Перевод с греческого новый завет читать онлайн. Библия с подстрочным переводом. — Какое место занимает предмет вашего изучения в современном мире

Мировоззрение

Написано было ранее, но, думаю, это актуально и сейчас…

Несколько лет тому назад проводили в Киеве педагогические чтения. Собралось около трёхсот учителей средних школ. Дело было 19 октября. Открывая встречу, я поздравил всех с праздником. С каким? ― заинтересовалась аудитория. Ну как же! ― уже заинтересовался я ― вспоминайте: 19 октября, день особенный для всех учителей. Аудитория напряглась. Задумалась. И ― не вспомнила… Никто. А сегодня утром мне позвонил из моего родного донбасского городка Снежное мой давний приятель, всю жизнь проработавший в шахте. Позвонил поздравить с праздником 19 октября, днём открытия царскосельского, но для нас ― и чаще мы так и говорим ― пушкинского лицея. «Друзья! Прекрасен наш союз!..»

Гамлет мучился вопросом: «Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить?!» Утеряв нити с прошлым, нашим Великим прошлым, мы окажемся тем самым перекати-полем, которое тупо гоняет ветер по степи. И нет пристанища, и нет смысла… А ведь если вдуматься, власть, государство осознанно или не осознанно, обрывает нити культуры, нити образования, обрекая людей на выхолощенную потребительскую жизнь. Некоторые из нас, мой приятель-шахтёр, например, ещё помнят про 19 октября. А если задать этот вопрос школьникам гуманитарных классов? Без 19 октября, без Пушкина, без русской культуры, частью которой всегда была культура земель малороссийских, нет у нас полноценного будущего. Так, перекати-поле…

Прошлым летом осуществилась моя давняя мечта побывать в Пушкинском лицее. Фотографии - из той поездки. И ещё хороший текст из Интернета… С.В.

Внутренней, самой близкой отчизной, отчизной души Пушкина, был лицей, Царское Село. О них он вспоминал часто, постоянно, всегда. В одном из лучших своих лирических стихотворений, «19 октября» (1825 года), обращаясь к друзьям, он скажет:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен -

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина,

И счастье куда б ни повело,

Все те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

Начало

Когда-то на окраине Афин близ храма Аполлона Ликейского существовала школа, основанная великим философом прошлого Аристотелем. Она называлась Ликеем или Лицеем. 19 октября 1811 года учебное заведение под этим же названием открылось в Царском Селе, близ Петербурга. И, наверно, его создатели надеялись, что Царскосельский Лицей в чем-то станет преемником знаменитой школы древности, о которой здесь, в Царском Селе, напоминала прекрасная парковая архитектура.

Автор проекта создания Лицея М.М.Сперанский видел в новом учебном заведении не только школу для подготовки образованных чиновников. Он хотел, чтобы Лицей воспитал людей, способных претворить в жизнь намеченные планы преобразования Российского государства.

На должность директора Лицея был назначен чиновник архива коллегии Иностранных дел Василий Федорович Малиновский.

Преподаватели

Малиновский решал не только организационные вопросы, его волновал и педагогический штат Лицея. В подборе наставников нельзя было ошибиться: ведь Лицей - особое учебное заведение, ему покровительствует сам император. Директор сумел сделать правильный выбор, пригласив не только опытных педагогов - Давида де Будри, Н.Ф. Кошанского, но и молодых - Я.И. Карцова, А.П. Куницына, И.К. Кайданова, для которых Лицей становится делом всей жизни.

На празднование торжественного акта по случаю открытия лицея присутствовала царская семья. Однако самым памятным для Пушкина событием торжественного дня 19 октября 1811 года была вступительная речь Куницына. В своем последнем стихотворении, посвященном дате 19 октября, Пушкин скажет о речи Куницына:

Вы помните, когда возник Лицей,

И царь для нас открыл чертог царицын,

И мы пришли. И встретил нас Куницын

Приветствием меж царственных гостей…..

В своей речи Куницын призывал превыше всего чтить законы и соблюдать их: “Приуготовляясь быть хранителями законов, научитесь прежде сами почитать оное; ибо закон, нарушаемый блюстителями оного, не имеет святости в глазах народа».

Свою речь Куницын закончил словами, обращенными к лицеистам: «Вы ли захотите смешаться с толпой людей обыкновенных, пресмыкающихся в неизвестности и каждый день поглощаемых волнами забвения? Нет! Да не возвратит мысль сея вашего воображения! Любовь к славе и отечеству должны быть вашими руководителями».

Куницыну дар сердца и вина:
Он создал нас, он воспитал наш пламень;
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада зажжена.

