Луис де Гонгора – противоречивый гений, ставший основателем культизма. Луис де Гонгора – противоречивый гений, ставший основателем культизма Публикации на русском языке

Луис де Гонгора-и-Арготе (1561 - 1627) принадлежал к древнему аристократическому, но обедневшему роду. Родился он в Кордове в семье судьи. Отец будущего поэта был человеком весьма образованным и обладал самой большой библиотекой в городе. Своему сыну он также постарался дать хорошее образование и отправил его учиться в университет в Саламанке. Гонгора большого рвения в освоении наук не проявил, однако среди сокурсников быстро приобрел известность благодаря остроумию, экстравагантному поведению и модным нарядам. Курса закончить ему не удалось, но из университета он вынес хорошее знание латыни и итальянского языка. По возвращении домой Гонгора, как многие его сверстники из аристократических семейств, ведет легкомысленный образ жизни: ищет развлечений, влюбляется, пишет стихи, которые в основном имеют хождение среди его друзей.

В 1585 г. Гонгора получает в одном из соборов Кордовы должность каноника, которую долгое время занимал его дядя. Вначале в его обязанности входило оказание помощи в проведении службы. Судя по тому, что молодой служитель часто получал замечания за разговоры во время мессы или за ее непосещение, большого энтузиазма он по поводу своей новой деятельности не испытывал. Позднее Гонгоре поручили организацию церковных праздников и религиозных процессий. Эти заботы оказались гораздо ближе его натуре. Впрочем, и в этот период его несколько раз вызывали на заседание церковного совета и указывали на неподобающее поведение для человека его положения: он посещал корриду, карнавалы, увлекался азартными играми.

Зная о способности Гонгоры располагать к себе людей, церковные власти стали посылать его в другие города с различными поручениями. Ему удалось завязать знакомства при дворе, и именно вращение в этих кругах помогло ему понять, что поэзия может быть не только развлечением, но и способна сделать его знаменитым. Гонгора начинает более серьезно относиться к своему творчеству и публикует несколько стихотворений. В 1611 г. он отказывается от церковной должности в пользу одного из племянников. Некоторое время поэт колеблется, какой путь ему избрать: отправиться в Мадрид и попытать счастья там, или уединиться в сельской местности и полностью посвятить себя сочинению стихов, как советовали ему близкие друзья. Наконец, он решает пожить какое-то время в небольшом загородном доме неподалеку от Кордовы. Результатом этого затворничества стало появление двух самых известных произведений Гонгоры - это «Поэма о Полифеме и Галатее» и «Одиночества». В 1613 г. они были напечатаны в Мадриде и не оставили равнодушными читающую публику. Одни восхищались его работами, другие критиковали и возмущались.

Однако литературное творчество не приносит никаких доходов, поэтому Гонгора просит своих знакомых в Мадриде помочь ему получить какое-нибудь место при дворе. В 1617 г. он получает назначение на должность королевского капеллана и отправляется в столицу. Он пытается жить на широкую ногу, но денег, которые он получает как капеллан, на это явно не хватает. Будучи человеком тщеславным, Гонгора порой распродавал личные вещи и экономил на питании, чтобы сохранить хотя бы внешнюю видимость благополучия. Новая атмосфера не способствовала и поэтическому вдохновению: за время пребывания в Мадриде он не создал ничего значительного. В конце концов, постоянные неудачи подорвали его здоровье. Гонгора тяжело заболел и в довольно плачевном состоянии был доставлен в Кордову, где вскоре и умер.

Все творческое наследие Луиса де Гонгоры условно делят на произведения ясного стиля и произведения темного стиля. Из 500 произведений, которые дошли до нас, к последнему относят лишь около 100, но именно поэзия темного стиля традиционно ассоциируется с именем испанского стихотворца и даже в истории литературы такой усложненный стиль получил наименование гоногоризма.

На раннем этапе в творчестве Гонгоры преобладает ясный стиль. Излюбленными жанрами в этот период становятся романс и летрилья. Лет- рилья - фольклорный жанр, представляющий собой сатирическое стихотворение с повторяющимся припевом - у Гонгоры почти всегда остроумна и нередко фривольна. Поэт охотно смеется над такими пороками своих современников, как лицемерие, жадность, тщеславие.

В романсе обычно использовался восьмисложник; четные строки связывала неточная рифма (ассонанс), в которой совпадали ударные гласные и не совпадали согласные. Если в строке было меньше восьми слогов, то романс превращался в романсильо , если их было одиннадцать - романс называли героическим. Иногда, отталкиваясь от содержания, романсы Гонгоры делят на три группы: лирические (о любви), пограничные (о стычках испанцев с маврами), мавританские (главными героями выступают мавры). Некоторые исследователи добавляют еще четвертую группу - романсы пасторальные. Правда, стихи Гонгоры не всегда поддаются четкой классификации, нередко в них можно отыскать два или даже три из упомянутых тематических признаков. Например, в романсе «Посреди коней быстроногих» речь идет о сражении между испанцами и маврами. Мавры терпят поражение, и их предводитель попадает в плен. По дороге он рассказывает пленившему его испанцу историю своей любви. Мавр давно был влюблен в девушку, которая жила неподалеку, но гордая красавица отвечала холодным презрением на его страсть. Лишь в последнее время в ее отношении произошли перемены, и она стала выказывать больше дружелюбия. У мавра появилась надежда, однако пленение разрушило ее. Именно это обстоятельство терзает его больше, чем мысль о будущей неволе. Благородный испанец отпускает мавра и объясняет свой поступок тем, что мавр уже является пленником Амура, и потому он не имеет права на него. Как видно даже из краткого пересказа содержания, романс можно отнести к любой из трех упомянутых групп.

Сюжет романса «Посреди коней быстроногих» не был оригинален: Гонгора заимствовал его из народной поэзии. Вместе с тем поэт пытается придать этому сюжету большую возвышенность и изящество. Он активно вводит в содержание стихотворения изысканные сравнения и метафоры, насыщает его гиперболами. Вот как выглядит в описании мавра внешность его возлюбленной:

И была она столь прекрасна, что цветы ее уст румяных были ярче, душистей, свежее, чем гвоздики на вешних полянах.

А чело у нее сияло - словно солнца двойник явился: каждый волос в тяжелых косах, словно яркий луч, золотился.

(Пер. М. 3. Квятковской)

Еще более украшен стиль сонетов испанского автора. Можно сказать, что в этом жанре был в полной мере реализован один из главных эстетических принципов Луиса де Гонгоры: окружающая действительность в своем непосредственном виде не может быть предметом поэтического изображения и потому должна быть подвергнута творческой обработке. И основная роль в этом процессе принадлежит поэтическому языку. Очень часто в сонетах Гонгора производит замену слов, которые кажутся ему невыразительными, на другие - более экспрессивные. Например, прилагательные, означающие желтый цвет, часто заменяются сочетанием, основу которого составляет слово «золото», а «снег» становится заменой белому цвету. Поэтому «белая скатерть» превращается в «сотканный снег», а «белые перья птиц» - в «летящий снег». Особенно охотно для таких замен Гонгора использует драгоценные камни и металлы, полевые и садовые цветы. По мысли стихотворца, они придают поэтическим картинам большую яркость и живописность, усиливают воздействие содержания на читателя.

В своих сонетах Гонгора не порывает с традициями ренессансной поэзии. И все же используя образы и мотивы предшественников, он умеет создать нечто новое, принадлежащее иному тину поэтического мышления. Одним из самых известных произведений испанского стихотворца является сонет «Пока руно волос твоих течет...». В нем Гонгора обращается к популярной в поэзии Возрождения теме - быстротечность женской красоты. Непосредственным образцом для него послужило стихотворение итальянского поэта Торквато Тассо (1544-1595). В первых строфах Гонгора с помощью своих излюбленных сравнений и метафор рисует портрет ослепительной красоты юности:

Пока руно волос твоих течет,

Как золото в лучистой филиграни,

И не светлей хрусталь в изломе грани,

Чем нежной шеи лебединый взлет.

Пока соцветье губ твоих цветет Благоуханнее гвоздики ранней И тщетно снежной лилии старанье Затмить чела чистейший снег и лед.

(Пер. С. Ф. Гончаренко)

Но в последних строках говорится уже об уничтожении этой красоты, со временем ей суждено превратиться в «золу и землю, пепел, дым и прах». В отличие от поэтов Возрождения, испанский автор противопоставляет юности не старость, а смерть. Это придает традиционной теме более барочное звучание, которое поддерживается многократным повтором союза пока в начале строки (в оригинале он встречает четыре раза), подчеркивающим динамизм и одновременно эфемерность представленного изображения лучезарной молодости.

Влияние барокко сказывается и в том, что Гонгора не боится экспериментировать с различными жанровыми формами. Например, в 1600 г. он создает сонет, в котором было использовано четыре языка: первую строку поэт писал на кастильском, вторую - на латыни, третью - на итальянском, четвертую - на португальском и т.д. Кроме того, он сочинил стихотворение в 50 строк, которые закапчивались одной и той же рифмой. Заметно усложняется и образность его произведений. Не всегда поиски Гонгоры заканчиваются удачей, иногда полученный результат выглядит даже комично, но общая тенденция к обновлению поэтической техники, раскрытию дополнительных возможностей поэтической формы привела в конце концов к утверждению «темного» стиля в его творчестве.

