История и этнология. Факты. События. Вымысел. Николай ежов - сумасшедший у руля нквд

Николай Иванович Ежов (1895-1940). Советский политический и партийный деятель, занимал должность генерального комиссара госбезопасности (1937).
Вырос в семье литейщика. Получил так называемое «незаконченное низшее», начальное образование. Отлично владел литовским и польским языками. Участник с 1913г. в составе 172-го Лидского пехотного полка в звании рядового. Принимал участие в боевых действиях, был ранен. Демобилизован в 1916, вернулся рабочим на Путиловский завод. Вновь призван в армию в конце 1916 в 3-й запасной пехотный полк Северного фронта. Сразу же после вступил в партию.
Помощник комиссара с октября 1917г. В период с ноября 1917 по январь 1918 занимал должность комиссара станции Витебск, также в ноябре 1917 командовал отрядом красногвардейцев. В 1919 вступает в ряды Красной армии и становится секретарем парткома в Саратове. В 1919-1921 поочередно занимает должности политрука, комиссара радиотелеграфной школы, комиссара радиобазы. С февраля 1922 был переведен в Марийский обком РКП(б). В октябре 1922 переведен на должность секретаря Семипалатинского губкома, позже завотдел обкома, секретарь крайкома Казахского ВКП(б). Непосредственно под его руководством проходило подавление басмаческого бунта в Казахстане.
С 1927 инструктор и после заместитель учетно-распределительного отдела ЦК ВКП(б). Принимал активное участие в популяризации коллективизации и раскулачивании. С 1930 занимал должность в распредотделе, отдела кадров, промышленного отдела ЦК ВКП(б). В 1933 Ежов получает назначение председателя Центральной комиссии по чистке рядов партии. Руководитель Оргбюро ЦК и Комиссии партийного контроля с февраля 1934г. С февраля 1935 по март 1939 является председателем Комиссии так называемого партийного контроля при ЦК ВКП(б). Принимал участие в подготовке расстрела Л.Б. Каменева, Г.Е. Зиновьева и других видных партийных деятелях. Показательно, что пули, от которых они были убиты, Ежов позже хранил в виде сувениров.
26.09.1936 утвержден в должности наркома внутренних дел СССР. Именно тогда наступает один из самых страшных отрезков в , так называемый период «ежовщины». По приказу Сталина Ежов с конца 1937г. разворачивает массовые репрессии, в первую очередь затронувшие руководящий хозяйственный, административный, партийный и военный состав, а так же в отношении «классово-чуждых».
Поистине ужасающе выглядят цифры репрессированных в это период: 1937 были арестованы и незаконно осуждены более 936 тыс. человек (расстреляны около 353 тысяч), а в 1938 - около 630 тысяч (расстреляны более 320 тысяч), Так же более 1,35 миллиона человек сидели в ГУЛАГах. Руководил чисткой рядов высшего командирского состава армии.
Но 17.11.1938 вышло постановление СНК В.М. Молотова и , в котором были отмечены извращения в работе НКВД. Ежов, пишет письмо на имя Сталина с прошением об освобождении его от обязанностей наркома, которое 25 ноября 1938г. было удовлетворено. С этого периода по апрель 1939г. Ежов поочередно лишается всех партийных должностей. По доносу начальника Управления НКВД В.П. Журавлева в Ивановской области 10.04.1939г. был арестован. Был обвинен в подготовке теракта против Сталина и склонности к гомосексуализму. Приговором стала смертная казнь и расстрел. Коллегией Верховного суда СССР по военным делам в 1988г. было отказано в реабилитации Ежова.

В советской историографии начиная с 1960-х «большой террор» 1937-1938 годов неизменно связывался с именем Лаврентия Берии . Однако «человек в зловеще поблёскивающем пенсне», при всех своих грехах, такой чести не заслуживает. Имя Берии к «большому террору» накрепко привязал Никита Хрущёв . Выиграв у бывшего всесильного главы НКВД борьбу за власть, Хрущёв не ограничился физическим устранением конкурента, но и поспособствовал созданию совершенно демонического исторического портрета поверженного врага.

Благодаря этому в тени остался человек, действительно являвшийся главным исполнителем «большого террора», — Николай Ежов .

Эта личность является одной из самых известных и в то же время загадочных из высокопоставленных персон советской эпохи. Во многом это связано с тем, что и сам Ежов в своих анкетах приводил данные, порой весьма далёкие от действительности.

От писаря до комиссара

Он родился 1 мая 1895 года в Санкт-Петербурге в семье русского рабочего-литейщика. По другой версии, местом его рождения было село Вейверы Мариампольского уезда Сувалскской губернии (территория современной Литвы). Отцом его, согласно этой версии, был отставной солдат из Тульской губернии, а матерью литовская крестьянка. В Петербурге же он появился в 1906 году, когда родители оправили мальчика к родственнику учиться портняжному ремеслу.

В 1915 году Ежов отправился добровольцем на фронт, но военных лавров не снискал — получил лёгкое ранение, заболел, а затем и вовсе был признан негодным к строевой службе из-за очень маленького роста (151 см). До революции Ежов служил писарем в тыловой артиллерийской мастерской.

В анкетах Ежов писал, что партию большевиков вступил весной 1917 года, однако в витебских архивах нашлись сведения, что в августе 1917 года он вступил в местную организацию РСДРП, состоявшую не только из большевиков, но и из меньшевиков-интернационалистов.

Как бы то ни было, в Октябрьской революции и последующих событиях Ежов участия не принимал — после очередной болезни он получил длительный отпуск и уехал к родителям, перебравшимся в Тверскую губернию. В 1918 году он устроился на работу на стекольный завод в Вышнем Волочке.

