды. Нам остаётся только отметить одну очень любопытную особенность в его внешности, но она так примечательна, что нельзя пропустить её без внимания: это было медное кольцо вроде собачьего ошейника, наглухо запаянное на его шее. Оно было достаточно широко для того, чтобы не мешать дыханию, но в то же время настолько узко, что снять его было невозможно, только распилив пополам <...> Возле свинопаса (ибо таково было занятие Гурта) на одном из поваленных камней друидов сидел человек, который выглядел лет на десять моложе первого. Наряд его напоминал одежду свинопаса, но отличался некоторой причудливостью и был сшит из лучшего материала. Его куртка была выкрашена в ярко-пурпурный цвет, а на ней намалёваны какие-то пёстрые и безобразные узоры. Поверх куртки был накинут непомерно широкий и очень короткий плащ из малинового сукна, изрядно перепачканного, отороченный ярко-жёлтой каймой. Его можно было свободно перекинуть с одного плеча на другое или совсем завернуться в него, и тогда он падал причудливыми складками, драпируя его фигуру. На руках у этого человека были серебряные браслеты, а на шее – серебряный ошейник с надписью: «Вамба, сын Безмозглого, раб Седрика Ротервудского». Он носил такие же башмаки, что и его товарищ, но ремённую плетёнку заменяло нечто вроде гетр, из которых одна была красная, а другая жёлтая. К его шапке были прикреплены колокольчики величиной не более тех, которые подвязывают охотничьим соколам; каждый раз, когда он поворачивал голову, они звенели, а так как он почти ни одной минуты не оставался в покое, то звенели они почти непрерывно. Твёрдый кожаный околыш этой шапки был вырезан по верхнему краю зубцами и сквозным узором, что придавало ему сходство с короной пэра; изнутри к околышу был пришит длинный мешок, кончик которого свешивался на одно плечо, подобно старомодному ночному колпаку, треугольному ситу или головному убору современного гусара. По шапке с колокольчиками, да и самой форме её, а также по придурковатому и в то же время хитрому выражению лица Вамбы можно было догадаться, что он один их тех домашних клоунов или шутов, которых богатые люди держали для потехи в своих домах, чтобы как-нибудь скоротать время, по необходимости проводимое в четырех стенах. Подобно своему товарищу, он носил на поясе сумку, но ни рога, ни ножа у него не было, так как предполагалось, вероятно, что он принадлежит к тому разряду человеческих существ, которым опасно давать в руки колющее или режущее оружие. Взамен всего этого у него была деревянная шпага наподобие той, которой арлекин на современной сцене производит свои фокусы. Выражение лица и поведение этих людей было не менее различно, чем их одежда. Лицо раба или крепостного было угрюмо и печально; судя по его унылому виду, можно было подумать, что его мрачность делает его ко всему равнодушным, но огонь, иногда загоравшийся в его глазах, говорил о таившемся в нём сознании своей угнетённости и о стремлении к сопротивлению. Наружность Вамбы, напротив того, обличала присущее людям этого рода рассеянное любопытство, крайнюю непоседливость и подвижность, а также полное довольство своим положением и своей внешностью». Если вы читали внимательно, то, наверное, заметили, что намного больше внимания автор уделяют описанию одежды. Разумеется, с помощью нее он передает атмосферу эпохи, которую изображает, но одежда так же позволяет читателю составить о персонажах какое-то мнение. Гурт, свинопас, одетый в куртку из вытершейся кожи, с медными пряжками на ремне, с ремешками на сандалиях из медвежьей кожи, представляется посредством одежды суровым мужланом, а Вамба - в разноцветном наряде и в шапке с бубенцами - легкомысленным и глуповатым. Второй же прием, позволяющий ярче обрисовать внешность, - это противопоставление образов друг другу . Думаю, пояснять особенно здесь не надо, в отрывке прекрасно видно противопоставление свинопаса и шута. Автор сам подчеркивает это: «Выражение лица и поведение этих людей было не менее различно, чем их одежда». (Подобный пример противопоставления вы сможете найти ниже - вчитайтесь в отрывок про графа Невэрского) Давайте теперь возьмем другого автора, у которого тоже можно найти очень своеобразные описания, несколько отличающихся от