Исследователи творчества испанского стихотворца объясняют разными причинами усложнение его поэтического языка. Одни, как А. де Кастро , связывают его с привыканием Гонгоры к «красивостям» своего стиля и утратой чувства меры, другие видят в нем проявление болезни, которая постепенно разрушала его психику. Вряд ли подобные изменения можно объяснить одним или двумя факторами. Укажем лишь, что в данном случае немаловажную роль сыграло усиление позиций барокко в испанском искусстве.

Черты «темного» стиля в полной мере проявились в «Поэме о Полифеме и Галатее» (1612-1613). В основе сюжета «Поэмы» заимствованная из «Метаморфоз» Овидия история любви циклопа Полифема к нимфе Галатее. Нимфа осталась холодна к ухаживаниям одноглазого великана, так как ее сердце покорил пастух Акид. Узнав о существовании соперника, Полифем убил его обломком скалы. Боги, сжалившись над нимфой, превратили Акида в реку.

В центре внимания «Поэмы о Полифеме и Галатее» непреодолимая сила любви. Олицетворением этой силы в произведении Гонгоры становится Галатея. Она пробуждает любовь в каждом, кто видит ее. Портрет нимфы лишен конкретности. Это скорее некая форма, которую читатель должен заполнить в соответствии с собственными представлениями об идеальной красоте. Описание внешности Полифема, напротив, конкретно и насыщено деталями. Уродство является чем-то чужеродным для того мира, который создает испанский поэт, и потому требует обстоятельности. Рассказ о внешности циклопа в содержании «Поэмы» занимает 25 строк. Вот лишь отрывок из этого описания:

Был как большая мускулов гора свирепый сей (Нептунов сын, страшила, чей зрак на сфере лба пылал с утра почти что ровней старшего светила) циклоп, кому сосна, сколь ни храбра, жердиной легкой став, трусливо льстила, под грузным гнетом, тоньше тростника, - день - посох овчара, другой - клюка.

(Пер. П. М. Грушко)

Однако и этот монстр не устоял перед красотой Галатеи. Он даже начал петь любовные песни, чтобы очаровать ее.

В «Поэме о Полифеме и Галатее» Гонгора нередко обращается к традиционным поэтическим образам, которые встречались и в его ранних произведениях, но большинство из них он трансформирует и наделяет новыми функциями. Например, к сравнениям со снегом и пурпуром при описании женской красоты прибегали многие поэты. В портрете Галатеи они тоже нашли место:

Аврора в нимфе чистоту лилеи Сплела с кармином розы огневой,

Смущен Амур: что впору Галатее -

Снег пурпурный иль пурпур снеговой.

(Пер. II. М. Грушко)

Гонгора соединяет их с помощью оксюморона, т.с. образа, построенного на взаимоисключающих друг друга понятиях или явлениях. В данном случае это парадоксальные цветовые образы («Снег пурпурный иль пурпур снеговой»). Они должны подчеркнуть исключительную красоту нимфы, которая даже невозможное делает возможным. По мнению некоторых комментаторов, необычность цветовых сочетаний передает изумление воображаемого зрителя, который видит Галатею и не знает на чем остановить взгляд: на белоснежной коже или алых щеках. Тяготение к многозначности, подвижности смысла - один из признаков барочной поэтики.

Нужно также отметить, что «Поэма о Полифеме и Галатее» насыщена цветом и светом. Созданные Гонгорой поэтические картины чем-то напоминают полотна Веласкеса, где пронизанные светом и цветом поверхности значат больше, чем изображение отдельных предметов. Гонгора обладал взглядом художника и высоко ценил живописное искусство, не случайно его близким другом стал известный мастер Эль Греко.

Вершиной же «темного» стиля считается поэма Гонгоры «Одиночества» (1612-1613). Поэт намеревался написать произведение из четырех частей, но полностью ему удалось завершить лишь первую часть, вторая так и осталась незаконченной. В «Одиночествах» читатель знакомится с молодым человеком (его имя автор так и не сообщает), который, разочаровавшись в любви, отправляется в морское путешествие, терпит кораблекрушение, чудом спасается, находит приют у пастухов, посещает деревенскую свадьбу, а затем останавливается у рыбаков. Вместе с ними выходит в море на рыбную ловлю, а позднее причаливает к маленькому острову, где его развлекает рассказами старый рыбак. На утренней заре лодки покидают остров. Рыбаки наблюдают за группой охотников, которые выезжают из замка. На этом поэма обрывается.

Герой «Одиночеств», но сути, фигура второстепенная. Ему нс удастся придать единство сюжету поэмы, который рассыпается на множество фрагментов. Несомненно, что автор сознательно прибегает к подобному приему: он не хочет, чтобы история юноши слишком увлекла читателя и помешала восприятию других смысловых уровней произведения.

Все происходящее с молодым человеком имеет символический подтекст. Выброшенный на берег после кораблекрушения, он вначале блуждает в темноте, а затем видит вдали огонь, который и становится для героя светом истины. У костра он находит пастухов. Именно они представляют в поэме идеал гармоничного единения человека с природой. Они никогда не покидают суши. Человека заставляет отправиться в далекое плаванье жажда богатств или беспокойство духа, пастухам же не свойственны эти страсти. Встречи с поселянами оказывают исцеляющее воздействие на юношу: его отношение к жизни становится более умиротворенным и гармоничным. В подобной эволюции героя просматривается влияние пасторальной поэзии.

Язык «Одиночеств» отличает еще большая сложность и изощренность, чем стиль «Поэмы о Полифеме и Галатее». Текст содержит значительное количество мифологических аллюзий, явных и скрытых ссылок на произведения Овидия и Вергилия. Благодаря им в истории разочарованного юноши словно бы появляется еще несколько измерений, что приводит к большей плотности смысла в содержании поэмы. Например, описывая спасение героя после кораблекрушения, автор выстраивает довольно сложный поэтический образ: «Исполненный жалости обломок горной сосны, противостоявшей когда-то своему извечному врагу Ноту, стал сильным дельфином для легкомысленного путешественника» . Речь идет о том, что юноша спасся, ухватившись за обломок мачты. Однако поэт не говорит об этом прямо. Он вспоминает о том времени, когда обломок был сосной, которая стояла на вершине и гнулась под порывами ветра. Затем следует сравнение с дельфином, который спасает путешественника, и образованный читатель может увидеть в этом эпизоде параллель с мифом об Лрионе, древнегреческом певце, также спасенном дельфином.

Нередко за счет смелых сравнений Гонгора заставляет увидеть окружающий мир и привычные вещи в новом неожиданном ракурсе. Вот как изображается полет журавлей: «арка, прибывающая и убывающая, как луна, и пишущая крылатые буквы на прозрачной бумаге небес». Вместе с тем поэт обладает и редкой наблюдательностью, от его взгляда не укрываются самые мелкие детали повседневной жизни. Рассказывая о ночевке юноши вместе с пастухами, он упоминает о том, что герою не давал уснуть лай пастушеских собак, которых тревожил шорох сухих листьев на дубе.

Если продолжить характеристику стиля, то стоит обратить внимание и на смелость, с которой Гонгора нарушает грамматические и синтаксические правила. Это пренебрежение нормами грамматики и синтаксиса вызывало особое раздражение у современных поэту критиков. Однако сам автор за счет этих нарушений пытался придать языку новое качество, лишить его налета привычности и предсказуемости, заставить читателя более напряженно воспринимать текст. Кроме того, подобная свобода предоставляла ему больше возможностей в музыкальной организации текста. Многие современники признавали, что пи одному испанскому поэту не удавалось достичь такого совершенства во владении звуком как Гонгоре. Поэтический ритм, мелодия стиха начинают нести в поэме «Одиночества» большую смысловую нагрузку, чем в ранних произведениях. Так, например, в одном из эпизодов Гонгора рассказывает, как герой вместе с рыбаками на двух лодках выходит в море. Одна лодка заметно больше другой, она стремительно летит по морским волнам, почти не замечая их ударов. Другая же плывет гораздо медленнее и, словно молодой бычок, бодает каждую волну. И вот это различие в движении Гонгора пробует передать с помощью стихотворного ритма. В первом случае он использует стремительный и ровный ритм, во втором же - ритм более рваный и медленный.

Уже современники Гонгоры жаловались на сложность и недоступность смысла этой поэмы. Автор одного из анонимных писем назвал язык «Одиночеств» тарабарщиной, «смешением вавилонских языков». Действительно, как уже отмечалось, Гонгора весьма вольно обращается с синтаксисом, нарушает привычный порядок слов, а также вводит в текст слова из других языков и изобретает новые, а иногда употребляет испанские слова со значениями, которые им были несвойственны.

Сам поэт в ответ на эти обвинения заявлял, что «придал общеупотребительному языку совершенство и сложность латинского, превратив его в героический язык, который должен отличаться от прозы и быть достойным тех, кто способен его понять, ибо негоже метать бисер перед свиньями». По его мнению, напряжение, которому подвергается сознание читателей, помогает постичь им некие первичные истины. Он не использует еще понятия «подсознание», но некоторые из современных исследователей уверены, что поэзия Гонгоры обращена как раз к этому уровню человеческой психики, помогает проявить информацию, заложенную в ней.