Ежов был призван в Красную Армию в 1919 году и направлен на саратовскую базу радиоформирований, где он служил сначала рядовым, а потом переписчиком при комиссаре управления базы. В апреле 1921 года Ежов становится комиссаром базы и начинает продвигаться по партийной линии.

Вячеслав Молотов (слева), Георгий Орджоникидзе (второй слева), Николай Ежов (второй справа) и Анастас Микоян (справа) в президиуме на торжественном заседании, посвящённом пуску первой очереди московского метрополитена. 1935 год. Фото: РИА Новости

«Он не умеет останавливаться»

Его карьере помог брак. Женившись в июле 1921 года на Антонине Титовой , которую переводили на работу в Москву, Ежов вслед за супругой оказался в столице.

Невысокий, но исполнительный и усердный человек хорошо зарекомендовал себя в столице, и его начали направлять на работу на высоких партийных постах в райкомах и обкомах ВКП(б). Поколесив по Киргизии и Казахстану, во время XIV съезда партии Ежов познакомился с высокопоставленным сотрудником аппарата ЦК ВКП (б) Иван Москвиным . Партаппаратчик обратил внимание на исполнительного сотрудника и в 1927 году, будучи заведующим Орграспредотделом ЦК ВКП(б), пригласил Ежова на должность инструктора.

«Я не знаю более идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным — он всё сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный недостаток: он не умеет останавливаться. Иногда существуют такие ситуации, когда невозможно что-то сделать, надо остановиться. Ежов — не останавливается. И иногда приходится следить за ним, чтобы вовремя остановить...» — писал позднее о своём протежеИван Москвин. Это, пожалуй, наиболее точная и исчерпывающая характеристика Ежова.

Ивана Михайловича Москвина расстреляют 27 ноября 1937 года, когда нарком Ежов вовсю будет раскручивать маховик «большого террора».

Специалист по «чистке»

Исполнительный сотрудник продолжал карьерный рост. В 1930 году, когда Москвин ушёл на повышение, Ежов возглавил Орграспредотдел ЦК ВКП(б) и познакомился с Иосифом Сталиным , который быстро оценил деловые качества аппаратчика.

Слева направо — Климент Ворошилов, Вячеслав Молотов, Иосиф Сталин и Николай Ежов на канале Москва - Волга. Фото: www.russianlook.com

Ежов усердно проводил сталинский кадровый курс. В 1933-1934 годах его включили в Центральную комиссию ВКП(б) по «чистке» партии. В феврале 1935 года он стал председателем Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Эта структура занималась проверкой деятельности членов партии, определяла, соответствует ли их моральный облик высокому званию коммуниста. Ежов получает полномочия решать партийную судьбу старых большевиков, противников сталинского курса.

Внутрипартийное противостояние к этому моменту стремительно приближается к завершающей фазе. Революционеры, прошедшие Гражданскую войну, привыкли в борьбе полагаться не на силу слова, а на «правоту оружия».

Николай Ежов в 1937 году. Фото: Commons.wikimedia.org

Первые громкие процессы над партийными оппозиционерами, организованные шефом НКВД Генрихом Ягодой , сторонников сталинской генеральной линии уже не устраивают — слишком медленно и избирательно. Вопрос нужно решать быстро и коренным образом.

После процесса над Каменевым и Зиновьевым в августе 1936 года Сталин решает, что во главе НКВД на этом этапе нужен отличный исполнитель, способный справиться с масштабной задачей.

26 сентября 1936 года народным комиссаром внутренних дел СССР становится Николай Ежов. Его предшественника Генриха Ягоду обвиняют в «антигосударственных преступлениях», и на так называемом Третьем Московском процессе он окажется на скамье подсудимых.

Генриха Ягоду приговорят к смертной казни и расстреляют в Лубянской тюрьме 15 марта 1938 года.

Репрессии начались с чекистов

Свою деятельность на посту главы НКВД Ежов начал с «чистки» в рядах своих подчинённых. 2 марта 1937 года в докладе на пленуме ЦК ВКП(б) он выступил с резкой критикой подчинённых, указав на провалы в агентурной и следственной работе. Пленум одобрил доклад и поручил Ежову навести порядок в органах НКВД. Из сотрудников госбезопасности с 1 октября 1936 года по 15 августа 1938 года было арестовано 2273 человека. Сам Ежов впоследствии говорил, что «чистке» подверглись 14 000 чекистов.

Колесо «Большого террора» завертелось. Первоначально на «врагов» указывали партийные органы, а НКВД выполняло лишь миссию исполнителей. Вскоре Ежов и его подчинённые стали проявлять инициативу, сами выявляя «контрреволюционные элементы», оказавшиеся вне поля зрения партии.

30 июля 1937 года нарком Ежов подписывает одобренный Политбюро приказ НКВД СССР № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», который предусматривает для ускоренного рассмотрения дел создание «оперативных троек» НКВД.

Именно с этого приказа началось то, что теперь известно как «большой террор». В 1937-1938 годах по политическим мотивам было осуждено 1 344 923 человека, из них 681 692 приговорено к высшей мере.

Ничего подобного отечественная история не знала. На первом этапе в жернова террора угодили партийные и государственные деятели, не разделявшие сталинскую линию, на втором этапе арестовывали и осуждали всех, на ком было поставлено клеймо «контрреволюционера». На последующих этапах «большой террор» превратился в способ продвижения по карьерной лестнице и сведения личных счётов, когда доносы стали писать на соседей, коллег по работе и просто неугодных по тем или иным причинам личностей.

«Я славлю батыра Ежова»

Советская пропаганда, славившая доблестных работников НКВД, «спасавших страну от "фашистов-троцкистов"», создала в обществе атмосферу истерии.