подробных описания Вальтера Скотта. «То была дочь Генриха II, то была жемчужина французской короны, то была Маргарита Валуа, которую Карл IX, питавший к ней особую нежность, обычно звал «сестричкой Марго». Никому не оказывали такого восторженного приема столь заслуженно, как королеве Наваррской. Маргарите едва исполнилось двадцать лет, а уже все поэты пели ей хвалу; одни сравнивали ее с Авророй, другие – с Кифереей. По красоте ей не было равных даже здесь, при таком дворе, где Екатерина Медичи старалась подбирать на роль своих сирен самых красивых женщин, каких только могла найти. У нее были черные волосы, изумительный цвет лица, чувственное выражение глаз с длинными ресницами, тонко очерченный алый рот, стройная шея, роскошный гибкий стан и маленькие, детские ножки в атласных туфельках. Французы гордились тем, что на их родной почве вырос этот удивительный цветок, а иностранцы, побывав во Франции, возвращались к себе на родину ослепленные красотой Маргариты, если им удавалось повидать ее, и пораженные ее образованием, если им удавалось с ней поговорить. И в самом деле, Маргарита была не только самой красивой, но и самой образованной женщиной своего времени». А. Дюма, «Королева Марго» «Впрочем, первое впечатление, произведенное ею на толпу, возможно, и не вполне подтверждало слух о ее исключительной красоте, который предшествовал появлению Изабеллы в столице. Ибо красота эта была непривычная: все дело в том резком контрасте, который являли собою ее светлые, отливающие золотом волосы, и черные как смоль брови и ресницы - приметы двух противоположных рас, северной и южной, которые, соединившись в этой женщине, наделили ее сердце пылкостью молодой итальянки, а чело отметили горделивым высокомерием германской принцессы. Что же до всего остального в ее облике, то более соразмерных пропорций для модели купающейся Дианы ваятель не мог бы и пожелать. Овал ее лица отличался тем совершенством, которое два столетия спустя стали называть именем великого Рафаэля. Узкое платье с облегающими рукавами, какие носили в те времена, подчеркивало изящество ее стана и безупречную красоту рук; одна из них, которую она, быть может, более из кокетства, нежели по рассеянности, свесила через дверцу носилок, вырисовывалась на фоне обивки, подобно алебастровому барельефу на золоте. В остальном фигура королевы была скрыта; но при одном взгляде на это грациозное, воздушное существо нетрудно было догадаться, что нести его по земле должны ножки сказочной феи. Странное чувство, которое охватывало едва ли не каждого при ее появлении, очень скоро исчезало, и тогда пылкий и нежный взгляд ее глаз обретал ту завораживающую власть, которую Мильтон и другие поэты, творившие после него, приписывают неповторимой, фатальной красоте своих падших ангелов». «В квадратной комнате, образующей первый этаж башни, в которой она расположена, на широком в готическом стиле ложе с резными колоннами спит еще прекрасная, хотя и не первой молодости женщина; на нее падает слабый свет, с трудом пробивающийся сквозь тяжелые портьеры, затканные золотыми цветами и скрывающие от глаз узкие из разноцветных стеклышек окна. Впрочем, царящий в комнате полумрак кажется скорее данью кокетству, нежели просто случайностью. И впрямь, полумрак еще смягчает округлость форм, придает матовый блеск гладкой коже руки, упавшей с кровати, подчеркивает изящество головки, склонившейся на обнаженное плечо, и сообщает прелесть распустившимся волосам, разбросанным по подушке и ниспадающим вдоль повисшей руки не только до кончиков пальцев, но вплоть до самого пола. Добавим в нашему описанию имя, и читатель без труда узнает в нарисованном портрете королеву Изабеллу, на лице которой годы наслаждений оставили не столь глубокий след, как годы скорби на челе ее мужа. Спустя мгновение губы красавицы разомкнулись и причмокнули, словно в поцелуе; ее большие черные глаза открылись...» А. Дюма, «Изабелла Баварская» Дюма - очень хитрый и умелый писатель. Возможно, если вы вчитаетесь в эти отрывки повнимательнее, вы без моей подсказки угадаете один излюбленный прием французского романиста, который действительно очень хорош. Но сперва заметьте отличия в описаниях Дюма и Скотта. У второго они сухи, спокойны, непредвзяты, у