Усложненный поэтический стиль, который практиковал в своем творчестве Луис де Гонгора, нашел своих последователей среди испанских литераторов. Кроме термина гонгоризм за этим явлением закрепился еще один термин культеранизм, или культизм (от лат. cultem - «изящно выраженный»). Уже само название подчеркивало, что сторонники этой школы ориентировались в своем творчестве на читателя элитарного, образованного и хорошо подготовленного к восприятию сложного поэтического текста.

• Castro A. Poesia lirica. Madrid, 1854.
• Gongom L. Soledades // Antologia poetica. Madrid, 1986. P. 204.

Поэзия Гонгоры – это застывший трепет барокко
Гарсия Лорка

Испанский поэт Луис де Гонгора (1561-1627) родился в городе Кордова. В 15 лет отправляется в Саламанкский университет, где изучает право и обучается танцам и фехтованию. После многочисленных приключений в 1585 году принимает духовный сан. Благодаря родственным связям в 1589 году получает должность каноника в Кордове, а в 1606 году – должность священника. Вскоре после этого становится капелланом в Мадриде.

Творчество Гонгоры можно разделить на 3 периода:
1. оды и песни этого периода лиричны и отличаются необыкновенной гармоничностью
2. высший этап в творчестве поэта – произведения этого периода разнообразны по жанру (романсы, сонеты, сатирические произведения – летрильи), их отличает изысканная простота, ясный стиль
3. «гонгористский» (после 1610 года) – сюда относятся произведения «темного стиля», в которых почти все сводится к вычурности, пышной фразеологии, надуманности метафор и жаргонных словечек:

петух - «пернатое сопрано»
сироп – «сумерки сладости»
ротик дамы – «манящая тюрьма»
звездное небо – «факелы при погребении дня»
пробковые туфли – «потомки коры пробкового дуба»

Исповедальность чужда поэзии Гонгоры: если он иногда и выдает в стихах свои личные переживания, то делает это в нарочно фарсовом стиле. Альборг: «Это поэзия, которую мы едва ли имеем право называть лирикой»
Вся поэзия Гонгоры основана на контрастах, на игре света и тени, на соединении реального и воображаемого, чувственного и духовного, возвышенного и низкого, трагического и комического, прекрасного и безобразного.

…лишь в смерти избавление от смерти,
и только адом истребляют ад!

В романсах Гонгоры очень ярко проявляется народная традиция. Гонгора в своем романсном творчестве напоминает придворного музыканта, который из каприза вдруг берется за скромный деревенский инструмент.
Гонгору называют гениальным архитектором сонета. Это проявляется в смелом использовании рифм, в искусном построении строф. Тематика его сонетов очень широка и разнообразна: любовные, эротические, хвалебные, сонеты-эпитафии, окказиональные (сонеты по случаю). С самых первых сонетов Гонгоры в его творчестве появляется тема окаменения живого, мотив застывающего движения.

Например, в сонете «Чистейшей чести ясный бастион…» красота женщины сравнивается с архитектурой барочного храма. И дальше, в остальных произведениях Гонгоры встречается уподобление живого неживому:

глаза – сапфиры и изумруды
губы – рубины и кораллы
волосы – золото и серебро
тело – хрусталь, мрамор или слоновая кость
Даже все текущее от природы превращается в свою противоположность:
слезы, роса – жемчуг
вода – хрусталь, серебро, серебряная струна, хрустально звучащая лютня

В сатирической поэзии Гонгоры во всей неприглядности предстает оборотная сторона мира Красоты. Поэт показывает в стихах царящую надо всем власть денег, которые встречаются в каждом сатирическом стихотворении, а летрилья «Каждый хочет вас обчесть…» представляет собой гимн всеобщей продажности.
Произведения Гонгоры не издавались при жизни поэта, хотя и были широко известны культурному читателю. Впервые они были опубликованы в 1627 году. В 1634 году вышло полное собрание стихотворений, которое в дальнейшем неоднократно переиздавалось.
Кеведо о творчестве гонгористов (культеранистов): «В ювелирной мастерской культеранистов изготовляется текучий хрусталь для ручейков и хрусталь, застывший для морской пены, сапфирные ковры для морской глади, изумрудные скатерти для лужаек. Для женской красоты там изготовлены шеи из полированного серебра, золотые нити для волос, жемчужные звезды для глаз, коралловые и рубиновые губы для физиономий, руки из слоновой кости для лап, дыхание амбры для пыхтенья, бриллианты для грудей и огромное количество для щек перламутра… К женщинам в их стихах нельзя приблизиться иначе, как на санях, предварительно облекшись в шубу и боты: руки, лоб, шея, грудь – все ледяное и снежное».

РОМАНСЫ
"Праздники, Марика!.."
"Веселую свадьбу..."
"Рыдала девица..."
"Ах, девушки, что ни делай..."
"Он Первый Знамёнщик мавров..."
Испанец в Оране
"Посреди коней быстроногих..."
"Белую вздымая пену..."
"Невольника злая доля..."
"Где башня Кордовы гордой..."
"Поет Алкиной - и плачет..."
"Кто ко мне стучится ночью?.."
"И плюхнулся глупый отрок..."
"Я про Фисбу и Пирама..."
"Здесь, в зеленых копьях осоки..."
"Не свою верность, пастушка..."
"Разочарованье..."
Анджелика и Медор

ЛЕТРИЛЬИ
"Был бы я обут, одет..."
"Коль сеньоры станут слушать..."
Фортуна
"Каждый хочет вас обчесть..."
"Мысль моя, дерзанья плод..."
"То еще не соловей..."

РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
"Голубка, ты умчалась..."
На несносные крики ласточки
Даме, которой поэт преподнес цветы

СОНЕТЫ
"Чистейшей чести ясный бастион..."
"Где кость слоновая, где белоснежный..."
"О влага светоносного ручья..."
"Как зерна хрусталя на лепестках..."
"Зовущих уст, которых слаще нет..."
"Пусть твоего не омрачит чела..."
"Я пал к рукам хрустальным; я склонился..."
"Взойди, о Солнце, вспыхни, расчерти..."
"Я выпил из твоих хрустальных рук..."
"Вы, сестры отрока, что презрел страх..."
"Нет ни в лесу, ни в небе, ни в волне..."
"Рои печальных вздохов, ливни слез..."
"Как трепетно, на тысячу ладов..."
"Едва зима войдет в свои права..."
"О дьявольское семя! Род напасти!.."
"Моя Селальба, мне примнился ад..."
"Фантазия, смешны твои услуги..."
"Пусть со скалою веры стройный бог..."
"Вы, о деревья, что над Фаэтоном..."
"О Кордова! Стобашенный чертог!.."
О Мадриде
"Вальядолид. Застава. Суматоха!.."
"Величественные слоны - вельможи..."
"Сеньора тетя! Мы стоим на страже..."
Почитателям Лопе де Веги
"Желая жажду утолить, едок..."
"Пока руно волос твоих течет..."


"В Неаполь правит путь сеньор мой граф..."
О старческом измождении...

ЭПИГРАММЫ
На нимфу Дантею
"Приор, в сутане прея, делал вид..."

Источник: Поэзия испанского Возрождения: Пер. с исп. / Редколл.: Н. Балашов,
Ю. Виппер, М. Климова и др.; Сост. и коммент. В. Столбова;
Вступ. статья С. Пискуновой. - М.: Худож. лит., 1990.
СОНЕТЫ

* * *
Чистейшей чести ясный бастион
Из легких стен на дивном основаньи,
Мел с перламутром в этом статном зданьи,
Божественною дланью сочленен,
Коралл бесценный маленьких препон,
Спокойные оконца, в чьем мерцаньи
Таится зелень изумрудной грани,
Чья чистота для мужества - полон,
Державный свод, чья пряжа золотая
Под солнцем, вьющимся вокруг влюбленно,
Короной блещущей венчает храм, -
Прекрасный идол, внемли, сострадая,
Поющему коленопреклоненно
Печальнейшую из эпиталам!
(Пер. П. Грушко)

* * *
Где кость слоновая, где белоснежный
Паросский мрамор, где сапфир лучистый,
Эбен столь черный и хрусталь столь чистый,
Сребро и злато филиграни неясной,
Где столь тончайший бисер, где прибрежный
Янтарь прозрачный и рубин искристый
И где тот мастер, тот художник истый,
Что в высший час создаст рукой прилежной
Из редкостных сокровищ изваянье, -
Иль все же будет плод его старанья
Не похвалой - невольным оскорбленьем
Для солнца красоты в лучах гордыни,
И статуя померкнет пред явленьем
Кларинды, сладостной моей врагини?
(Пер. М. Квятковской)