Ежов трудился, не покладая рук. С января 1937 года по август 1938 года он отправил Сталину около 15 000 спецсообщений с докладами об арестах, проведении карательных операций, запросами о санкционировании тех или иных репрессивных акций, с протоколами допросов.

Чаще него в этот период со Сталиным общался лишь Вячеслав Михайлович Молотов — глава Советского правительства .

Советская пресса славила Ежова и его «ежовые рукавицы», которыми он давил «контрреволюционных гадов». По популярности в стране этот человек полутораметрового роста уступал лишь самому вождю.

Казахский акын Джамбул Джабаев сочинил «Песнь о батыре Ежове», в которой были такие строки:

«Я славлю героя, кто видит и слышит,
Как, к нам в темноте подползая, враг дышит.
Я славлю отвагу и силу героя
С глазами орла и железной рукою.
Я славлю батыра Ежова, который,
Раскрыв, уничтожил змеиные норы,
И там, где тревожные реют зарницы,
Он встал часовым на советской границе».

К лету 1938 года в ЦК ВКП(б) многие вспомнили слова несчастного Ивана Москвина: «Ежов не умеет останавливаться». Ни о какой «социалистической законности» речи уже не шло: со всех сторон поступали сигналы о том, что сотрудники НКВД используют пытки, фабрикуют дела на людей, которые никакого отношения к контрреволюции не имеют и в помине.

Ежов же не только не останавливает сотрудников, но поощряет их действовать еще жёстче и активнее. Более того, говорили, что глава НКВД лично участвует в допросах и пытках арестованных.

Мавр сделал своё дело...

Ежов перешёл все возможные границы. Исполнитель почувствовал себя вершителем человеческих судеб. Его откровенно боялись даже самые приближённые к Сталину люди. Казалось, ещё чуть-чуть, и НКВД оттеснит партию от рычагов власти.

Сам Сталин позже рассказывал соратникам, что, позвонив как-то Ежову, обнаружил: глава НКВД вдребезги пьян. Возможно, Иосиф Виссарионович эту историю придумал, но факт есть факт — остановиться Ежов не мог.

В августе 1938 года первым заместителем Ежова по НКВД и начальником Главного управления государственной безопасности был назначен Лаврентий Берия, сменивший на этом посту наркома Михаила Фриновского .

Ежов прекрасно понял, что это означает, но изменить что-либо уже не мог. В ноябре 1938 года на заседании Политбюро рассматривали письмоначальника управления НКВД по Ивановской области Виктора Журавлёва , обвинявшего Ежова в упущениях в работе и игнорировании сигналов о деятельности «врагов народа».

Донос Журавлёва стал отличным поводом для того, чтобы сместить Ежова. Нарком упираться не стал, признал ошибки и 23 ноября 1938 года подал прошение об отставке. 9 декабря 1938 года «Правда» сообщила о том, что Ежов отстранён от обязанностей наркома внутренних дел с сохранением за ним ещё одного поста — народного комиссара водного транспорта.

Н. И. Ежов и И. В. Сталин. Фото: Commons.wikimedia.org

В январе 1939 года Ежов присутствовал на торжественном заседании, посвящённом 15-летней годовщине смерти Ленина, но делегатом на XVIII съезд ВКП(б) избран уже не был.

С приходом на пост главы НКВД Лаврентия Берии «большой террор» завершился. Разумеется, никто не думал признавать его ошибочным, но ошибочной признали деятельность Ежова и его приближённых. По разным оценкам, после прихода Берии из тюрем и лагерей были освобождены от 200 до 300 тысяч человек, которые были признаны осуждёнными незаконно или дела в отношении которых были прекращены за отсутствием состава преступления.

Среди обширных обвинений, предъявленных ему, главным стала «подготовка переворота и террористических актов в отношении высших руководителей СССР». Вишенкой на торте обвинений была статья за мужеложство — Ежов сам признался в гомосексуальных наклонностях.

На суде Ежов отрицал подготовку терактов, заявляя: «На предварительном следствии я говорил, что я не шпион, я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения. Я в течение двадцати пяти лет своей партийной жизни честно боролся с врагами и уничтожал врагов».

Впрочем, что говорил Ежов, уже было неважно. 3 февраля 1940 года приговором Военной коллегии Верховного Суда СССР он был приговорён к расстрелу. Приговор привели в исполнение на следующий день, а труп сожгли в крематории на территории Донского монастыря.

Об аресте и расстреле Ежова в советской прессе не сообщали вообще — он просто исчез. О том, что он больше не герой Страны Советов, можно было понять только из обратного переименования улиц и населённых пунктов, названных в его честь.

Из-за этого о Ежове ходили самые невероятные слухи, вплоть до того, что он сбежал в нацистскую Германию и служит советником Гитлера .

Николай Ежов — не самая популярная фигура среди деятелей советской эпохи. Но о нём внезапно вспомнили в 2008 году, после избрания на пост президента США Барака Обамы . Выяснилось, что черты лица нового хозяина Белого Дома удивительно похожи на черты лица Николая Ежова. Такая вот ирония судьбы...

Сила большевистской партии именно в том и состоит, что она не боится правды и смотрит ей прямо в глаза (Сталин).
Поэтому правду говорить нужно, как бы тяжела она не была. Говорить правду необходимо ибо именно правдой мы выбиваем козыри из рук антисоветчиков

Если в тридцатые годы и был какой-либо человек, сравнимый по популярности со Сталиным - это был Ежов. Ежов был на рисунках, плакатах, на демонстрациях, сидел в президиумах, ему посвящали стихи, ему писали письма.