Дюма - так и пропитаны эмоциями автора, которые передаются читателям. По сути своей Дюма не описывает подробно черты внешности героинь, как делает это Вальтер Скотт, - он просто восхищается их красотой без всякой конкретики. Он говорит об «изяществе головки» Изабеллы, и читатель невольно представляет свой идеал изящества. «В остальном фигура королевы была скрыта; но при одном взгляде на это грациозное, воздушное существо нетрудно было догадаться...» Разве автор описывает ее фигуру? Нет, он прямо говорит, что она была скрыта, но при этом он использует применимо к королеве эпитеты «грациозная» и «воздушная», и читатель уже невольно соглашается: Изабелла, правда, красива. То же и в случае с королевой Марго: «изумительный цвет лица, чувственное выражение глаз с длинными ресницами, роскошный гибкий стан». Каков этот изумительный цвет лица? Оно смуглое или белое, как алебастр? Что такое роскошный стан? Худой ли или с пышными формами? Читатель представляет все это сам - автор лишь намекает ему, куда взглянуть и как оценить ту или иную деталь внешности. Вот вам следующий прием: можно и без подробного описания отдельных черт составить то или иное впечатление у читателей о персонаже. В данном случае главное - подобрать правильно эпитеты. Они должны быть пропитаны эмоциями и чувствами, вроде: изумительный, прекрасный или, противоположное, страшный, омерзительный, отталкивающий и так далее. Помимо этого, в данных отрывках текста есть еще несколько интересных приемов, характерных для Дюма и используемых иногда и другими писателями. Дюма сравнивает своих персонажей с героями стихотворений, картин различных художников, с творениями скульпторов, мифическими или библейскими персонажами. Иногда даже целые сцены, как то уже в упоминавшейся «Изабелле Баварской»: Дюма описывает сцену, расположение персонажей и добавляет: «Против нее, опершись о мачту и касаясь одной рукой эфеса шпаги, а в другой держа бархатную шапку на куньем меху, стоял мужчина и взирал на эту картину в стиле Альбани (художник-прим.De Rua)». А в «Трех мушкетерах», например, и в следующих двух книгах «Мушкетеры двадцать лет спустя» и «Виконт де Бражелон» Дюма постоянно сравнивает Портоса с Аяксом, прославившегося своей силой. Такая необычная форма сравнения может освежить и ваше описание. Возьмите это себе на заметку. К слову, закрепление за персонажем той или иной характеристики, повторение определенного словосочетания на протяжении всего повествования , - тоже очень интересный прием, позволяющий «закрепить» за персонажем характер. У Толстого, например, в «Войне и мире» - это обнаженные плечи Элен и лучистые глаза княжны Марьи. У Дюма, как я сказала выше, сравнение Портоса с Аяксом. Такая «фиксация» используется, как правило, для статичных героев - тех, чьи образы не меняются на протяжении повествования. Вот, например, образ Элен у Толстого действительно никак не менялся: какой была в начале, такой же читатель видел ее и в конце. А вот образ Наташи Ростовой и Пьера Безухова - динамичные образы - изменялись, и поэтому по отношению к ним автор не использовал определенные повторяющиеся словосочетания. Но вернемся к вышеприведенным отрывкам. Отметьте еще одну особенность и прием описания: Дюма, чтобы подчеркнуть черты характера личности, обращается к чертам характера и внешности национальности, к которой принадлежит герой. «...Приметы двух противоположных рас, северной и южной, которые, соединившись в этой женщине, наделили ее сердце пылкостью молодой итальянки, а чело отметили горделивым высокомерием германской принцессы». Такие сравнения тоже можно использовать при описании. Вообще, стоит заметить, что сравнение (любой формы) - прекрасный способ сделать описание более интересным. Не бойтесь использовать сравнения, только следите, чтобы они не выходили за рамки разумного. В другой своей статье я уже приводила пример неудачного сравнения и приведу его еще раз, потому что уж больно он нагляден. Один автор фанфика однажды написал: «Язык напористо толкнулся в мой рот и с трудом преодолел мои зубы (я не хотела отвечать ему), как будто они были воротами в замок, а язык - тараном, который быстро сломил сопротивление и взял замок штурмом». С первого взгляда сравнение может показаться приемлемым... Но. Не может таран взять замок штурмом. Не может. Армия может. Войско может. Человек может. Но таран не может. Таран может сопротивление сломить - это да, - ворота протаранить, но не штурмом брать замок. Следите за тем, что вы пишите, дорогие авторы, чтобы не рождались на свет подобные нелепости. Смотрим дальше. В создании описания может использоваться поза героя. «...