* * *
О влага светоносного ручья,
Бегущего текучим блеском в травы!
Там, где в узорчатой тени дубравы
Звенит струной серебряной струя,
В ней отразилась ты, любовь моя:
Рубины губ твоих в снегу оправы...
Лик исцеленья - лик моей отравы
Стремит родник в безвестные края.
Но нет, не медли, ключ! Не расслабляй
Тугих поводьев быстрины студеной.
Любимый образ до морских пучин
Неси неколебимо - и пускай
Пред ним замрет коленопреклоненный
С трезубцем в длани мрачный властелин.
(Пер. С. Гончаренко)

* * *
Как зерна хрусталя на лепестках
Пунцовой розы в миг рассветной рани
И как пролившийся по алой ткани
Искристый жемчуг, светлый и впотьмах,
Так у моей пастушки на щеках,
Замешанных на снеге и тюльпане,
Сверкали слезы, очи ей туманя
И солоня стенанья на устах;
Уста же были горячи, как пламень,
И столь искусно исторгали вздохи,
Что камень бы, наверно, их не снес.
А раз уж их не снес бы даже камень,
Мои дела и вовсе были плохи:
Я - воск перед лицом девичьих слез.
(Пер. С. Гончаренко)

* * *
Зовущих уст, которых слаще нет,
Их влаги, окаймленной жемчугами,
Пьянящей, как нектар, что за пирами
Юпитеру подносит Ганимед,
Страшитесь, если мил вам белый свет:
Точно змея меж яркими цветами,
Таится между алыми губами
Любовь, чей яд - источник многих бед.
Огонь пурпурных роз, благоуханье
Их бисерной росы, что будто пала
С сосков самой Авроры - все обман;
Не розы это, нет, - плоды Тантала,
Они нам дарят, распалив желанье,
Лишь горький яд, лишь тягостный дурман.
(Пер. Вл. Резниченко)

* * *
Пусть твоего не омрачит чела
Скорбная мысль о кончившемся крахом
Дерзком полете юноши, чьим прахом
Бездна морей прославлена была!
Ветру подставив нежные крыла,
Ты воспаришь над леденящим страхом
Темных глубин, поднявшись, взмах за взмахом,
К сферам, огнем сжигаемым дотла.
В знойном сиянье золотого шара,
Там, где царь птиц вперяет в пламя взор,
Плавится воск от солнечного жара.
Море - твой гроб - и цепь прибрежных гор
Примут, почтя, что нет ценнее дара,
Имя твое нетленное с тех пор.
(Пер. Вл. Резниченко)

Даме с ослепительно белой кожей, одетой в зеленое

Ни стройный лебедь, в кружевные всплески
Одевший гладь озерного стекла
И влагу отряхающий с крыла
Под золотистым солнцем в перелеске,
Ни снег, в листве соткавший арабески,
Ни лилия, что стебель в мирт вплела,
Ни сливки на траве, ни зеркала
Алмазных граней в изумрудном блеске
Не могут состязаться в белизне
С белейшей Ледой, что, зеленой тканью
Окутав дивный стан, явилась мне;
Смирило пламень мой ее дыханье,
А красота умножила вдвойне
Зеленый глянец рощ и рек сиянье.
(Пер. Вл. Резниченко)

* * *
Я пал к рукам хрустальным; я склонился
К ее лилейной шее; я прирос
Губами к золоту ее волос,
Чей блеск на приисках любви родился;
Я слышал: в жемчугах ручей струился
И мне признанья радостные нес;
Я обрывал бутоны алых роз
С прекрасных уст и терний не страшился,
Когда, завистливое солнце, ты,
Кладя конец любви моей и счастью,
Разящим светом ранило мой взор;
За сыном вслед пусть небо с высоты
Тебя низринет, если прежней властью
Оно располагает до сих пор!
(Пер. Вл. Резниченко)

* * *
Взойди, о Солнце, вспыхни, расчерти
Узором пестрым вздыбленную гору,
Сменяя в небе белую Аврору,
Спеши по алому ее пути;
Своей привычке верное, впусти
В рассветный мир Фавония и Флору,
Веселые лучи даря простору,
Зыбь серебри и ниву золоти;
Чтоб, если Флерида придет, цветами
Был разукрашен дол, но если зря
Я жду и не придет она, то пламя
Не расточай, в вершинах гор горя,
Вслед за Авророй не спеши, лучами
Луг золотя и воды серебря.
(Пер. Вл. Резниченко)

* * *
Я выпил из твоих хрустальных рук
Амура сладкий яд, глоток нектара,
Что сердце мне сжигает, и пожара
Смирить не в силах даже лед разлук.
Как золотой гарпун, которым вдруг
Жестокий мальчик грудь пронзил мне яро, -
Твой светлый взгляд, и рана от удара,
Чем дальше я, приносит больше мук.
Здесь, Клаудия, в изгнанье, в ссылке дальней,
Я потерял дорогу среди мглы,
И ныне слезы - мой удел печальный.
Любовью я закован в кандалы.
Когда ж развяжешь ты рукой хрустальной,
Мой серафим, железные узлы?
(Пер. Вл. Резниченко)

* * *
Вы, сестры отрока, что презрел страх,
В долине По укрывшие на кручах
Колонны стройных ног - в стволах могучих
И косы золотистые - в листах,
Вы зрели хлопья пепла, братний прах
Среди обломков и пламен летучих,
И знак его вины на дымных тучах,
Огнем запечатленный в небесах, -
Велите мне мой помысел оставить:
Не мне такою колесницей править,
Иль солнце равнодушной красоты
Меня обрушит в пустоту надменно,
И над обломками моей мечты
Сомкнется безнадежность, словно пена.
(Пер. М. Квятковской)

* * *
Нет ни в лесу, ни в небе, ни в волне
Такого зверя, рыбы или птицы,
Что, услыхав мой голос, не стремится
С участьем и сочувствием ко мне;
Нет, не пришлось в полдневной тишине
Моей тоске без отклика излиться -
Хоть в летний зной живая тварь таится
В пещере, в чаще, в водной глубине, -
Но все же, скорбные заслыша стоны,
Оставя тень, и ветвь, и глубь ручья,
Собрались бессловесные созданья;
Так собирал их на брегах Стримона
Певец великий; верно, боль моя
Влечет, как музыки очарованье.
(Пер. М. Квятковской)

* * *
Рои печальных вздохов, ливни слез,
Исторгнутые сердцем и глазами,
Качают ветви, льются меж стволами
Алкидовых дерев и влажных лоз;
Но ветер, заклиная силы гроз,
Туманы вздохов гонит с облаками,
Деревья слезы жадно пьют корнями -
И вздохи тают, и мелеет плес.
И на моих ланитах слез потоки -
Несчитанную глаз усталых дань -
Благого мрака отирает длань;
Поскольку ангел, по-людски жестокий,
Не верит мне, - где сил для слез возьму?
Напрасны вздохи, слезы ни к чему.
(Пер. М. Квятковской)

* * *
Как трепетно, на тысячу ладов
Рыдает надо мною Филомела -
Как будто в горлышке у ней запело
Сто тысяч безутешных соловьев;
Я верю, что она из-за лесов,
Алкая правосудья, прилетела
Изобличить Терея злое дело
Печальной пеней в зелени листов;
Зачем ты плачем тишину тревожишь -
Ты криком иль пером свой иск изложишь
На то тебе дан клюв и два крыла;
Пусть плачет тот, кто пред лицом Медузы
Окаменел, - его страшнее узы:
Ни разгласить, ни уничтожить зла.
(Пер. М. Квятковской)

* * *
Едва зима войдет в свои права,
Как вдруг, лишаясь сладкозвучной кроны,
Свой изумруд на траур обнаженный
Спешат сменить кусты и дерева.
Да, времени тугие жернова
Вращаются, тверды и непреклонны;
Но все же ствол, морозом обожженный,
В свой час опять укутает листва.
И прошлое вернется. И страница,
Прочитанная, снова повторится...
Таков закон всеобщий бытия.
И лишь любовь не воскресает снова!
Вовеки счастья не вернуть былого,
Когда ужалит ревности змея.
(Пер. С. Гончаренко)

* * *
О дьявольское семя! Род напасти!
Ехидна, скорпион, осиный рой...
О подлая змея в траве густой,
Пригревшаяся на груди у счастья.
О яд, примешанный к нектару страсти;
В любовном кубке гибельный настой.
О меч на волоске над головой,
Лишающий Амура сладкой власти.
О ревность, раю вечный супостат!
Коль сможет эту тварь вместить геенна,
Молю, сошли туда ее, господь!
Но горе мне! Свою снедая плоть,
Она растет и крепнет неизменно,
И, значит, мал ей сам бездонный ад.
(Перевод С. Гончаренко)

* * *
Моя Селальба, мне примнился ад:
Вскипали тучи, ветры бушевали,
Свои основы башни целовали,
И недра извергали алый смрад.
Мосты ломались, как тростинки в град,
Ручьи рычали, реки восставали,
Их воды мыслям брода не давали,
Дыбясь во мраке выше горных гряд.
Дни Ноя, - люди, исторгая стоны,
Карабкались на стройных сосен кроны
И кряжистый обременяли бук.
Лачуги, пастухи, стада, собаки,
Смешавшись, плыли мертвенно во мраке...
Но это ли страшней любовных мук!
(Пер. П.Грушко)