Я не буду вдаваться в судебное дело Ежова. Может, Ежов и не был иностранным шпионом. Но что ясно на 100 % - то что Ежов, встав у руля НКВД, не смог удержать себя в руках, его развратила безграничная власть, он стал легальным убийцей, но уже не мог ни понять этого, ни осознать. Именно ему повсюду мерещились враги и заговоры, именно он смог убедить в этом всех остальных, именно он затеял террор.

"...ошибся и за это должен нести ответственность. Не касаясь ряда объективных фактов, которые в лучшем случае могут кое-чем объяснить плохую работу, я хочу остановиться только на моей персональной вине как руководителя Наркомата. Во-первых, совершенно очевидно, что я не справился с работой такого ответственного Наркомата, не охватил всей суммы сложнейшей разведывательной работы. Вина моя в том, что я вовремя не поставил этот вопрос со всей остротой, по-большевистски, перед ЦК ВКП(б). Во-вторых, вина моя в том, что, видя ряд крупнейших недостатков в работе, больше того, даже критикуя эти недостатки у себя в Наркомате, я одновременно не ставил этих вопросов перед ЦК ВКП(б). Довольствуясь отдельными успехами, замазывая недостатки, барахтаясь один, пытался выправить дело. Выправлялось туго — тогда нервничал. В-третьих, вина моя в том, что я чисто Делячески подходил к расстановке кадров. Во многих случаях, политически не доверяя работнику, затягивал вопрос с его арестом, выжидал, пока подберут другого. По этим же деляческим мотивам во многих работниках ошибся, рекомендовал на ответственные посты, и они разоблачены сейчас как шпионы. В-четвертых, вина моя в том, что я проявил совершенно недопустимую для чекиста беспечность в деле решительной очистки отдела охраны членов ЦК и Политбюро. В особенности эта беспечность непростительна в деле затяжки ареста заговорщиков по Кремлю (Брюханова и др.). В-пятых, вина моя в том, что, сомневаясь в политической честности таких людей, как бывший начальник УНКВД ДВК предатель Люшков и в последнее время Наркомвнудел Украинской ССР председатель Успенский, не принял достаточных мер чекистской предупредительности и тем самым дал возможность Люшкову скрыться в Японии и Успенскому пока неизвестно куда, розыски которого продолжаются. Все это, вместе взятое, делает совершенно невозможным мою дальнейшую работу в НКВД. Еще раз прошу освободить меня от работы в Наркомате внутренних дел СССР. Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК НКВД погромил врагов здорово". (из записки Н.И. Ежова в Политбюро ЦК ВКП(б) 23 ноября 1938 года)

С помощью Л.П. Берии удалось остановить террор зарвавшегося Ежова. В 1939 были пересмотрены дела множества осужденных. Триста тысяч человек были реабилитированы.

"Придя в органы НКВД, я первоначально был один. Помощника у меня не было. Я вначале присматривался к работе, а затем начал свою работу с разгрома польских шпионов, которые пролезли во все отделы органов ЧК. В их руках была советская разведка. Таким образом, я, «польский шпион», начал свою работу с разгрома польских шпионов. После разгрома польского шпионажа я сразу же взялся за чистку контингента перебежчиков. Вот так я начал свою работу в органах НКВД. Мною лично разоблачен Молчанов, а вместе с ним и другие враги народа, пролезшие в органы НКВД и занимавшие ответственные посты. Люшкова я имел в виду арестовать, но упустил его, и он бежал за границу." 3 февраля 1940 года)

"Я в течение двадцати пяти лет своей партийной жизни честно боролся с врагами и уничтожал врагов. У меня есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять" (Последнее слово Н. И. Ежова на судебном процессе 3 февраля 1940 года)

"При обыске в письменном столе в кабинете Ежова в одном из ящиков мною был обнаружен незакрытый пакет с бланком «Секретариат НКВД», адресованный в ЦК ВКП(б) Н. И. Ежову, в пакете находилось четыре пули (три от патронов к пистолету «Наган» и одна, по-видимому, к револьверу «Кольт»).
Пули сплющены после выстрела. Каждая пуля была завернута в бумажку с надписью карандашом на каждой «Зиновьев», «Каменев», «Смирнов» (причем в бумажке с надписью «Смирнов» было две пули). По-видимому, эти пули присланы Ежову после приведения в исполнение приговора над Зиновьевым, Каменевым и др. Указанный пакет мною изъят." (Из рапорта Капитана государственной безопасности Щепилова 11 апреля 1939 года)

"Я почистил 14 000 чекистов. Но моя вина заключается в том, что я мало их чистил. У меня было такое положение. Я давал задание тому или иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же время сам думал: ты сегодня допрашиваешь его, а завтра я арестую тебя. Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил чекистов. Не чистил лишь только их в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа". (Последнее слово Н. И. Ежова на судебном процессе 3 февраля 1940 года)
Даже в последний день Ежов не смог осознать тот ужас, отцом которого он был.

Как известно из истории, большинство тех, кто отправлял во Франции дворян и членов королевской семьи на гильотину в период Великого террора в 18 веке, впоследствии сами были казнены. Появилась даже крылатая фраза, озвученная министром юстиции Дантоном, которую он сказал перед тем, как его обезглавили: «Революция пожирает своих детей».

История повторилась в годы когда по одному росчерку пера вчерашний палач мог оказаться на тех же тюремных нарах или быть расстрелянным без суда и следствия, как и те, кого он сам отправлял на смерть.

Ярким примером сказанного является Ежов Николай — комиссар Внутренних дел СССР. Достоверность многих страниц его биографии подвергается сомнению историками, ибо в ней немало темных пятен.

Родители

По официальной версии, Ежов Николай родился в 1895 году в Петербурге, в рабочей семье.