Большое воспитательное значение имел для лицеистов преподаватель французского языка Де Будри, родной брат Марата. Строгий ко всем, барон Корф этого старика особенно выгодно выделяет из ряда его товарищей. По его словам, он «один из всех данных нам наставников вполне понимал свое призвание и, как человек в высшей степени практический, наиболее способствовал нашему развитию, отнюдь не в одном познании французского языка». Из всех педагогов Лицея, кажется, один Де Будри сумел заставить учеников заниматься, и если лицеисты позволяли себе шалости с ним, то позднее оценили его, отдав полную справедливость благотворному влиянию, которое имел он и на их образование...

Для Пушкина самым приятным наставником был проф. Галич, временный заместитель Кошанского, особенно приятный, быть может, потому, что менее всего был «наставником», проще держался со своими учениками, по-видимому, нередко становился с ними на дружескую, товарищескую ногу. Быть может, это вредило делу обучения, но вносило ту «человечность» в отношения, то признание равноправности, при котором юный поэт чувствовал мир своей души в безопасности от чуждых, нежелательных вторжений. Вот почему он почтил Галича не холодной, почти официальной похвалой, а теплым приветом: «мой добрый Галич, vale!"

На первый, пушкинский курс, было принято 30 лицеистов. Обучение длилось шесть лет и приравнивалось к университетскому. Первые три года - так называемый начальный курс - изучались предметы старших классов гимназии. Три последующих года - окончательный курс - содержал основные предметы трех факультетов университета: словесного, нравственно-политического и физико-математического.

Занятия

Вставали воспитанники в шесть часов утра. В семь часов начинались занятия, продолжавшиеся два часа. В десятом часу лицеисты завтракали и совершали небольшую прогулку, после чего возвращались в класс, где занимались еще два часа. В двенадцать отправлялись на прогулку, по окончании которой повторяли уроки. Во втором часу обедали. После обеда - три часа занятий. В шестом - прогулка и гимнастические упражнения. Занимались воспитанники в общей сложности семь часов в день. Часы занятий чередовались с отдыхом и прогулками. Прогулки совершались в любую погоду в Царскосельском саду. Отдых воспитанников - это занятия изящными искусствами и гимнастическими упражнениями. Среди физических упражнений в то время особенно популярны были плавание, верховая езда, фехтование, зимой - катание на коньках.

Воспитанники много читали. "Мы мало учились в классах, но много в чтении и в беседе при беспрестанном трении умов", - вспоминал Модест Корф.

Своих современников - русских писателей и поэтов - лицеисты знали не только по их сочинениям. Интересно свидетельство Илличевского: "...до самого вступления в Лицей я не видел ни одного писателя - но в Лицее видел я Дмитриева, Державина, Жуковского, Батюшкова, Василия Пушкина и Хвостова". Профессор российской и латинской словесности Николай Федорович Кошанский считал основой литературного образования умение писать, сочинять и с одобрением относился к стихотворным опытам своих воспитанников. Нередко на уроках он предлагал писать стихи на заданную тему. "Как теперь вижу тот послеобеденный класс Кошанского, - вспоминал позднее Иван Пущин, - когда, окончив лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: "Теперь, господа, будем пробовать перья: опишите мне, пожалуйста, розу стихами".

Из этих характеристик мы видим, что и для педагогов Лицея Пушкин остался все тем же неразгаданным, не поддающимся никакому влиянию, каким он покинул отчий дом.

Литературные занятия

Одно из любимых занятий лицеистов - собрания, на которых каждый обязан был что-нибудь рассказать - выдуманное или прочитанное. Постепенно запас стихов, рассказов, эпиграмм увеличивался, - их записывали. Создавались рукописные журналы, и росли лицейские поэты, дружески соревнуясь между собой. А с 1814 года их поэтические опыты стали появляться на страницах российских журналов.

Литературными учителями юного Пушкина были не только Вольтер и другие знаменитые французы, но и еще больше Жуковский, Батюшков.

Несомненное воздействие на Пушкина оказал также и Державин. Очевидным образом его воздействие проявилось в известном стихотворении лицейской поры «Воспоминание в Царском селе». Сам Пушкин так вспоминал о своем чтении этого стихотворения на торжественной церемонии экзамена в присутствии Державина: «Державин был очень стар. Он был в мундире и в плисовых сапогах. Экзамен наш очень его утомил. Он сидел, подперши голову рукой. Лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвисли; портрет его (где представлен он в колпаке и халате) очень похожи. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблестели; он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостью необыкновенной. Наконец вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояние души моей; когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отрочески зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил свое чтение, не помню куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять …. Меня искали, но не нашли».