* * *
Фантазия, смешны твои услуги, -
Напрасно тлеет в этом белом сне
Запас любви на призрачном огне,
Замкнув мои мечты в порочном круге, -
Лишь неприязнь на личике подруги,
Что любящему горестно вдвойне:
Как нелюдимый лик ни дорог мне, -
Уж это ль снадобье в моем недуге?
А Сон, податель пьес неутомимый
В театре, возведенном в пустоте,
Прекрасной плотью облачает тени:
В нем, как живой, сияет лик любимый
Обманом кратким в двойственной тщете,
Где благо - сон и благо - сновиденье.
(Пер. Я.Грушко)

* * *
Пусть со скалою веры стройный бог
Златые узы накрепко связали
И ублажают взор морские дали
Спокойствием и мирной негой вод;
Пускай зефиром прихоть назовет
Тот шквал, что паруса вместят едва ли,
И путь суровый на родном причале
Сулит окончить кроткий небосвод;
Я видел кости на песке унылом,
Останки тех, кто доверялся морю
Любви, о вероломнейший Амур,
И с мощными теченьями не спорю,
Когда унять их пеньем и кормилом
Бессильны Арион и Палинур.
(Пер. М.Самаева)

* * *
Вы, о деревья, что над Фаэтоном
Еще при жизни столько слез пролив,
Теперь, как ветви пальм или олив,
Ложитесь на чело венком зеленым, -
Пусть в жаркий день к тенистым вашим кронам
Льнут нимфы любострастные, забыв
Прохладный дол, где, прячась под обрыв,
Бьет ключ и шелестит трава по склонам,
Пусть вам целует (зною вопреки)
Стволы (тела девические прежде)
Теченье этой вспененной реки;
Оплачьте же (лишь вам дано судьбой
Лить слезы о несбыточной надежде)
Мою любовь, порыв безумный мой.
(Пер. Вл. Резниченко)

* * *
О Кордова! Стобашенный чертог!
Тебя венчали слава и отвага.
Гвадалквивир! Серебряная влага,
Закованная в золотой песок.
О эти нивы, изобилья рог!
О солнце, источающее благо!
О родина! Твои перо и шпага
Завоевали Запад и Восток.
И если здесь, где средь чужого края
Течет Хениль, руины омывая,
Хотя б на миг забыть тебя я смог,
Пусть грех мой тяжко покарает рок:
Пускай вовеки не узрю тебя я,
Испании торжественный цветок!
(Пер. С. Гончаренко)

О Мадриде

Как Нил поверх брегов - течет Мадрид.
Пришелец, знай: с очередным разливом,
Дома окраин разбросав по нивам,
Он даже пойму Тахо наводнит.
Грядущих лет бесспорный фаворит,
Он преподаст урок не мертвым Фивам,
А Времени - бессмертием кичливым
Домов, чье основание - гранит.
Трон королям и колыбель их детям,
Театр удач столетье за столетьем,
Нетленной красоты слепящий свод!
Здесь зависть жалит алчущей гадюкой,
Ступай, пришелец, бог тебе порукой,
Пусть обо всем узнает твой народ.
(Пер. П. Грушко)

* * *
Вальядолид. Застава. Суматоха!
К досмотру все: от шляпы до штиблет.
Ту опись я храню, как амулет:
От дона Дьего снова жду подвоха.
Поосмотревшись, не сдержал я вздоха:
Придворных - тьма. Двора же нет как нет.
Обедня бедным - завтрак и обед.
Аскетом стал последний выпивоха.
Нашел я тут любезности в загоне;
Любовь без веры и без лишних слов:
Ее залогом - звонкая монета...
Чего здесь нет, в испанском Вавилоне,
Где, как в аптеке, - пропасть ярлыков
И этикеток, но не этикета!
(Пер. С. Гончаренко)

* * *
Величественные слоны - вельможи,
Прожорливые волки - богачи,
Гербы и позлащенные ключи
У тех, что так с лакейским сбродом схожи.
Полки девиц - ни кожи и ни рожи,
Отряды вдов в нарядах из парчи,
Военные, священники, врачи,
Судейские - от них спаси нас, Боже! -
Кареты о восьмерке жеребцов
(Считая и везомых и везущих),
Тьмы завидущих глаз, рук загребущих
И веющее с четырех концов
Ужасное зловонье... Вот - столица.
Желаю вам успеха в ней добиться!
(Пер. М. Донского)

* * *
Сеньора тетя! Мы стоим на страже
В Маморе. К счастью, я покуда цел.
Вчера, в тумане, видел сквозь прицел
Рать мавров. Бьются против силы вражьей.
Кастильцы, андалузцы. Их плюмажи
Дрожат вокруг. Они ведут обстрел -
Затычками из фляжек. Каждый смел -
Пьют залпом, не закусывая даже.
Один герой в бою кровавом слег -
И богатырским сном уснул. Бессменно
Другой всю ночь точил кинжал и пику -
Чтобы разделать утренний паек.
А что до крепости, она отменна -
У здешних вин. Мамора. Хуанико.
(Пер. Вл. Резниченко)

Почитателям Лопе де Веги

Вы, утки луж кастильских, коих дух
Зловонен, птичник Лопе, чьи угодья
Вовеки не страдали от бесплодья -
Там в изобилии растет лопух,
Вы, кряканьем терзающие слух,
Язык попрали древний: нет отродья
Подлей - кто вырос в жиже мелководья,
К искусству греков, к знаньям римлян глух!
Вы чтите жалких лебедей, без нужды
Предсмертным криком будящих пруды.
А лебеди высокого полета,
Питомцы Агапины, - те вам чужды?
Вам мудрость их претит? Так прочь в болота!
Не загрязняйте перьями воды!
(Пер. Вл. Резниченко)

* * *
Желая жажду утолить, едок
Разбил кувшин, поторопясь немножко;
Сменил коня на клячу-хромоножку
Среди пути измученный ездок;
Идальго, в муках натянув сапог,
Схватил другой - и оторвал застежку;
В расчетах хитроумных дав оплошку,
Снес короля и взял вальта игрок;
Кто прогорел, красотку ублажая;
Кто сник у генуэзца в кабале;
Кто мерзнет без одежды в дождь и мрак;
Кто взял слугу - обжору и лентяя...
Не перечесть несчастных на земле,
Но всех несчастней - заключивший брак.
(Пер. Вл. Резниченко)

* * *
Пока руно волос твоих течет,
Как золото в лучистой филиграни,
И не светлей хрусталь в изломе грани,
Чем нежной шеи лебединый взлет,
Пока соцветье губ твоих цветет
Благоуханнее гвоздики ранней
И тщетно снежной лилии старанье
Затмить чела чистейший снег и лед,
Спеши изведать наслажденье в силе,
Сокрытой в коже, в локоне, в устах,
Пока букет твоих гвоздик и лилий
Не только сам бесславно не зачах,
Но годы и тебя не обратили
В золу и в землю, в пепел, дым и прах.
(Пер. С. Гончаренко)

О скрытной быстротечности жизни

Не столь поспешно острая стрела
Стремится в цель угаданную впиться
И в онемевшем цирке колесница
Венок витков стремительных сплела,
Чем быстрая и вкрадчивая мгла
Наш возраст тратит. Впору усомниться,
Но вереница солнц - как вереница
Комет, таинственных предвестниц зла.
Закрыть глаза - забыть о Карфагене?
Зачем таиться Лицию в тени,
В объятьях лжи бежать слепой невзгоды?
Тебя накажет каждое мгновенье:
Мгновенье, что подтачивает дни,
Дни, что незримо поглощают годы.
(Пер. П. Грушко)

Напоминание о смерти и преисподней

В могилы сирые и в мавзолеи
Вникай, мой взор, превозмогая страх, -
Туда, где времени секирный взмах
Вмиг уравнял монарха и плебея.
Нарушь покой гробницы, не жалея
Останки, догоревшие впотьмах;
Они давно сотлели в стылый прах:
Увы! бальзам - напрасная затея.
Обрушься в бездну, пламенем объят,
Где стонут души в адской круговерти,
Скрипят тиски и жертвы голосят;
Проникни в пекло сквозь огонь и чад:
Лишь в смерти избавление от смерти,
И только адом побеждают ад!
(Пер. С. Гончаренко)

Надпись на могилу Доменико Греко

Сей дивный - из порфира - гробовой
Затвор сокрыл в суровом царстве теней
Кисть нежную, от чьих прикосновений
Холст наливался силою живой.
Сколь ни прославлен трубною Молвой,
А все ж достоин вящей славы гений,
Чье имя блещет с мраморных ступеней.
Почти его и путь продолжи свой.
Почиет Грек. Он завещал Природе
Искусство, а Искусству труд, Ириде
Палитру, тень Морфею, Фебу свет.
Сколь склеп ни мал, - рыданий многоводье
Он пьет, даруя вечной панихиде
Куренье древа савского в ответ.
(Пер. П. Грушко)

* * *
В Неаполь правит путь сеньор мой граф;
Сеньор мой герцог путь направил к галлам.
Дорожка скатертью; утешусь малым:
Нехитрой снедью, запахом приправ.
Ни Музу, ни себя не запродав, -
Мне ль подражать придворным подлипалам! -
В трактире андалузском захудалом
Укроюсь с ней от суетных забав.
Десяток книг - неробкого десятка
И не смирённых цензорской рукой, -
Досуг - и не беда, что нет достатка.
Химеры не томят меня тоской,
И лишь одно мне дорого и сладко -
Души спасенье и ее покой.
(Пер. А. Косе)