Изящество головки, склонившейся на обнаженное плечо, и сообщает прелесть распустившимся волосам, разбросанным по подушке и ниспадающим вдоль повисшей руки не только до кончиков пальцев», - и читатель проникается атмосферой усталости и блаженствам, королева кажется ему чудесной нимфой. А то, как Изабелла свешивает свою ручку через дверцу кареты, возможно, более из кокетства, нежели по рассеянности? Это тоже очень «говорящая» поза. Также очень гармонично смотрится описание обстановки, в которой находится герой, плавно перетекающее в описании самого героя. Посмотрите еще раз на пример Изабеллы в спальне: как автор переплетает описания комнаты и самого персонажа. Есть и еще один «пункт» описаний, который невозможно не отметить, - привычки. Каждый человек имеет свои неповторимые привычки, которые являются частью его характера и которые могут многое рассказать о личности. Ну, вспомните сами, какие привычки имеете вы и ваши знакомые? Соотнесите это с характером, сделайте выводы и используйте сии умозаключения в своих работах. У меня, например, хороший друг - очень нервный, нетерпеливый человек, сангвиник. И эта нетерпеливость выражается в такой привычке - он постоянно облизывает губы во время разговора, потому что ему так и не терпится вставить свои пять копеек. А другая знакомая очень волнуется за свою внешность, и поэтому каждые пять минут смотрится в зеркало (при чем делает это совершенно неосознанно). Между прочим, вот еще один совет, проистекающий из предыдущего: наблюдайте за людьми, отмечайте их внешность и сразу про себя пытайтесь по ним охарактеризовать человека. Это может быть полезно: в нашей жизни полно интересных «экземпляров», как внешности, так и характера, которые впоследствии можно перенести в работы. Опять же обратимся к частному случаю. Я однажды в трамвае увидела удивительной внешности пожилого мужчину, лет, наверное, шестидесяти пяти; если на него вместо затертого пальтеца надеть мантию, дать ему скипетр и державу - вылитый средневековый король из сказок. Всю дорогу за ним наблюдала, следила за тем, как он сидит, как смотрит, и впоследствии он послужил прототипом внешности для одного из моих героев. Однако мы чуть отвлеклись, возвратимся к описанию привычек. Вот как например это можно сделать: «Этот мушкетер был прямой противоположностью тому, который к нему обратился, назвав его Арамисом. Это был молодой человек лет двадцати двух или двадцати трех, с простодушным и несколько слащавым выражением лица, с черными глазами и румянцем на щеках, покрытых, словно персик осенью, бархатистым пушком. Тонкие усы безупречно правильной линией оттеняли верхнюю губу. Казалось, он избегал опустить руки из страха, что жилы на них могут вздуться. Время от времени он пощипывал мочки ушей, чтобы сохранить их нежную окраску и прозрачность. Говорил он мало и медленно, часто кланялся, смеялся бесшумно, обнажая красивые зубы, за которыми, как и за всей своей внешностью, по-видимому, тщательно ухаживал». А. Дюма, «Три мушкетера» Смотрите: образ Арамиса складывается из привычек. Во-первых, он избегает опускать руки из страха, что жилы на них вздуются. Во-вторых, он пощипывает мочки ушей. В-третьих, он мало говорит. В-четвертых, он много кланяется. В-пятых, смеется бесшумно. В-шестых, тщательно ухаживает за внешностью, что тоже по сути является привычкой, которая как бы подводит черту под тем, что было сказано Дюма ранее, обобщает «более мелкие» привычки. Тоже возьмите на заметку. И наконец, чтобы относительно покончить с зарубежными авторами, а именно с Дюма, вот последние два описание - длинное и короткое, - которые лично мне очень нравятся, потому что в них можно найти множество удачных форм изображения персонажа (взято из «Изабеллы Баварской» и «Трех мушкетеров» соответственно): «Графу Невэрскому, 12 апреля 1385 года