Дружба

Для Пушкина лицей был не только источником дорогих воспоминаний, но и многого существенно важного и решающего в его последующем духовном развитии. В лицее были хорошие преподаватели, там читались ученикам основы наук, но еще более, чем преподаватели и излагаемые ими научные сведения, служил образованию их тесный дружеский круг. Его значение для Пушкина было неизмеримо велико. Пушкин недаром после окончания лицея отмечал каждую лицейскую годовщину посвященной этой дате стихами. И это были стихи о дружбе. Лицей, лицейское содружество были тем самым, что заменяло ему в юности столь необходимое для человеческой души ощущения дома.

Именно в лицее у Пушкина появляются настоящие друзья. На первый курс было принято тридцать человек. Значит, у Пушкина было двадцать девять товарищей.

В дальнейшем они станут известными людьми. У каждого лицеиста было прозвище, а у некоторых и не одно. Иван Иванович Пущин - “Жано”, Вильгельм Карлович Кюхельбекер - “Кюхля”, “Глиста”, сам Пушкин - “Француз”, «Обезьяна», Данзас - «Медведь», Антон Дельвиг - «Тося».

Но у Пушкина не всегда складывались отношения с товарищами. Вот что писал Пущин в своих записках: «Пушкин с самого начала был раздражительнее многих и потому не возбуждал общей симпатии. Он иногда неуместными шутками, неловкими колкостями ставил себя в затруднительное положение, не умел потом из него выйти. Это вело его к новым промахам. В нем была смесь излишней смелости с застенчивостью — и то и другое невпопад, это тем самым ему вредило». Самолюбивый, задорный, легко воспламенявшийся, но скоро остывавший, всегда готовый судить себя так же строго, как и другого, Пушкин, исковерканный домашним воспитанием, а быть может и задатками наследственности, был, конечно, тяжелым человеком и для других, и для себя. Иногда до поздней ночи, когда весь Лицей уже покоился сном, юноша мучил себя воспоминаниями неудачи прожитого дня, поверял свои муки соседу по комнате, Пущину.

Другие чувства связывали Пушкина с Дельвигом. В его душе Пушкин нашел отзвук не столько своим «человеческим», сколько «поэтическим» стремлениям. Ленивый, малоподвижный и флегматичный барон Дельвиг жил своею собственною жизнью, лучшим украшением которой была любовь к поэзии.

Неизменной любовью окружил поэт и другого своего товарища, тоже «брата по Музам» — Кюхельбекера; этот бескорыстный дилетант на поэтическом поприще, благодаря своему безграничному добродушию, прошел невредимым сквозь строй пушкинских острот и издевательств, не всегда и тонких. Но всё же одно событие привело к первой дуэли в лицее - между Пушкиным и Кюхельбекером.

Гогель-могель

19 октября до самой смерти останется у Пушкина самым памятным днем в его жизни. Сколько приятных воспоминаний будет у Пушкина связанно с лицеем. Ну, хотя бы нашумевшая история с “гогель - могелем”.
История такая. Компания воспитанников с Пушкиным, Пущиным и Малиновским во главе, устроила тайную пирушку. Достали бутылку рома, яиц, натолкли сахару, принесли кипящий самовар, приготовили напиток “гогель - могель” и стали распивать. Одного из товарищей Тыркова, сильно разобрало от рома, он начал шуметь, громко разговаривать, что привлекло внимание дежурного гувернера, и он доложил инспектору Фролову.

Историю с “гогель - могелем” имеет в виду Пушкин в своем послании к Пущину:

Помнишь ли, мой брат по чаше,
Как в отрадной тишине

Мы топили горе наше
В чистом пенистом вине?
Помнишь ли друзей шептанье
Вкруг бокалов пу ншевых,
Рюмок грозное молчанье,
Пламя трубок гро шевых?
Закипев, о, сколь прекрасно
Токи дымные текли!
Вдруг педанта глас ужасный
Нам послышался вдали, -
И бутылки вмиг разбиты,
И бокалы все в окно,
Всюду по полу разлиты
Пунш и светлое вино.
Убегаем торопливо...

Любовь

Именно в лицее Пушкин первый раз влюбился.
“Первую платоническую, истинно поэтическую любовь возбудила в Пушкине Бакунина, - рассказывает Комаровский. - Она часто навещала брата своего и всегда приезжала на лицейские балы. Прелестное лицо ее, дивный стан и очаровательное обращение произвели всеобщий восторг во всей лицейской молодежи. Пушкин описал ее прелести в стихотворении “К живописцу”, которое было положено на ноты лицейским товарищем Пушкина Яковлевым и понятно пето до самого выхода из заведения “…

200 лет со дня основания лицея в Царском Селе

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен -

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина

И счастие куда б ни повело,

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

А. С. Пушкин.