Сонет, написанный по случаю тяжкого недуга

Я был оплакан Тормеса волною,
И мертвенный меня осилил сон,
И трижды по лазури Аполлон
Прогнал коней дорогою дневною.
Случилось так, что силой неземною,
Как Лазарь, был я к жизни возвращен;
Я - Ласарильо нынешних времен,
И злой слепец повелевает мною!
Не в Тормесе рожден я, а в Кастилье,
Но мой слепец воистину жесток:
Сожжен в огне страстей и втоптан в пыль я
О, если б я, как Ласарильо, мог
За злость слепца и за свое бессилье
Сквитаться - и пуститься наутек!
(Пер. Е. Баевской)

О старческом измождении,
когда близится конец, столь вожделенный
для католика

На склоне жизни, Лиций, не забудь,
Сколь грозно семилетий оскуденье,
Когда любой неверный шаг - паденье,
Любое из падений - в бездну путь.
Дряхлеет шаг? Зато яснее суть.
И все же, ощутив земли гуденье,
Не верит дом, что пыль - предупрежденье
Руин, в которых дом готов уснуть.
Змея не только сбрасывает кожу,
Но с кожей - оболочку лет, в отличье
От человека. Слеп его поход!
Блажен, кто, тяжкую оставив ношу
На стылом камне, легкое обличье
Небесному сапфиру отдает!
(Пер. П. Грушко)

Наисиятельнейшему графу-герцогу

В часовне я, как смертник осужденный,
Собрался в путь, пришел и мой черед.
Причина мне обидней, чем исход, -
Я голодаю, словно осажденный.
Несчастен я, судьбою обойденный,
Но робким быть - невзгода из невзгод.
Лишь этот грех сейчас меня гнетет,
Лишь в нем я каюсь, узник изможденный.
Уже сошлись у горла острия,
Но, словно высочайшей благостыни,
Я жду спасения из ваших рук.
Была немой застенчивость моя,
Так пусть хоть эти строки станут ныне
Мольбою из четырнадцати мук!
(Пер. П. Грушко)

ЭПИГРАММЫ

На нимфу Дантею

Дантея, перед чьей красой
Уродство - красота любая,
Кощунство - идеал любой,
Упала, нимф опережая, -
Точнее, с легкостью такой
Она божественное тело,
Послушное движенью рук,
На землю опустить сумела,
Как будто, падая, хотела
Опередить своих подруг.
(Пер. В. Васильева)

* * *
Приор, в сутане прея, делал вид,
Что проповедь - нелегкая работа:
Мол, я читаю до седьмого пота
И страшно распахнуться - просквозит.
Ужель он не заметил до сих пор,
Что хоть в одеждах легких мы внимали
Его нравоученьям и морали,
Но утомились больше, чем приор?
(Пер. В. Васильева)

Основоположником и крупнейшим представителем культистского направления в испанской барочной поэзии был Луис де Гонгора, по имени которого, как уже было сказано, это направление называют также гонгоризмом.

Луис де Гонгора-и-Арготе (Luis de Gongora у Argote, 1561-1627) родился и бoльшую часть жизни прожил в Кордове. Он происходил из старинной, но обедневшей дворянской семьи. Гонгора изучал право и теологию в Саламанкском университете, в 1585 г. получил сан священника и затем несколько лет провел при дворе, безуспешно добиваясь получения прибыльного прихода. В 1589 г., уже снова в Кордове, он вызвал недовольство местных церковных властей «легкомысленным» образом жизни: недостаточно почтительным поведением в храме, сочинением светских стихов и т. п. По приговору епископа Гонгора должен был покаяться в совершенных им греховных поступках. Но и после этого он не изменил ни своих привычек, ни своих занятий, В последующие годы поэт еще несколько раз приезжал в столицу и подолгу жил там, не теряя надежды на выгодное церковное назначение. Лишь в 1617 г. он получил почетное звание капеллана Филиппа III, мало что добавившее, однако, к его скудным доходам.

Большая часть поэтических произведений Гонгоры при жизни была известна в списках лишь немногим ценителям поэзии. Они были опубликованы посмертно в сборнике «Сочинения в стихах испанского Гомера» (1627) и в собрании его стихотворений, вышедшем семь лет спустя.

Долгое время исследователи различали в творчестве Гонгоры «ясный стиль», которым будто бы написаны стихотворения, изданные примерно до 1610 г., и «темный стиль», характерный для произведений последних лет его жизни. Конечно, творчество Гонгоры претерпело заметную эволюцию, и в одах в честь герцога Лермы (1600) и взятия Лараче (1610), а, в особенности, в больших поэмах «Предание о Полифеме и Галатее» (1613) и «Уединения» (1612-1613) черты «темного стиля» выявились отчетливее, чем ранее. Но еще задолго до этого в поэзии Гонгоры, в частности в романсах и других стихотворениях, созданных на фольклорной основе, произошло формирование новой стилистической системы культизма.

Искусство должно служить немногим избранным - таков исходный тезис Гонгоры. Средством для создания «ученой поэзии» для избранных и должен стать «темный стиль», имеющий, по мысли поэта, неоценимые преимущества перед ясностью прозы. Во-первых, он исключает бездумное чтение стихов: для того, чтобы постигнуть смысл сложной формы и «зашифрованного» содержания, читатель должен не раз, вдумываясь, перечитывать стихотворение. Во-вторых, преодоление трудностей всегда доставляет наслаждение. Так и в данном случае: читатель получит от знакомства с произведением «темного стиля» больше удовольствия, чем от чтения общедоступной поэзии. В поэтическом арсенале Гонгоры много конкретных способов, с помощью которых он создает впечатление загадочности, зашифрованности своей поэзии. Среди них излюбленными приемами являются такие, как употребление неологизмов (главным образом, из латинского языка), резкое нарушение общепринятого синтаксического строя с помощью инверсии, и, в особенности, косвенное выражение мысли посредством перифраз и усложненных метафор, в которых сближаются далекие друг от друга понятия.

В конечном счете, с помощью «темного стиля» Гонгора отвергает ненавистную ему уродливую действительность и возвышает ее средствами искусства. Красота, которая, по мнению поэта, немыслима и невозможна в окружающей реальности, обретает свое идеальное существование в художественном произведении.

В 1582-1585 гг. еще совсем молодой Гонгора создает около 30 сонетов, которые он пишет по мотивам Ариосто, Тассо и других итальянских поэтов. Уже этим, нередко еще ученическим, стихам присущи оригинальность замысла и тщательная шлифовка формы. Сонеты Гонгоры - не подражание, а сознательная стилизация и акцентирование некоторых мотивов и приемов первоисточника. В каком направлении осуществляется эта стилизация, можно проследить на примере сонета «Пока руно волос твоих течет...», являющегося переложением одного из сонетов Тассо.

Даже у Тассо, поэта, трагически переживающего кризис ренессансных идеалов, горациевский мотив наслаждения мгновением счастья не обретает столь безысходно пессимистического звучания, как у юного Гонгоры. Тассо напоминает девушке о неизбежной старости, когда ее волосы «покроются снегом»; Гонгора же противопоставляет не юность старости, а жизнь - смерти. В последнем трехстишии он прямо полемизирует с итальянским поэтом, говоря, что «не в серебро превратится» золото волос девушки, а, как и ее красота и сама она, обратится «в землю, в дым, в прах, в тень, в ничто».

Дисгармония мира, в котором счастье мимолетно перед лицом всевластного Ничто, подчеркивается гармонически стройной, до мельчайших деталей продуманной композицией стихотворения.

Прибегая к приему анафоры (повторения начальных частей строфы, абзаца, периода и т. д.), поэт четырежды нечетные строки четверостиший начинает словом «пока», как бы напоминая о быстротекущем времени. Этим словом вводятся четыре группы образов, в своей совокупности фиксирующих красоту девушки. Подобный параллелизм конструкции четверостиший придает восторгам поэта перед прелестями юной девы чуть холодноватый, рассудочный характер. Но далее происходит взрыв эмоций. Трехстишия открываются призывом «Наслаждайся» и заключаются словом «Ничто». Этими словами обозначены трагические полюсы жизни и смерти. Гонгора вновь прибегает к параллелизму построения, но на этот раз четко показывает, что следует за словом «пока» в четверостишиях: все прелести девушки, в конечном счете, обратятся в землю, дым, прах, тень. Пессимистическая идея произведения получает здесь наибольшее раскрытие. В этом сонете стилизация направлена на углубление трагического звучания первоисточника, а не на его опровержение. Нередко, однако, стилизация у Гонгоры осуществляется по-иному, напоминая скорее пародию на оригинал.

Пародийное смещение планов легко обнаруживается и в создававшихся в те же годы романсах. Таков, например, романс «Десять лет прожила Белерма…» (1582), пародирующий рыцарские сюжеты. Десять лет Белерма проливает слезы над завернутым в грязную тряпицу сердцем своего погибшего супруга Дурандарте, «болтливого француза». Но появившаяся донья Альда призывает Белерму прекратить «дурацкий поток» слез и поискать утешения в свете, где «всегда найдется массивная стена или могучий ствол», на которые они могут опереться.