вступившему в брак с Маргаритой де Эно, было в то время не больше двадцати - двадцати двух лет; невысокого роста, но крепкого сложения, он был очень хорош собой: хоть и небольшие, светло-серые, как у волка, глаза его смотрели твердо и сурово, а длинные прямые волосы были того иссиня-черного цвета, представление о котором может дать разве что вороново крыло; его бритое лицо, полное и свежее, дышало силой и здоровьем. По тому, как небрежно держал он поводья своей лошади, в нем чувствовался искусный всадник: несмотря на молодость и на то, что он еще не был посвящен в рыцари, граф Невэрский успел уже свыкнуться с боевыми доспехами, ибо не упускал случая закалить себя и приучить к трудностям и лишениям. Суровый к другим и к самому себе, нечувствительный к жажде и голоду, холоду и зною, он принадлежал к тем твердокаменным натурам, для которых обычные жизненные потребности ровно ничего не значат. Гордый и заносчивый со знатными и всегда приветливый с людьми простого звания, он неизменно внушал ненависть себе равным и был любим теми, кто стоял ниже его; подверженный самым бурным страстям, но умеющий прятать их в своей груди, а грудь прикрывать латами, этот железный человек был непроницаем для людских взглядов, и в душе его клокотал вулкан, казалось бы, потухший, но снедавший его изнутри; когда же он считал, что подходящий момент наступил, он неудержимо устремлялся к цели, и горе тому, кого настигала рокочущая лава его ярости. В этот день - только для того, разумеется, чтобы не походить на Людовика Туренского, - наряд графа Невэрского был подчеркнуто прост: он состоял из более короткого, чем предписывала мода, лилового бархатного камзола без украшений и вышивки, с длинными, с разрезами рукавами, перетянутого на талии стальным сетчатым поясом с сияющей на нем шпагой; на груди между отворотами виднелась голубого цвета рубашка с золотым ожерельем вместо воротника; на голове у него был черный тюрбан, складки которого скрепляла булавка, украшенная одним-единственным бриллиантом, но зато это был тот самый бриллиант, который под названием «Санси» составил впоследствии одну из величайших драгоценностей французской короны». «Молодой человек… Постараемся набросать его портрет: представьте себе Дон-Кихота в восемнадцать лет, Дон-Кихота без доспехов, без лат и набедренников, в шерстяной куртке, синий цвет которой приобрел оттенок, средний между рыжим и небесно-голубым. Продолговатое смуглое лицо; выдающиеся скулы - признак хитрости; челюстные мышцы чрезмерно развитые неотъемлемый признак, по которому можно сразу определить гасконца, даже если на нем нет берета, - а молодой человек был в берете, украшенном подобием пера; взгляд открытый и умный; нос крючковатый, но тонко очерченный; рост слишком высокий для юноши и недостаточный для зрелого мужчины». Полагаю, вы видите те же приемы, указанные мной ранее: выделение особенностей национальности, сравнение с книжным персонажем, соотнесение внешности и характера... И если ранее у вас, вполне возможно, возник вопрос, почему я беру только одного писателя (не лучше ли дать разносторонние примеры), теперь я могу на него ответить. Я желала вам наглядно показать, что у авторов существуют свой стиль и повторяющиеся приемы, с помощью которых они создают образ своего персонажа, а Дюма - автор, которого я очень хорошо знаю. Но теперь обратим взоры на нашу родную классику. Что можно почерпнуть из нее? В большинстве своем такие громады, если позволите, русской классики, как Достоевский, Толстой, Тургенев, Гончаров, дают сначала вкратце основную характеристику, а потом дополняют ее отдельными штрихами. Вот как это выглядит у Достоевского («Преступление и наказание») и как вы тоже можете описать персонажа: «Порфирий Петрович был по-домашнему, в халате, в весьма чистом белье и в стоптанных туфлях <... > Это был человек лет тридцати пяти, росту пониже среднего, полный и даже с брюшком, выбритый, без усов и без бакенбард, с плотно выстриженными волосами на большой круглой голове, как-то особенно выпукло закругленной на затылке. Пухлое, круглое и немного курносое лицо его было цвета больного, темно-желтого, но довольно бодрое и даже насмешливое. Оно было бы даже и добродушное, если бы не мешало выражение глаз, с каким-то жидким водянистым блеском, прикрытых почти белыми, моргающими, точно подмигивая кому, ресницами. Взгляд этих глаз как-то странно не гармонировал со всею фигурой, имевшею в себе даже что-то бабье, и придавал ей нечто гораздо более серьезное, чем с первого взгляда можно было от нее ожидать...» «...