В октябре 1811 года в Царском Селе по указу Александра I открылся первый в нашем Отечестве лицей . Это стало знаковым событием для всех просвещённых людей того времени, потому что в создании этого высшего учебного заведения были заложены идеи будущей реформации России.

Инициатором его открытия был граф М. М. Сперанский , член Государственного совета, действительный статский советник. Лицей должен был стать одним из звеньев разработанного им плана коренных преобразований, в основе которых лежали ограничение самодержавия выборными органами и постепенное уничтожение крепостного права. Для осуществления задуманного требовались широко образованные чиновники, убеждённые в необходимости реформ. Гуманный характер педагогических идей молодых профессоров, ориентированных на уважение к личности учеников, поощрение среди лицеистов чести и товарищества – всё это создавало особую атмосферу, особый – лицейский!– дух. Кроме передовых идей, лицеисты усваивали отвращение к холопству и раболепному чинопочитанию, независимость суждений и поступков.

Воспитанники лицея, по мысли М. М. Сперанского, должны были в будущем занять видные государственные должности. При этом они были выходцами из небогатых дворянских родов, для того чтобы быть независимыми от крупных, имеющих власть кланов.

Во многом так и вышло, во всяком случае, первый набор в полной мере отвечал этим замыслам. В числе первых выпускников были: основоположник современной русской литературы Александр Пушкин ; министр иностранных дел, канцлер Александр Горчаков ; тайный советник, сенатор Александр Карнилов; член Государственного совета Модест Корф; тайный советник, посол России в Бразилии Сергей Ломоносов; советник Московской комиссии по сооружению храма Христа-Спасителя Дмитрий Маслов; адмирал, сенатор Фёдор Матюшкин; выборгский губернатор, тайный советник Фридрих Стивен; поэт и издатель Антон Дельвиг ; декабристы Иван Пущин и Вильгельм Кюхельбеккер …

Конечно, невольно приходит на ум мысль, что если бы подобное учебное заведение было открыто не императором, а по частной инициативе где-нибудь в провинции, то даже при наличии лучших преподавателей вряд ли выпускники лицея смогли добиться больших высот, особенно на государственной службе. С другой стороны, ничего не известно о каком-либо попечительстве со стороны власти в течение их дальнейшей жизни и карьеры. Вероятно, выпускникам лицея дали первую возможность, «вывели на дорогу», а дальше они шли по ней с достоинством, присущим их личным качествам.

Впрочем, огромное значение имели, как это впоследствии отмечали сами бывшие выпускники, добрая воля руководства лицея и высочайший профессионализм преподавателей. Так, первым директором Царскосельского лицея был В. Ф. Малиновский – выпускник Московского университета, дипломат, литератор, автор одного из первых проектов отмены крепостного права. Он был сторонником промышленного и культурного развития России, государственных преобразований М. М. Сперанского. 20 августа Василий Малиновский открыл «Памятную книгу лицея», сделав первую запись. Он думал о том, что необходимо «раскрыть в детях мысленность» через изучение различных предметов, что даже прогулка после учения и та должна стать примером того, «как отдых после труда приятен – как в праздности скука одна», а «раскрывши мысленность, приучать к различию добра и зла, и чтоб не делали без рассуждения и не говорили…»

Василий Фёдорович умер в 1814 г., поэтому первые выпускники заканчивали лицей при новом директоре, коим стал Егор Антонович Энгельгардт. Он от всей души воспринял высокогуманный девиз Малиновского «общая польза», который нёс в себе понятие о назначении человека, целью жизни которого должно стать стремление приносить пользу, служа Отчизне и народу. Энгельгардт говорил: «… доколе человек не умер, он должен иметь беспрестанно в виду великую цель – споспешествовать общему благу».

Напутственное слово Е. А. Энгельгардта воспитанникам выпуска Пушкина было таково: «Идите, друзья, на новом вашем поприще!.. Храните правду, жертвуйте всем за неё; не смерть страшна, а страшно бесчестие; не богатство, не чины, не ленты честят человека, а доброе имя, храните его, храните чистую совесть, вот честь ваша. Идите, друзья, поминайте нас…»

Интересно, что особое значение Энгельгардт придавал развитию доброжелательности, теплоты по отношению друг к другу, всех тех чувств, что идут не от холодного рассудка, а от сердца, он называл эти качества «чувством сердца». В одном из писем он писал, что самое большое, что можно пожелать «лицейским» – это сохранить «чувство сердца», ибо «… в сердце заключается всё достоинство человека: оно святилище, хранитель всех наших добродетелей, которых холодная расчётливая голова знает только по имени и теории».