Такому же пародийному снижению подвергаются и пасторальный, и «мавританский», и другие романсы. Сперва может показаться, что для Гонгоры главное - создание литературной пародии. Но это не так: литературная пародия для поэта - лишь способ выражения отношения к действительности, лишенной красоты, благородства и гармонии, которые приписываются ей пародируемыми литературными произведениями. Пародия, таким образом, перерастает в бурлеск, построенный на несоответствии вульгарного тона повествования его «высокому» содержанию. Свое обращение к бурлескной поэзии Гонгора демонстрирует в стихотворении «Сейчас, когда выдалась свободная минутка…» (1585 ?). Он сравнивает свою поэзию с бандурией, примитивным народным музыкальным инструментом. «Я бы взялся и за более благородный инструмент, но его, увы, никто не хочет слушать». Ведь «нынче правде не верят, издевка нынче в моде,- ведь мир впадает в детство, как всякий, кто стареет». Эти слова звучат лишь зачином для иронического рассказа о мирной жизни и любовных утехах рассказчика до той поры, пока Амур не пронзил ему сердце стрелой; далее повествуется о муках влюбленного и о конечном позорном изгнании бога любви. Этот последний эпизод кощунственно пародирует отлучение от церкви: «Прости мне мою камилавку, не вымещай на ней своей ярости. Церковь на этот раз мне пригодится; гляди-ка и отлучим тебя... Куриные у тебя крылья, отправляйся-ка поскорее к шлюхам».

Как и в творчестве некоторых позднеренессансных художников (Сервантеса, например), в произведениях Гонгоры взаимодействуют два плана: реальный и идеальный. Однако у Сервантеса, по крайней мере в «Назидательных новеллах», и реальное и идеальное начало существуют в действительности, идеальное начало иногда реализуется в жизни, придавая реальному плану гармонию и обеспечивая счастье человека. У Гонгоры же реальный план всегда отражает безобразную действительность, а идеальный - «навязываемую» ей красивую неправду. Поэтому вторжение идеального начала в реальное (в данном случае Амура в бесхитростную жизнь человека) рассматривается как одна из первопричин человеческих бед; идеальное при этом обречено на поражение. Бурлеск разоблачает и отвергает ренессансно-гуманистическую утопию.

Это не значит, однако, что Гонгора противопоставляет утопии реальность как нечто позитивное. В том-то и состояла трагедия поэта, что для него одинаково неприемлемы и идеальное, и реальное; всякая реальность отвратительна. Отрицание и критика реальности в ряде бурлескных стихотворений обретают социальное звучание. Особенно отчетливо социально-критическая тема звучит в нескольких циклах стихотворений, посвященных испанской столице и создававшихся с конца 1580-х годов и до 1610 г. В одном из стихотворений герой, привыкший к полноводным рекам Андалусии, дивится на пересохшую столичную речку Мансанарес. Однажды ему показалось, что воды в реке за ночь прибавилось. Что же случилось? «Что привело вчера к беде, сегодня ж возродило славу?» И река отвечает: «Один осел вчера напился, другой - сегодня помочился». О том, что за этой издевкой скрывается нечто большее, чем насмешка над неказистой столичной речушкой, свидетельствует упоминание в стихотворении о тогда еще новом, построенном по приказу Филиппа II, помпезном Сеговийском мосте, показное величие которого выглядит особенно нелепо на фоне жалкой реки, через которую он переброшен.

Несоответствие между Сеговийским мостом и протекающим под ним Мансанаресом становится как бы аллегорией разрыва между претензиями официальной Испании и печальной реальностью, между недавним величием Испанской империи и ее нынешним бессилием. Та же развернутая метафора лежит в основе сонета «Сеньор дон Сеговийский мост» (1610). Наиболее обобщенную характеристику социальной действительности Испании поэт дает в знаменитом сатирическом стихотворении «Деньги - это все» (1601), в котором он утверждает: «Все продается в наше время, все равняют деньги…» Гонгора не может принять мира, в котором всевластным господином стали деньги. И единственное убежище, где можно укрыться от реальности, по его мнению,- это эстетическая утопия, которую он творит в своих поздних поэмах.

Путь, пройденный поэтом до того, как он обратился к утопии, особенно наглядно демонстрируется эволюцией в его творчестве темы несчастной любви. Сначала эта тема предстает в пародийном свете. Затем она освобождается от лирического, личного и переносится на мифологический материал: таковы романсы о Пираме и Фисбе, о Геро и Леандре. Здесь эта тема приобретает трагическое звучание, но по-прежнему излагается языком бурлеска: трагическое проступает сквозь гримасу смеха. Наконец, эта же тема истолковывается глубоко трагически и серьезно в «Предании о Полифеме и Галатее». Легенда о несчастной любви уродливого циклопа Полифема к прекрасной нимфе Галатее, впервые изложенная в «Одиссее», трактуется в поэме Гонгоры традиционно. Новаторство поэта обнаруживается в виртуозном мастерстве, с каким он использует звук, цвет, все возможности языка для передачи чувств и переживаний персонажей, красок окружающей их природы.

Вся поэма построена на контрастном столкновении двух миров - мира Галатеи, залитого светом, многокрасочного, ясного и радостного мира красоты, и мира Полифема, мрачного, уродливого и темного. Эта антитеза возникает из столкновения двух звуковых потоков - звонкого и чистого, когда речь идет о Нимфе, и глухого, тревожного в строфах, посвященных циклопу; из противопоставления «высоких» метафор первого ряда и «снижающих», «вульгаризирующих» сравниваемый объект метафор второго ряда (пещера Полифема, например, называется «ужасающим зевком земли», а скала, закрывающая вход в нее, кляпом во рту пещеры). Этой же цели стилистически раскрасить и противопоставить мир реальности и мир мечты служат и синтаксическая инверсия, и неологизмы, и многие другие выразительные средства языка поэмы.

Все эти приемы Гонгора доводит до совершенства в самой «трудной» и самой известной поэме «Одиночества» (или «Уединения»), оставшейся незаконченной: из задуманных поэтом четырех частей написаны только две.

Фабула поэмы предельно проста. Некий юноша, имя которого так и остается неизвестным, покидает родину из-за несчастной любви. Корабль, на котором он плыл, терпит крушение, и море выбрасывает юношу на берег. Поднявшись в горы, герой находит приют у пастухов, а на следующий день становится свидетелем сельской свадьбы («Первое одиночество»). Затем вместе с несколькими рыбаками, приглашенными на свадебный пир, он вновь спускается к морю, переправляется в лодке на остров, где живут рыбаки, наблюдает их мирный труд и простые радости и, наконец, присутствует на пышной охоте кавалеров и дам («Второе одиночество»).

Пересказ фабулы, как видим, ничего не объясняет ни в замысле поэмы, ни даже в названии ее. И это естественно, ибо, как говорил великий испанский поэт XX в. Федерико Гарсиа Лорка в своей лекции о Гонгоре, «…Гонгора избирает особый, свой тип повествования, скрытого метафорами. И его трудно обнаружить. Повествование преображается, становится как бы скелетом поэмы, окутанным пышной плотью поэтических образов. Пластичность, внутреннее напряжение одинаково в любом месте поэмы; рассказ сам по себе никакой роли не играет, но его невидимая нить придает поэме цельность. Гонгора пишет лирическую поэму невиданных доселе размеров…».

Главное в поэме - не фабула, а чувства, пробуждаемые в сердце героя наблюдением за природой и жизнью поселян, составляющей как бы часть природы. Пейзаж для Гонгоры важен не сам по себе, а как антитеза неприемлемой для него реальности. Поэтому в испанском названии поэмы - «Soledades» - смысл двойственный: с одной стороны, это «одиночество», безлюдье лесов и полей, среди которых развертывается действие поэмы, с другой - «уединение», уход от действительности, от мира зла и корысти, в воображаемый золотой век человечества, в котором царят добро, любовь и справедливость, а все люди - братья. Однако, изображая идиллию человеческих отношений, Гонгора, в отличие от гуманистов Возрождения, ни на минуту не забывает, что эта идиллия - всего лишь поэтический мираж, сладостная, но нереальная мечта. Это чувство и должен передать читателю весь стилистический строй поэмы, размывающий четкость контуров в описаниях, покрывающий их туманом и возбуждающий в читателе ощущение чего-то таинственного и даже мистического, скрытого за внешне простым и ясным.

Перестройка захватывает не какие-то отдельные элементы поэмы, а всю ее. Гонгора ставит перед собой задачу - создать особый поэтический язык, в котором необычный синтаксис дает возможность словам раскрыть все богатство их значений и связей. При этом метафора, всегда существовавшая как одно из стилистических средств, становится важнейшим способом обнаружения внутренних и не всегда ясно различимых связей реальных явлений. Более того, в поэтическом языке Гонгоры есть «опорные» слова, на которых строится целая система метафор. Каждое из этих слов приобретает широкий спектр значений, нередко неожиданных и не сразу угадываемых, и в этих вторичных значениях как бы растворяется основной смысл слова. Так появляются, например, метафорические трансформации слова «снег»: «пряденый снег» (белые скатерти), «летящий снег» (птицы с белым опереньем), «плотный снег» (белое тело горянки) и т. п.