морщинки на его лбу разгладились, глазки сузились, черты лица растянулись, и он вдруг залился нервным, продолжительным смехом, волнуясь и колыхаясь всем телом...» «...быстрей передвигая свои жирные ножки...» «...у меня и фигура уж так самим богом устроена, что только комические мысли в других возбуждает; буффон-с...» «Я, знаете, человек холостой...» «Это, брат, славный парень, увидишь!» «Малый умный, умный, очень даже неглупый, только какой-то склад мыслей особенный…» «Он человек, кажется, умный...» «Порфирий совсем не так глуп, как ты думаешь...» Здесь мы можем видеть и еще один способ описания персонажа - посредством речи его самого или посторонних людей. Авторы могут добавлять в речь или в мысли героев такие фразы (между прочим, этот способ хорош для работ с повествованием от первого лица): «Клянусь, ее небесно-голубые глаза привели меня в восторг!» «У него такая ужасная морда. Фи. Подруга, как ты с ним вообще общаешься?» «Ее руки такие мягкие... А голос... Голос! Это голос ангела!» А теперь обратимся к Тургеневскому произведению «Отцы и дети» и увидим еще один вид описания. Вот как разделил на части автор весьма скромное описание Базарова: «...человеку высокого роста, в длинном балахоне с кистями...» «Он медленно проводил своими длинными пальцами по бакенбардам...» «Не правда ли, какое у него славное лицо?» «Длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум». А вот выдержки из Толстого («Война и мир») о княжне Марье, которые схожи со стилем Достоевского: «... некрасивое, слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало <...> глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты...» «...Она была так дурна, что ни одной из них не могла прийти мысль о соперничестве с нею...» «...а ей уродовать себя нечего – и так дурна...» «... тяжело ступая, перешла к столу...» «...сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали...» «...делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым...» Как вы можете заметить, описания обрывочны, но именно из этих кусочков, разбросанных по всему роману, складываются образы Базарова и княжны. А теперь вернитесь глазами к первому отрывку о княжне Марье. Толстой особо заостряет внимание читателей на ее глазах, по сути не затрагивая других деталей внешности. Иногда обозначение пары отличительных ярких черт внешности может быть лучше, чем подробное описание всего подряд. Все примеры, взятые из русской классики, доказывают то утверждение, что не обязательно приводит полное описание внешности на несколько абзацев, какими пользовались европейские романисты, чтобы создать запоминающийся образ. Прежде чем перейти дальше, я хочу вас попросить: взгляните на построение этой части моей статьи. В ней я давала вам пример, и затем из него выводила какие бы то ни было приемы описания. Почему я обращаю на это внимание? А для того, чтобы показать, как вы сами можете анализировать описания, взятые из классической литературы, и какие-то приемы брать для себя, для своего стиля. Наверняка у каждого, кто читает эти строки, есть любимые писатели - те писатели, произведения которых доставляют вам удовольствие. И что же вам мешает по ходу чтения, которое не отягощает, которое не вызывает отвращения и желания все бросить, а напротив заставляет восторгаться писательским искусством, хотя бы мельком замечать, как всеми признанные авторы описывают своих героев? Из любимых художественных книг можно извлекать не только приятное, но и полезное. И, заканчивая первую часть статьи, хочу сказать: внешность и портрет - это далеко не главное в персонаже, это, так же, как речевая характеристика, лишь дополнение к его поступкам, мыслям и его взаимоотношениям с другими персонажами. Именно последние три составляющие играют решающую роль в формировании образа в голове у читателей. Внешность, как правило, одежда и речь просто знакомят читателей с героями, поверхностно представляя их характер.