И действительно, очень сердечное, тёплое братство сложилось между первыми учениками лицея, настолько прочное по духу, что даже из жизни они уходили парами. Сильверий Броглио погиб в Греции, сражаясь против турецкого ига в 1820 г., в этом же году в Италии скончался Николай Корсаков. Пушкин и его лицейский соперник по поэтическому творчеству Алексей Илличевский умерли в 1837 г. Золотые медалисты Владимир Вольховский и Александр Горчаков в 1941 г… Всего 8 пар, то есть 16 из 29 человек.

Своих преподавателей первые выпускники лицея также всегда вспоминали с благодарностью и любовью. Наибольшим почтением среди них пользовались Николай Кошанский и Александр Куницин.

Доктор философии и свободных искусств Н. Ф. Кошанский был в Царскосельском лицее профессором российской и латинской словесности. Самый молодой по возрасту из профессоров лицея, он, тем не менее, единственный из преподавателей лицея имел учёную степень. Будучи человеком передовых взглядов, он, безусловно, сыграл огромную роль в развитии воспитанников, особенно их литературных знаний и дарований. Так, к примеру, Иван Пущин рассказывал: «Как теперь вижу послеобеденный класс Кошанского, когда, окончивши лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: «Теперь, господа, будем пробовать перья! Опишите мне, пожалуйста, розу стихами». Наши стихи вообще не клеились, а Пушкин мигом прочёл два четверостишья, которые всех нас восхитили… Кошанский взял рукопись к себе…»

Адъюнкт-профессор А. П. Куницин преподавал в лицее нравственные и политические науки. Он закончил своё образование в Гейдельберге, был одним из лучших преподавателей своего времени – самостоятельным теоретиком права. В черновике стихотворения «19 октября», написанного Пушкиным в 1825 году в честь годовщины лицея, есть строки, посвящённые Куницину, строки признания его высоких заслуг:

Куницыну дань сердца и вина!

Он создан нас, он воспитал наш пламень,

Поставлен им краеугольный камень,

Им чистая лампада возжена…

В окончательной редакции текста поэт убрал эти строки, вероятно, боясь ими обидеть других преподавателей или умалить их заслуги.

В Иркутске значимая дата не осталась незамеченной – в Музее декабристов состоялся вечер, посвящённый этому событию. В гостиной Марии Николаевны Волконской горели свечи, звучала музыка. На уникальном рояле фирмы Lichtental (1931 г.), принадлежавшем М. Н. Волконском, играл известный иркутский пианист Юрий Исаев. В исполнении вокалистки Галины Григорьевой прозвучали знаменитые романсы, написанные на стихи Пушкина, Дельвига, Кюхельбекера, Яковлева. Так, лицейский товарищ Пушкина Михаил Яковлев написал на его стихи три романса, два из которых – «Элегия» и «Зимний вечер» – прозвучали для гостей памятной встречи. Также в программе были романсы Шереметьева («Я вас любил») и Глинки («Не пой, красавица, при мне») на стихи Пушкина. Прозвучали произведения Ф. П. Шуберта, В. А. Моцарта, И. С. Баха, А. Е. Варламова, С. В. Рахманинова.

Конечно, не обошлось в этот вечер без поэзии и прозы, посвящённой лицею (А. Пушкин, А. Дельвиг, Ю. Тынянов, отрывки из писем И. Пущина). Произведения звучали в исполнении мастера художественного слова Александра Чернышёва и студентов Иркутского театрального училища Романа Брянского и Вадима Парыгина.

• Расскажите об этом своим друзьям!

ПУБЛИКАЦИИ ДЛЯ ТЕХ, КТО СЛЕДИТ ЗА ДОХОДАМИ И РАСХОДАМИ

Внеклассное мероприятие «Прекрасен наш союз»

(А.С.Пушкин и его лицейские друзья)

19 октября 1811 года в Царском селе близ Петербурга тридцать мальчиков сели за парты и стали одноклассниками. Через шесть лет двадцать девять юношей обучатся, получат аттестаты.

Класс как класс, мальчишки как мальчишки, из которых выйдут поэты и министры, офицеры и «государственные преступники», сельские домоседы и неугомонные путешественники… В детстве и юности они читают повести и легенды о греческих и римских героях, а ведь сами еще при жизни и вскоре после смерти становятся легендой, преданием…

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он как душа неразделим и вечен –

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас не бросила судьбина,

И счастие куда б ни повело,

Все те же мы: нам целый мир чужбина,

Отечество нам Царское Село.