Другая особенность поэтического языка Гонгоры - перекрещивание смысловых значений. В результате образуется целый узел метафорических значений, накладывающихся одно на другое.

Это особенно характерно для второй части поэмы, которая в целом более лаконична и проста, но и более насыщена этими внутренними связями. Таково, например, начало второй части, где описывается прилив, когда волны, наполняя устье впадающего в море ручья, будто в яркости бросаются по его руслу к горам, но в конце концов смиряются и отступают. В этом пластическом описании, занимающем более 30 строк, отчетливо обнаруживаются четыре метафорических центра, соответствующих фазам прилива и отлива: ручей, впадающий в море, метафорически уподобляется бабочке, летящей на огонь, к гибели; смешение вод ручья и моря передается метафорой «кентавр»; отступление ручья под натиском прилива уподобляется неравному бою между молодым бычком и грозным бойцовым быком; и, наконец, осколки разбитого зеркала - метафора, с помощью которой описывается берег после отлива. Таковы только метафорические центры описания, а ведь из этих центров в каждом случае расходятся лучами подчиненные им метафорические обороты. Сложный и динамический образ природы у Гонгоры возникает из цепи взаимосвязанных, углубляющих друг друга метафор.

За всем этим стоит филигранная работа. Лорка был прав, когда говорил: «Гонгора не непосредствен, но обладает свежестью и молодостью». Как бы тщательно ни была отшлифована форма произведений у андалузского поэта, от формализма, в котором нередко упрекали его в последующие столетия, он далек. Вся эта титаническая работа не самоцельна; она проделывалась ради того, чтобы наполнить многозначным смыслом каждый образ и, в конечном итоге, убедить читателя в красоте создаваемого искусством мифа в противовес уродливой действительности Испании.

«Новая поэзия», как ее стали называть поклонники Гонгоры, быстро обрела многочисленных сторонников. Одним из первых примкнул к этой школе Хуан де Тасис-и-Перальта, граф Вильямедиана (Juan de Tasis у Peralta, conde de Villamediana, 1580-1622). Блестящий придворный, один из грандов Испании, Вильямедиана воспринял от Гонгоры пристрастие к античным мифологическим сюжетам, склонность к пышной орнаментации, нередко затемняющей смысл поэтического произведения. Таковы его «Предание о Фаэтоне», на которое Гонгора откликнулся хвалебным стихотворением, поэтические обработки легенд об Аполлоне и Дафне, о Фениксе, о похищении Европы, о любви Венеры и Адониса. Большую и отчасти скандальную известность приобрел Вильямедиана своими сатирическими стихотворениями и эпиграммами, в которых он, не стесняясь в выражениях, обличал фаворитов короля - герцога Лерму, священника Альягу и других представителей высшей администрации, беззастенчиво грабивших казну. Эти произведения стоили ему изгнания из столицы, а затем и жизни: граф Вильямедиана был убит однажды ночью наемными убийцами у дверей своего особняка.

Приемы «новой поэзии» применил к эпической форме Франсиско де Трильо-и-Фигероa (Francisco de Trillo у Figerоа, 1620 ?-1680 ?), автор героической поэмы «Неаполисеа». Культизм в прозу привнес Ортенсио Фелис Парависино (Hortensio Felix Paravicino, 1580-1613), знаменитый церковный проповедник, которого современники называли «проповедником королей и королем проповедников». Большое распространение гонгористская школа получила также за океаном, где среди множества более или менее ловких версификаторов засиял удивительный талант Хуаны Инес де ла Крус, мексиканской поэтессы, прозванной современниками «Десятой Музой».

Однако еще при жизни Гонгоры выявилась и сильная оппозиция этой школе. Ее основными противниками стали Лопе де Вега и его сторонники, стремившиеся отстоять принципы ренессансной эстетики, эстетики демократической и реалистической. С иных позиций критикует культизм Франсиско де Кеведо: в своих памфлетах он высмеивает многочисленные словесные штампы, стандартность образных средств культистской поэзии. При этом основной удар направляется не против Гонгоры, а против многочисленных его подражателей, усилиями которых поэтическое творчество превратилось в формальное трюкачество. Быть может, именно деятельность этих эпигонов и определила несправедливо суровую оценку творчества самого Гонгоры в последующие века, особенно критиками из рядов культурно-исторической школы. Только в 1927 г. молодые испанские поэты, в их числе Федерико Гарсиа Лорка, широко отметили 300-летие со дня смерти Луиса де Гонгоры, положив начало подлинно исторической оценке его творчества.

Биография

Публикации на русском языке

• Испанская эстетика. Ренессанс. Барокко. Просвещение. М.: Искусство, 1977 (материалы полемики вокруг Гонгоры и культеранизма, по Указателю).
• Стихи//Жемчужины испанской лирики. М., Художественная литература, 1984, с.87-100
• Стихи//Испанская поэзия в русских переводах, 1789-1980/ Сост., пред. и комм. С. Ф. Гончаренко . М.: Радуга, 1984, с.220-263
• Лирика. М.: Художественная литература, 1987 (Сокровища лирической поэзии)
• Стихи// Поэзия испанского барокко. СПб: Наука, 2006, с.29-166 (Библиотека зарубежного поэта)

Литература на русском языке

• Гарсиа Лорка Ф. Поэтический образ дона Луиса де Гонгоры// Гарсиа Лорка Ф. Самая печальная радость… Художественная публицистика. М.: Прогресс, 1987, с.232-251
• Лесама Лима Х. Аспид в образе дона Луиса де Гонгоры// Лесама Лима Х. Избранные произведения. М.: Художественная литература, 1988, с.179-206

Категории:

• Персоналии по алфавиту
• Родившиеся 11 июля
• Родившиеся в 1561 году
• Родившиеся в Кордове (Испания)
• Умершие 23 мая
• Умершие в 1627 году
• Умершие в Кордове (Испания)
• Капелланы
• Поэты Андалусии
• Испанские поэты
• Писатели барокко
• Умершие от инсульта

Wikimedia Foundation . 2010 .

• Шишак
• Выдубичи (станция метро)

Смотреть что такое "Гонгора, Луис де" в других словарях:

Гонгора, Луис - … Википедия

Гонгора Луис де - … Википедия

Гонгора - Гонгора, Луис де Луис де Гонгора, портрет предположительно кисти Веласкеса Луис де Гонгора и Арготе (исп. Luis de Góngora y Argote, 11 июля 1561, Кордова 23 мая … Википедия

ГОНГОРА-И-АРГОТЕ Луис - ГОНГОРА И АРГОТЕ (Gongora y Argote) Луис де (1561 1627) испанский поэт. Поэма Полифем (1612 13), сборник Сочинения в стихах испанского Гомера (опубликован 1627), для которых характерен вычурный, нарочито усложненный поэтический язык. Имел… … Большой Энциклопедический словарь

Гонгора-и-Арготе Луис де - Гонгора и Арготе (Gongora у Argote) Луис де (11.7.1561, Кордова, 23.5.1627, там же), испанский поэт. Первые стихи Г. опубликовал в 1580, но сборник «Сочинения в стихах испанского Гомера» вышел только в год его смерти. Стихи Г. были широко… … Большая советская энциклопедия

Луис Гонгора

Луис де Гонгора - Луис де Гонгора, портрет предположительно кисти Веласкеса Луис де Гонгора и Арготе (исп. Luis de Góngora y Argote, 11 июля 1561, Кордова 23 мая 1627, там же) испанский поэт эпохи барокко. Кордова, башня Калаорра … Википедия

Гонгора-и-Арготе Луис де - ГОНГОРА И АРГОТЕ (Gongora y Argote) Луис де (1561 1627), испанский поэт. Образная уплотненность, усложненная метафоричность в поэмах “Полифем” (1612 13) и “Уединения” (1613). Сборник “Сочинения в стихах испанского Гомера” (опубликован 1627), в… … Иллюстрированный энциклопедический словарь

Гонгора и Арготе - дон Луис, де (D. Luis de Gongora y Argote, 1561 1627) испанский поэт. Род. в Кордове, получил образование в Саламанкском университете, в 1585 принял духовное звание. Перебравшись затем в Мадрид, через одного из королевских фаворитов получил место … Литературная энциклопедия

ГОНГОРА-И-АРГОТЕ - (Gongora y Argote) Луис де (1561 1627), испанский поэт. Образная уплотненность, усложненная метафоричность в поэмах Полифем (1612 13) и Уединения (1613). Сборник Сочинения в стихах испанского Гомера (опубликован 1627), в том числе стихи в… … Современная энциклопедия

Книги

• Испанская серенада. Для женского хора в сопровождении двух фортепиано , Юргенштейн Олег Оскарович, Гонгора-и-Арготе Луис. Учебное пособие содержит музыкальный материал, который может быть использован в курсах "Хоровой класс", "Управление хором и ансамблем", "Практика работы с хором" . Представленные в нем…