Персонаж

Персонаж – вид художественного образа, субъект действия. Этот термин в определенном контексте может быть заменен понятиями "действующее лицо" или "литературный герой", но в строгом теоретическом плане это разные термины. Объясняется данная взаимозаменяемость тем, что в переводе с латинского (persona – маска) слово "персонаж" означает актера, исполняющего роль в маске, выражающей определенный тип характера, следовательно, буквально действующее лицо. Поэтому термин "персонаж" следует отнести к формальным компонентам текста. Допустимо употреблять этот термин при анализе системы образов-персонажей, особенностях композиции. Литературный персонаж – носитель конструктивной роли в произведении, автономный и олицетворенный в представлении воображения (это может быть личность, но также животное, растение, ландшафт, утварь, фантастическое существо, понятие), вовлеченный в действие (герой) или только эпизодически указанный (например, личность, важная для характеристики среды). С учетом роли литературных персонажей в целостности произведения можно поделить их на главных (первого плана), побочных (второго плана) и эпизодических, а с точки зрения их участия в развитии событий – на поступающих (активных) и пассивных.

Понятие "персонаж" применимо для эпических и драматических произведений, в меньшей степени для лирических, хотя теоретики-лирики как рода литературы допускают применение этого термина. Например, Г. Поспелов один из типов лирики называет персонажным: "Персонажи... – это личности, изображенные в эпических и драматических произведениях. Они всегда воплощают в себе те или иные характеристики общественного бытия и поэтому имеют определенные индивидуальные черты, получают собственные имена и создают своими действиями, протекающими в каких-то условиях места и времени, сюжеты таких произведений". В лирических произведениях герой не формирует сюжет, в отличие от эпических и драматических личность не действует непосредственно в произведении, но она представляется как художественный образ.

Л. Я. Гинзбург отмечала, что не следует смешивать понятия "лирический субъект" и "лирический герой" как особые формы воплощения личности поэта.

Герой

Под термином "литературный герой" понимается целостный образ человека – в совокупности его облика, образа мыслей, поведения и душевного мира; близкий по смыслу термин "характер", если брать его в узком, а не в расширительном значении, обозначает внутренний психологический разрез личности, ее природные свойства, натуру.

Героями произведений могут быть не только люди, но и животные, фантастические образы и даже предметы. Все они в любом случае являются художественными образами, отражающими действительность в преломленном сознании автора.

Герой – один из центральных персонажей в литературном произведении, активный в происшествиях, основных для развития действия, сосредоточивающий на себе внимание читателя.

Главный герой – литературный персонаж, наиболее вовлеченный в действие, его судьба – в центре внимания автора и читателя.

Литературный герой – образ человека в литературе. Однозначно с литературным героем нередко употребляются понятия "действующее лицо" и "персонаж". Иногда их разграничивают: литературными героями называют действующих лиц (персонажей), нарисованных более многогранно и более весомых для идеи произведения. Иногда понятие "литературный герой" относят лишь к действующим лицам, близким к авторскому идеалу человека (так называемый положительный герой) или воплощающим героическое начало (например, герои былин, эпоса, трагедии). Следует, однако, отметить, что в литературной критике эти понятия, наряду с понятиями "характер", "тип" и "образ", взаимозаменяемы.

С точки зрения образной структуры литературный герой объединяет характер как внутреннее содержание персонажа, а его поведение, поступки как нечто внешнее. Характер позволяет рассматривать действия изображаемой личности в качестве закономерных, восходящих к какой-то жизненной причине; он есть содержание и закон (мотивировка) поведения.

Персонаж в обычном значении то же, что литературный герой. В литературоведении термин "персонаж" употребляется в более узком, но не всегда одинаковом смысле. Чаще всего под персонажем понимается действующее лицо. Но и здесь различаются два толкования: лицо, представленное и характеризующееся в действии, а не в описаниях: тогда понятию "персонаж" более всего соответствуют герои драматургии, образы-роли. Любое действующее лицо, субъект действия вообще. В такой интерпретации действующее лицо противополагается лишь "чистому" субъекту переживания, выступающему в лирике, потому-то термин "персонаж" неприменим к так называемому лирическому герою: нельзя сказать "лирический персонаж".

Под персонажем подчас понимается лишь второстепенное лицо. В этом осмыслении термин "персонаж" соотносится с суженным значением термина "герой" – центральным лицом или одним из главных лиц произведения. На этой почве сложилось и выражение "эпизодический персонаж" (а не "эпизодический герой").