В то же время существует мнение, что отцом наркома был Иван Ежов, которые являлся уроженцев с. Волхонщино (Тульская губерния) и отслужил срочную службу в Литве. Там он познакомился с местной девушкой, на которой вскоре женился, решив не возвращаться на родину. После демобилизации семья Ежовых переехала в Сувалкскую губернию, и Иван устроился на службу в полицию.

Детство

На момент рождения Коли его родители, скорее всего, проживали в одном из сел Мариампольского уезда (ныне территория Литвы). Спустя 3 года отец мальчика был назначен земским стражником уездного городского участка. Это обстоятельство стало причиной того, что семья переехала в Мариамполь, где Коля отучился 3 года в начальном училище.

Посчитав сына достаточно образованным, в 1906 году родители отправили его к родственнику в Санкт-Петербург, где он должен был овладеть портняжным ремеслом.

Молодость

Хотя в биографии Николая Ежова указано, что до 1911 года он работал на в качестве ученика слесаря. Однако архивные документы этого не подтверждают. Достоверно известно лишь, что в 1913 году юноша вернулся к родителям в Сувалкскую губернию, а затем скитался в поисках работы. При этом он некоторое время даже жил в Тильзите (Германия).

Летом 1915 года Ежов Николай добровольцем ушел в армию. После обучения в 76-м пехотном батальоне его направили на Северо-Западный фронт.

Через два месяца, после перенесенного тяжелого заболевания и легкого ранения, его отправили в тыл, а в начале лета 1916 года Николай Ежов, рост которого был всего 1 м 51 см, был признан негодным к строевой службе. По этой причине он был направлен в тыловую мастерскую в Витебске, где ходил в караулы и наряды, а вскоре, как самый грамотный из солдат, был назначен писарем.

Осенью 1917 года Ежов Николай попал в госпиталь, а вернувшись в свою часть лишь в начале 1918 года, был уволен по болезни на 6 месяцев. Он вновь уехал к родителям, которые на тот момент проживали в Тверской губернии. С августа того же года Ежов стал работать на стекольном заводе, который находился в Вышнем Волочке.

Начало партийной карьеры

В анкете, заполненной самим Ежовым в начале 1920-х, он указал, что вступил в РСДРП в мае 1917 года. Однако через некоторое время он начал утверждать, что сделал это еще в марте 1917-го. В то же время, по свидетельству некоторых членов Витебской городской организации РСДРП, в ее ряды Ежов вступил лишь 3 августа.

В апреле 1919 года его призвали на службу в Красную армию и направили на базу радиоформирований в Саратов. Там он сначала служил рядовым, а потом переписчиком при командовании. В октябре того же года Ежов Николай занял должность комиссара базы, где обучались радиоспециалисты, а весной 1921 года был назначен комиссаром базы и избран заместителем заведующего агитпропагандистским отделом Татарского обкома РКП.

На партработе в столице

В июле 1921 года Ежов Николай зарегистрировал брак с А. Титовой. Вскоре после свадьбы новобрачная отправилась в Москву и добилась перевода туда и своего супруга.

В столице Ежов начал быстро продвигаться по службе. В частности, уже через несколько месяцев его направляют в Марийский обком партии в качестве ответственного секретаря.

• ответственный секретарь Семипалатинского губкома;
• руководитель орготделом Киргизского обкома;
• заместитель ответственного секретаря Казакского краевого комитета;
• инструктор орграспредотдела ЦК.

По мнению руководства, Ежов Николай Иванович являлся идеальным исполнителем, но имел существенный недостаток — не умел останавливаться, даже в ситуациях, когда ничего невозможно сделать.

Проработав в ЦК до 1929 года, он в течение 12 месяцев занимал пост замнаркома земледелия СССР, а затем вернулся в орграспредотдел на должность заведующего.

«Чистки»

Орграспредотделом Николай Ежов заведовал до 1934 года. Тогда же его включили в Центральную комиссию ВКП, которая должна была осуществить «чистку» партии, а с февраля 1935 он был выбран председателем КПК и секретарем ЦК.

С 1934 по 1935 год Ежов по поручению Сталина возглавил комиссию по Кремлевскому делу и расследованию убийства Кирова. Именно он увязал их с деятельностью Зиновьева, Троцкого и Каменева, фактически вступив в заговор с Аграновым против шефа последнего наркома НКВД Ягоды.

Новое назначение

В сентябре 1936 года И. Сталин и которые находились на тот момент на отдыхе, отправили в столицу шифротелеграмму, адресованную Молотову, Кагановичу и остальным членам политбюро ЦК. В ней они требовали назначить Ежова на пост наркома внутренних дел, оставив ему в качестве зама Агранова.

Разумеется, приказ был выполнен незамедлительно, и уже в начале октября 1936 года Николай Ежов подписал первый приказ по своему ведомству о вступлении в должность.

Ежов Николай — народный комиссар внутренних дел

Как и Г. Ягоде, ему подчинялись органы госбезопасности и милиция, а также вспомогательные службы, например, управления пожарной охраны и шоссейных дорог.

На своем новом посту Николай Ежов занимался организацией репрессий против лиц, которых подозревали в шпионаже или в антисоветской деятельности, «чисток» в партии, массовых арестов, высылок по социальному, национальному и организационному признаку.

В частности, после того, как в марте 1937 года пленум ЦК поручил ему заняться наведением порядка в органах НКВД, было арестовано 2 273 сотрудника этого ведомства. Кроме того, именно при Ежове стали спускаться разнарядки органам НКВД на местах с указанием количества неблагонадежных граждан, подлежащих аресту, расстрелу, высылке или заключению в тюрьмы и лагеря.

За эти «подвиги» Ежова наградили Также к числу его заслуг можно приписать уничтожение старой гвардии революционеров, которым были известны неприглядные подробности биографий многих первых лиц государства.