О жизни в Лицее мы с вами подробно говорили на уроках литературы, а сегодня узнаем о том, как сложились судьбы ближайших друзей великого поэта, о том, как праздновались лицейские годовщины и главное, попытаемся вместе понять, что же такое лицейская дружба, которую здесь не просто ценят, но, можно сказать, боготворят, ставят на первое место из первых, много выше карьеры, удачи, даже любви…

Итак, 1817 год, отшумели выпускные экзамены в Царском селе, директор Энгельгарт надел чугунные кольца на пальцы своим воспитанникам в знак вечной памяти о годах, проведенных в стенах лицея, а они в свою очередь дали друг другу клятву, что и последний лицеист один будет праздновать 19 октября… Была исполнена прощальная лицейская песня «Шесть лет», написанная ближайшим другом Пушкина Антоном Дельвигом:

Шесть лет промчались, как мечтанье,

В объятьях сладкой тишины,

И уж отечества призванье

Гремит нам: шествуйте сыны!

Простимся братья! Рука в руку!

Обнимемся в последний раз!

Судьба на вечную разлуку,

Быть может, породнила нас!

А это строки лицеиста Александра Пушкина на прощание с Лицеем:

Промчались годы заточенья

Недолго, мирные друзья,

Нам видеть кров уединенья

И царскосельские поля.

Разлука ждет нас у порога,

Зовет нас дальний света шум,

И каждый смотрит на дорогу

С волненьем гордых юных дум.

Кроме того лицеисты на прощание писали посвящения друг другу в альбомы, Пушкин оставил много нежных строк своим лицейским братьям, например, князю Горчакову, предвидя блеск и восхождения будущего дипломата, любимца дев:

Они пришли, твои златые годы,

Огня любви прелестная пора.

Спеши любить и, счастливый вчера,

Сегодня вновь будь счастлив осторожно,

Амур велит - и завтра, если можно,

Вновь миртами красавицу венчай…

О скольких слез, предвижу ты виновник!

Измены друг и ветреный любовник,

Будь верен всем – пленяйся и пленяй…

Самое же задушевное посвящение, как всегда, Большому Жанно (так прозвали лицейские Ивана Пущина):

Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,

Исписанный когда-то мною,

На время улети в лицейский уголок

Всесильной сладостной мечтою.

Ты вспомни быстрые минуты первых дней,

Неволю мирную, шесть лет соединенья,

Печали, радости, мечты души твоей,

Размолвки дружества и сладость примиренья –

Что было и не будет вновь…

И с тихими тоски слезами

Ты вспомни первую любовь.

Мой друг, она прошла… но с первыми друзьями

Не резвою мечтой союз твой заключен,

Пред грозным временем, пред грозными судьбами,

О, милый, вечен он!

Пред грозным временем, пред грозными судьбами: он многое предчувствовал, угадывал этот восемнадцатилетний студент, хотя не мог знать, что в эту минуту хорошо видит и слышит грядущее – еще не начавшиеся 1820-е и 1830-е годы.

19 октября 1825 год, два месяца до восстания декабристов. Пушкин за вольнодумные стихи сослан в свое имение Михайловское недалеко от Пскова под надзор полиции. 19 октября на берегах Невы собирается веселая компания, пьющая за здоровье отсутствующих. Лицеисты постановляют в 27-ом году праздновать серебрянную дружбу, а через двадцать лет – золотую. Золотая будет 19 октября 1837 - уже без Пушкина.

Еще далеко до юбилеев, но есть уже лицейские, которые не придут никогда…

Он не пришел, кудрявый наш певец,

С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:

Под миртами Италии прекрасной

Он тихо спит, и дружеский резец

Не начертал над русскою могилой

Слов несколько на языке родном,

Чтоб некогда нашел привет унылый

Сын севера, бродя в чужом краю.

Николай Корсаков,редактор лицейских журналов, музыкант, веселый и милый друг успел угаснуть от чахотки в прекрасной Флоренции. «За час до смерти, - рассказывал Энгельгарт, - он сочинил следующую надпись для своего памятника, и когда ему сказали, что во Флоренции не сумеют вырезать русские буквы, он сам начертил ее крупными буквами и велел скопировать ее на камень:

Прохожий, поспеши к стране родной своей!

Ах! Грустно умирать далеко от друзей…

У самого поэта в 1825 было два лицейских дня. Первый – 11 января: в этот день, около восьми утра, прорвавшись сквозь снега, леса, запреты опасности, Иван Пущин в санях при громе колокольчиков «вломился» на нерасчищенный михайловский двор. Пущин напишет в своих воспоминаниях: «Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить, что тогда во мне происходило. Выскакивая из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим!»

Поэта дом опальный,

О Пущин мой, ты первый посетил,

Ты усладил изгнанья день печальный

Ты в день его лицея превратил…,

Напишет об этой встрече поэт, и конечно же, стих-ие «Мой первый друг, мой друг бесценный», которое декабрист Пущин получит уже на сибирской каторге.