8 апреля 1938 года Ежова назначили по совместительству народным комиссаром водного транспорта, а через несколько месяцев посты первого заместителя по НКВД и начальника Главного управления госбезопасности занял Лаврентий Берия.

Опала

В ноябре в политбюро КП обсуждался донос на Николая Ежова, который был подписан руководителем Ивановского управления НКВД. Через несколько дней нарком подал прошение об отставке, в котором признавал свою ответственность за вредительскую деятельность «врагов», которые по его недосмотру проникли в прокуратуру и НКВД.

Предвидя свой скорый арест, в письме к вождю народов он просил не трогать его «семидесятилетней старухи-матери» и завершил свое послание словами о том, что он «погромил врагов здорово».

В декабре 1938 года «Известия» и «Правда» опубликовали сообщение о том, что Ежов, согласно его просьбе, освобожден от обязанностей руководителя НКВД, но сохранил пост наркома водного транспорта. Его преемником стал Лаврентий Берия, который начал свою деятельность на новой должности с арестов людей, приближенных к Ежову в НКВД, судах и прокуратуре.

В день 15-летней годовщины смерти В. И. Ленина Н. Ежов в последний раз присутствовал на важном мероприятии государственного значения — торжественном заседании, посвященном этому печальному юбилею. Однако затем последовало событие, которое прямо указывало, что над ним еще больше, чем прежде, сгущаются тучи гнева вождя народов — он не был избран делегатом XVIII съезда ВКПб.

Арест

В апреле 1939 года Ежов Николай Иванович, биография которого до этого момента была историей о невероятном карьерном взлете человека, едва окончившего начальную школу, был взят под стражу. Арест произошел в кабинете Маленкова, при участии Берии, которого назначили вести расследование по его делу. Оттуда его отправили в Сухановскую особую тюрьму НКВД СССР.

Через 2 недели Ежов написал записку, в которой признавался, что является гомосексуалистом. Впоследствии ее использовали как доказательством того, что он совершал противоестественные в корыстных и антисоветских целях.

Однако главным, что ставилось ему в вину, была подготовка государственного переворота и террористических кадров, которые предполагалось использовать для совершения покушений на членов партии и правительства 7 ноября на Красной площади, во время демонстрации трудящихся.

Приговор и казнь

Николай Ежов, фото которого представлено в статье, отвергал все предъявленные обвинения и называл своей единственной ошибкой недостаточное усердие в деле «чистки» органов госбезопасности.

В своем последнем слове на судебном процессе Ежов заявил, что его избивали во время следствия, хотя он все 25 лет честно боролся и уничтожал врагов народа. Кроме того, он сказал, что если бы захотел произвести теракт в отношении одного из членов правительства, то ему не нужно было никого вербовать, он мог бы просто использовать соответствующую технику.

3 февраля 1940 года бывший нарком был приговорен к расстрелу. Казнь состоялась на следующий день. По свидетельству тех, кто сопровождал его в последние минуты жизни, перед расстрелом он пел «Интернационал». Смерть Николая Ежова наступила мгновенно. Чтобы уничтожить даже память о бывшем соратнике, партийной верхушкой было принято решение о кремировании его трупа.

После смерти

О суде над Ежовым и о его расстреле ничего не сообщалось. Единственное, что заметил рядовой гражданин Страны Советов, так это возвращение прежнего названия городу Черкесску, а также исчезновение изображений бывшего наркома с групповых фотографий.

В 1998 году Николай Ежов был признан не подлежащим реабилитации со стороны Военной коллегии Верховного Суда РФ. В качестве аргументов приводились следующие факты:

• Ежов организовал ряд убийств лиц, которые были неугодны лично ему;
• он лишил жизни свою жену, так как она могла разоблачить его незаконную деятельность, и сделал все, чтобы выдать это преступление за акт суицида;
• в результате операций, проведенных в соответствии с приказами Николая Ежова, было репрессировано свыше полутора миллионов граждан.

Ежов Николай Иванович: личная жизнь

Как уже было сказано, первой женой расстрелянного наркома была Антонина Титова (1897—1988). Супруги развелись в 1930 году и не имели детей.

Со второй женой — Евгенией (Суламифью) Соломоновной — Ежов познакомился, когда она еще была замужем за дипломатом и журналистом Алексеем Гладуном. Молодая женщина вскоре развелась и стала супругой перспективного партийного функционера.

Произвести на свет собственного ребенка паре не удалось, однако они удочерили сироту. Девочку звали Натальей, и после самоубийства приемной матери, которое произошло незадолго до ареста Ежова и его расстрела, она оказалась в детском доме.

Теперь вы знаете, кем был Николай Ежов, биография которого была достаточно типична для многих сотрудников государственного аппарата тех лет, дорвавшихся до власти в первые годы образования СССР и завершивших жизнь так же, как и их жертвы.

Расстрел Николая Ежова

Когда мы приехали на спецобъект № 110 для участия в казни бывшего наркома, было очень холодно. По темному небосклону кто-то щедрой рукой рассыпал горошины звезд. Огромная луна зловеще освещала территорию монастыря. Где-то брехали собаки. Под ногами скрипел снег. Аккуратно расчищенные дорожки. Свет в завешенных окнах жилых помещений. Часовые в тулупах и валенках равнодушно смотрели на группу гостей. Для них этот вечер еще один в их службе, почти ничем не отличавшийся от того, что было вчера и что будет завтра.

Для меня всегда оставалось загадкой, как можно годами служить в таком месте. Ведь многие из них были сверхсрочниками. Скучно ведь так жить, когда все события знаешь наперед. Я бы так не смог. Из-за этого я поступил в пограничное училище. На границе каждый день что-то новое происходит. Там ты сам себе командир. Причем не важно, рядовой ты или начальник заставы. А здесь – тупо выполняешь требования Уставов и приказы, и так каждый день.

Когда мы вошли в здание, где содержались подследственные, я замыкал процессию. Робел я немного в присутствии такого количества начальников во главе с заместителем Главного военного прокурора. Внутри было жарко и душно. Лампочки под потолком заливали холл желтоватым светом. Встретивший нас старший надзиратель бодро отрапортовал о том, что заключенный содержится в камере на втором этаже, жалоб на здоровье и условия содержания не имеет.

– Тогда приступим, – буднично и тихо приказал заместитель Главного военного прокурора.

Мы по каменной лестнице поднялись на второй этаж. Узкий и длинный коридор. По нему, неслышно ступая, прохаживаются двое надзирателей. Периодически они заглядывают в глазки, которыми оборудованы двери камер.

– Здесь раньше кельи монахов находились, – пояснил старший надзиратель. – Они свои грехи перед богом замаливали, а теперь «враги народа» перед советской властью пытаются… – пошутил он и внимательно посмотрел на гостей.

Заместитель Главного военного прокурора едва заметно улыбнулся. Эту шутку он слышал каждый раз, когда приезжал сюда, и она ему уже надоела. Собеседник уловил настроение гостя и поспешил сообщить:

– Он в 27-й сидит. Это вот там, где круглосуточный пост организован.

У одной из камер на табуретке, привалившись спиной к выкрашенной в темно-синий цвет стене, сидел надзиратель. Сначала я решил, что он заснул на посту. Но при нашем приближении он резко вскочил и вытянулся по стойке «смирно».

– Открой! – распорядился старший надзиратель и пояснил, обращаясь к гостям из Москвы: – Приказано никого не пускать, а также исключить любое общение подследственного.

Надзиратель сначала заглянул в глазок, а только потом отодвинул засов и отпер замок. Затем распахнул дверь. Я через плечи сгрудившегося у входа начальства заглянули вовнутрь каменного «мешка».

Наверно, основатель монастыря и спроектировавший его архитектор были садистами, а жившие здесь монахи – мазохистами. Узкий пенал глубиной около двух метров, высотой меньше двух метров (при моем росте метр восемьдесят я едва не задевал головой потолок) и шириной чуть больше полутора метров. Крохотное окошко, через которое не увидишь происходящее во дворе. Поверхность стен была шершавой. Казалось, что штукатур вымазал их бетоном и куда-то исчез, так и не завершив свою работу.

Тусклый свет электрической лампочки, спрятанной под проволочным колпаком, освещал спартанскую обстановку. Узкая и короткая койка, которая вопреки существовавшим правилам не была пристегнута к стене, и поэтому обитатель камеры мог спать или лежать днем, – непозволительная роскошь для «врага народа»! Небольшой столик и привинченный к полу табурет, на котором восседал второй надзиратель.

При появлении начальства тюремщик вскочил, вытянулся по стойке «смирно» и замер, ожидая приказаний. Старший надзиратель сделал едва заметный знак рукой, и подчиненный беззвучно выскользнул в коридор.

– Какие-то они у вас молчаливые, – тихо произнес военный юрист.

– Больше молчишь, лучше служишь, – бодро ответил старший надзиратель. – Привыкли. Они ведь во время смены молчат весь день. Любые разговоры с подследственными, а также между собой запрещены.

«Они ведь, наверно, еще и присматривают друг за другом, – подумал я, – недаром парами дежурят». Во время службы на границе находившимся в секретах, а также в дозорах тоже было запрещено переговариваться, но там этот запрет был связан с объективными обстоятельствами – необходимость скрыть свое местонахождение от нарушителей. Понятно, что нельзя общаться с заключенными, но почему между собой тоже запрещено? Возможно, из-за того, чтобы создать для обитателей камер режим абсолютной тишины. Я вспомнил о своих ощущениях, которые испытал во время нахождения под следствием на Лубянке.

Мои воспоминания прервал стон лежащего на койке маленького человечка в потрепанных галифе и гимнастерке. Он уткнулся лицом в спрятанные под головой ладони и периодически издавал тихие и монотонные звуки.

Я решил, что бывший нарком сошел с ума, и испуганно взглянул на старшего надзирателя. В инструкции ничего не говорилось о том, как поступать в такой ситуации. Блохин однажды сказал, что несколько человек тронулись рассудком во время следствия, но их расстреляли как обычных людей. А как поступить с бывшим наркомом в такой ситуации? Военный юрист подумал о том же. Старший надзиратель поспешил успокоить нас:

– Не обращайте внимания, это он придуривается! Поужинал сегодня с аппетитом, а ближе к ночи каким-то нервным стал. Наверно, чувствует, что его ожидает… – и испуганно замолчал, сообразив, что сказал лишнее. Формально Ежов мог обжаловать приговор и добиться отмены смертной казни. Кроме того, никто из надзирателей, опять же, формально не знал фамилии обитателя камеры № 27 и не мог знать о том, что его должны расстрелять.

В реальности надзиратели давно опознали в подследственном бывшего наркома Ежова – ведь портреты последнего до осени 1938 года украшали стены помещений на спецобъекте № 110 и там, где надзиратели служили до этого. Могли они видеть его фотографию в газете «Правда»; впрочем, я сомневался, что они внимательно читали это издание. Поэтому надзиратели, вспомнив судьбу предыдущего наркома – Ягоды, могли предположить, что владельца «ежовых рукавиц» ждала пуля в затылок, как матерого «врага народа».

– Подследственный № 27, – внезапно рявкнул старший надзиратель, – встать! Руки за спину! Сука!

Бывший нарком медленно перевернулся на бок, затравленно и обреченно поглядел на столпившихся в коридоре визитеров, тяжело вздохнул и неуклюже сначала сел на койку, а затем так же медленно встал.