Опального поэта посещает и князь Горчаков, несмотря не многочисленные предупреждения «не встречайтесь: Пушкин под надзором!...» Карьера волнует дипломата, но честь, но свобода души и поступков - важнее!

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,

Хвала тебе – фортуны блеск холодный

Не изменил души твоей свободной:

Все тот же ты для чести и друзей,

Нам разный путь судьбой назначен строгой,

Ступая в жизнь, мы быстро разошлись,

Но невзначай проселочной дорогой

Мы встретились и братски обнялись!

Пушкин всей душой надеется, что через год он будет пировать в кругу лицеистов: ………………………пируйте, о друзья!

Предчувствую отрадное свиданье,

Запомните ж поэта предсказанье:

Промчится год, и с вами снова я,

Исполнится завет моих мечтаний:

Промчится год, и явлюся к вам!

О сколько слез и сколько восклицаний,

И сколько чаш, подъятых к небесам!

Предсказание сбудется и не сбудется… Всего год, но за этот год ударит 14 декабря, и на Сенатской площади, в строю восставших находятся два лицеиста – Иван Пущин и Вильгельм Кюхельбекер. Кюхельбекер пытается бежать. Несколько дней его разыскивают, многие думают, что он погиб, может быть, исчез под разбитым картечью невским льдом? Но вскоре становится известно, что Кюхля схвачен в Варшаве и затем доставлен в Петропавловскую крепость. К Пущину, дожидавшемуся ареста явился на другой день Горчаков. Князь франт, карьерист, но чести не уронит, «душу свободную» не разменяет. Горчаков привез декабристу заграничный паспорт и умолял его ехать немедленно за границу. Пущин не согласился ехать: он считал бегство постыдным и считал, что должен разделить судьбу своих товарищей по тайному обществу, как бы тяжела она ни была.

В день серебряной дружбы 19 октября 1827 года на квартире у лицеиста Яковлева Пушкин напишет:

Бог помочь вам, друзья мои,

В заботах жизни, царской службы,

И на пирах разгульной дружбы,

И в сладких таинствах любви!

Бог помочь вам, друзья мои,

И в бурях, и в житейском горе,

В краю чужом, в пустынном море,

И в мрачных пропастях земли!

«В мрачных пропастях земли» находились декабристы. «В эту годовщину в кругу товарищей-друзей Пушкин вспомнил меня и Вильгельма, заживо погребенных, которых они не досчитывали на лицейской сходке», - напишет в своих воспоминаниях декабрист Иван Пущин. Тридцать один год проведет он в тюрьме и ссылке в Сибири, в Москву вернется в декабре 1856 года, через 19 лет после смерти Пушкина. Их встреча в Михайловском была последней встречей друзей, №13 и №14….

Служенье муз не терпит суеты,

Прекрасное должно быть величаво:

Но юность нам советует лукаво,

И шумные нас радуют мечты…

Опомнимся – но поздно! И уныло

Глядим назад, следов не видя там.

Скажи, Вильгельм, не то ли с нами было,

Мой брат родной, по музе, по судьбам?

Эти проникновенные строчки поэт посвятил декабристу Кюхельбекеру, который десять лет проведет в одиночной камере Шлиссельбургской крепости и долгие годы на каторге в Сибири.

В 1830-ых годах уже ни одной годовщины не проходит без дружеского сборища – с годами «чаще празднует Лицей».

Шесть мест упраздненных стоят

Шести друзей не узрим боле,

Они разбросанные спят-

Кто здесь, кто там на ратном поле,

Кто дома, кто в земле чужой,

Кого недуг, кого печали

Свели во мрак земли сырой,

И надо всеми мы рыдали.

Это писано к лицейскому дню 1831 года. Шесть умерших друзей…Самая страшная для Пушкина утрата Антон Дельвиг. Редактор «Литературной газеты, начатой по мысли Пушкина создатель знаменитого альманаха «Северные цветы» он стойко вел неравную борьбу с властью, душившей свободную печать. Однажды он был вызван к шефу жандармов Бенкендрфу, который кричал на поэта, угрожал Дельвигу, обращаясь к нему на «ты», обещал отправить его в Сибирь вместе с Пушкиным и Вяземским. Дельвиг не испугался, но впал в апатию, литературная борьба, стихи, публицистика – все это вдруг показалось ненужным, безнадежным. В момент отчаяния Дельвигу было в сущности не к кому обратиться. Пушкин в это время был в Москве.

«Никто на свете не был мне ближе Дельвига. Без него мы все осиротели…» - напишет Пушкин. И, конечно, стихи:

И мнится очередь за мной,

Зовет меня мой Дельвиг милый,

Товарищ юности живой,

Товарищ юности унылой,

Товарищ песен молодых

Пиров и чистых помышлений,

Туда, в страну теней родных,

Навек от нас утекший гений….

В этих строках, скорбя о рано ушедшем друге юности, он предсказывает свою собственную судьбу: он станет седьмым ушедшим лицеистом…

В 1836 году лицеисты празднуют двадцатипятилетие Лицея. Из 23 живущих присутствует одиннадцать человек. На первый взгляд дела у всех неплохи, но в разговорах на лицейской годовщине вдруг выясняется, что служба не очень уж идет, и семейная жизнь не ладится, и смерть приходит… Уж не об этом ли – в незаконченном лицейском стихотворении на последней для Пушкина лицейской встрече 19 октября 1836 года:

Была пора: наш праздник молодой

Сиял, шумел и розами венчался,

И с песнями бокалов звон мешался,

И тесною сидели мы толпой.

Тогда, душой беспечные невежды,

Мы жили все и легче и смелей,

Мы пили все за здравие надежды

И юности и всех ее затей.

Теперь не то: разгульный праздник наш

С приходом лет, как мы перебесился,

Он присмирел, утих, остепенился,

Стал глуше звон его заздравных чаш,

Меж нами речь не так игриво льется

Просторнее, грустнее мы сидим,

И реже смех средь песен раздается,

И чаще мы вздыхаем и молчим.

Еще немного об этой последней для поэта встрече друзей: «Собрались вышеупомянутые господа лицейские в доме у директора Энгельгарта и пировали следующим образом: 1) обедали вкусно и шумно, 2) выпили три здравия: за двадцатипятилетие Лицея, за благоденствие Лицея, за здоровье отсутствующих, 3) поминали лицейскую старину 4) пели национальные песни». Рассказывали также, будто Пушкин сорвался, подступили слезы и он не смог дочитать: И мнится очередь за мной

Зовет меня мой Дельвиг милый…

Через 16 дней начнется дуэльная история, а через сто два дня Пушкин погибнет…

«Условясь с Пушкиным сойтись в кондитерской Вольфа, Данзас отправился сделать нужные приготовления. Наняв парные сани, он заехал в оружейный магазин Куракина за пистолетами, которые были уже выбраны Пушкиным заранее, пистолеты эти были совершенно схожи с пистолетами д,Аршиака. Уложив их в сани, Данзас приехал к Вольфу, где Пушкин уже ожидал его. Было около 4-ех часов.» Эти строки написал сам Данзас, говоря о себе в третьем лице. Лицейскому другу Косте Данзасу приходится быть секундантом Пушкина, и правила чести не позволяют отказаться, а так хотелось бы. Сердце его сжималось при одной мысли, что через несколько минут, может быть, Пушкина уже не станет. Так началась дорога на Черную речку, с которой лицейский друг привезет смертельно раненого поэта. Последней просьбой Пушкина было – чтобы не наказывали секунданта (дуэли в то время уже были под строжайшим запретом), лицейского друга Константина Данзаса – «ведь он брат мне». «Как жаль, что теперь здесь нет ни Пущина, ни Малиновского», - сказал умирающий Пушкин Данзасу – в последние минуты жизни он скучал о лицейских друзьях…

Рассказ о Пушкинском Лицее и лицеистах, продолжавшийся более четверти века, окончен…

Кому ж из нас под старость день Лицея

Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! Средь новых поколений

Докучный гость и лишний и чужой,

Он вспомнит нас и дни соединений,

Закрыв глаза дрожащею рукой…

Пускай же он с отрадой хоть печальной

Тогда сей день за чашей проведет,

Как ныне я, затворник ваш опальный,

Его провел без горя и забот.

Пушкин не знал, кому посвящает последние строки «19 октября», а его ближайший друг князь Горчаков, единственный из лицеистов, узнал.

Князь заслужил последнюю награду – еще целых десять пушкинских строк. Министр иностранных дел Горчаков провел не один, а многие дни – 1880-го, 81-го, и так до 28 февраля 1883. Те дни, когда он был последним лицеистом пушкинского выпуска.

Итак, тридцать мальчишек: вместе, в общей сумме они прожили около полутора тысяч лет.

В том числе неполных тридцать восемь пушкинских: меньше «одного процента».

Эти 38 – основа, фундамент истории полутора тысяч лицейских «человеко-лет»… Но как же без них, без остальных, развился бы далеко не лучший ученик в первейшего поэта? Без их дружбы – разве Пушкин стал бы Пушкиным? Без их шуток, похвал, насмешек, писем, помощи, памяти? А они без него, без его мыслей, строчек, веселости, грусти, без того бессмертия, которым он так щедро с ними поделился.

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют...
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой...
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты...
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне... пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте...
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.

Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему...
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой...
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.