Заместитель Главного военного прокурора торжественно и монотонно сообщил Ежову о том, что его просьба о помиловании отклонена Верховным судом. После этих слов приговоренный внезапно побледнел, словно полупустой мешок с картошкой опустился на койку и громко разрыдался, закрыв лицо руками. Человек, отправивший множество людей на казнь и в ГУЛАГ, сам боялся умереть! Мне было противно смотреть на полумертвое и трусливое существо. Захотелось пинком ноги скинуть его на пол и словно футбольный мяч одним ударом отправить этот сгусток слизи в помещение, где расстреливали. Хотя такой легкой и быстрой смерти он недостоин. Хотелось пинать его ногами до тех пор, пока подлая душонка не покинет это тщедушное тельце.

Я вспомнил, что Блохин однажды рассказал, что Ежов регулярно присутствовал на казнях. И требовал от коменданта извлекать пули из голов расстрелянных высокопоставленных «врагов народа» и присылать ему. Не знаю, зачем наркому внутренних дел требовались эти пули. Говорят, что несколько из них (каждая завернута в отдельную бумажку с указанием фамилии жертвы) были изъяты во время обыска на квартире у Ежова. Куда делись остальные пули – не знаю. Может быть, нарком использовал их в каких-то только ему известных ритуалах. Может, во время очередной пьянки с подельниками уничтожил.

Ежов был вообще странным человеком. Любил превращать казни в спектакль. Одно из его развлечений – один из приговоренных вместе с наркомом сначала наблюдал за тем, как казнили подельников, а в конце спектакля сам получал пулю от палача. Другое – заставить Блохина надеть кожаный фартук, кепку и перчатки и в таком виде расстреливать «врагов народа». Третья идея – тем, кому Ежов симпатизировал, перед расстрелом давать коньяк. Четвертая – перед казнью избивать приговоренных. Правда, бил не сам нарком – из-за маленького роста и рахитичного телосложения не мог он избивать людей, – а кто-то из его подчиненных. Комендант говорил, что вид корчившихся от боли людей радовал Ежова. Он фальцетом выкрикивал: «Еще! Еще! Сильнее! Давай! Еще раз!»

Сам я не присутствовал при этих экзекуциях – сначала служил на Дальнем Востоке, а потом сидел в камере на Лубянке – мне об этом уже Блохин рассказывал. А ведь мог и я оказаться на месте казненных. Если бы Берия вовремя Ежова не разоблачил. Мог бы вместо кабинета нового наркома оказаться в помещении для расстрелов и увидеть в первый и последний раз в жизни старого наркома. Вот ведь какие бывают повороты в судьбе. Я с Ежовым местами поменялся. Мои размышления прервал тихий приказ военного юриста:

– Уведите!

Надзиратели подхватили тщедушного человечка под руки, выволокли в коридор и потащили, словно мешок с картошкой, в помещение для расстрелов. Путь был долгим. Сначала нужно было добраться до лестницы, по ней спуститься на первый этаж, выйти на улицу, пересечь двор и затащить бывшего наркома в приземистое здание. По пути до входной двери Ежов лишь икал, вздрагивая каждый раз. Ноги его безжизненно волочились по чисто вымытому каменному полу. Когда вышли на улицу, тело у надзирателей приняли двое бойцов конвойных войск. Сильный мороз подействовал отрезвляюще на Ежова. Он перестал икать, во взгляде появилась осознанность, он напрягся и попытался вырваться из рук конвойных.

– Куда, сука! – рявкнул старший надзиратель и двинул кулаком в солнечное сплетение Ежову. Приговоренный скрючился, начал жадно хватать ртом воздух и повис на руках у конвойных. – Чего стоите, ведите!.. – приказал он.

Мы торопливо зашагали к месту казни. Ежов безуспешно пытался тормозить транспортировку своего тела ногами, громко визжал и пытался вырваться из крепких рук конвойных.

Через пару минут мы вошли в здание. Сопротивление Ежова прекратилось так же внезапно, как и началось. Старший надзиратель, раздосадованный произошедшим и боясь новых неожиданных поступков от бывшего наркома внутренних дел – например, начнет Сталина прославлять или, наоборот, ругать, – приказал Ежову снять галифе и гимнастерку. Приговоренный медленно исполнил это указание, оставшись в несвежих кальсонах и нижней нательной рубахе. Ботинки, правда, без шнурков, и портянки ему милостиво разрешили оставить. Вот в таком виде и молча он прошел последние метры в своей жизни.

Мы вошли в помещение, где расстреливали. Бетонный пол под наклоном и канавка для водостока. Бревенчатая стена со следами от пуль. Около входа у стены торчал кусок трубы с краном. После того как тела казненных погрузят в кузов грузовика, кто-нибудь из стрелков принесет резиновый шланг и из него смоет все следы крови.

В тот вечер этот порядок был изменен. Конвойные поставили Ежова лицом к стене и вышли из помещения. Визитеры столпились в коридоре. Блохин вошел вовнутрь с наганом в руке. Словно в тире, прицелился и плавно нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела. Пуля разворотила затылок бывшего наркома. Тело медленно сползло вниз по стене…

Через несколько минут я с шофером – сотрудником автобазы НКВД – уложили труп на специальные брезентовые носилки и отнесли их к грузовику. После этого я оформил необходимые документы.

В ту ночь расстреляли еще одного «врага народа» – подельника Ежова. Второй труп мы тоже загрузили в грузовик. Затем я отвез оба тела в морг, где и оформил все необходимые документы. Много лет спустя я случайно узнал, что труп Ежова был кремирован, а урна с прахом захоронена на Донском кладбище.